Пит ранен, ему нужен доктор, только, похоже, есть лишь я. Все плохо. Мама или Прим могли бы ему помочь, как помогли Гейлу, но их здесь нет.
– Китнисс, – выдыхает Пит, открывая глаза. – Ты жива…
– Да, и ты тоже…
Мне хочется заплакать от безысходности и подступившего отчаянья, но вместо этого я порывисто притягиваю Пита к себе и целую в губы. Он издает сдавленный стон, но на поцелуй не отвечает. Его тело становится особенно тяжелым. Только спустя секунду я понимаю, что Пит без сознания, а я сижу в луже его крови и не имею ни малейшего понятия, что делать дальше.
========== 02 ==========
Комментарий к 02
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Кто бы мог подумать: я рада, что Пит без сознания, иначе не знаю, как бы он перенес, пока я тащила его тело до кровати, а потом укладывала на нее. Аккуратно поправляю подушку, поворачивая голову напарника так, чтобы он мог дышать.
– Уф, никогда не думала, что ты такой тяжелый. – Ответа я не жду, но звук голоса, пусть и собственного, успокаивает меня.
Лицо Пита такого же тускло-белого цвета, как наволочка; из его треснутой губы все еще идет кровь, которую я промакиваю куском ткани, оторванной от пододеяльника. С ранами на спине сложнее. Я различаю пять особенно глубоких следов от кнута, с уродливыми рваными краями, и штуки три-четыре поменьше.
Вот бы сейчас вспомнить, что делали мама и Прим, когда лечили Гейла! К сожалению, я тогда думала лишь о том, как бы улизнуть в лес и отсидеться там, пока все не пройдет само собой.
Вздыхаю, смахивая со лба влажную от пота прядь волос. Соображаю, что первым делом раны нужно промыть. Оглянувшись, нахожу взглядом кувшин с питьевой водой, оставшейся со вчерашнего вечера. Он наполнен всего наполовину, этого определенно мало, но больше я ничем не располагаю.
Смочив ткань, начинаю как можно аккуратнее протирать раны. Пит едва слышно стонет: видимо, сознание возвращается к нему, потому что я не знаю, можно ли чувствовать боль, когда ты в обмороке.
– Тсс… - Я дую на те места, которых касаюсь. – Нельзя оставлять, как есть, раны загноятся…
Я не говорю вслух о том, что это все равно произойдет, если не использовать какую-нибудь мазь или таблетки. Питу нужен врач, это я понимаю совершенно точно, когда заканчиваю протирать рассеченную кожу: раны выглядят отвратительно. Тошнота подкатывает совсем близко, и я отворачиваюсь, несколько минут глядя на стену. Изучаю некогда красный, а теперь пыльно-розовый цветок на обоях. Без посторонней помощи мне не обойтись.
Случайно поднимаю глаза к динамику, подвешенному у потолка, но тут же, испугавшись своих мыслей, отвожу взгляд. Ждать помощи от Сноу и его приспешников? Именно президент сотворил с Питом такое! И он же приказал притащить его раненое тело ко мне. Все не случайно, это какая-то игра. Только я не знаю правил.
– Оставайтесь на месте, мисс Эвердин, – динамик оживает, заставив меня дернуться от неожиданности.
Поворачиваю голову к двери, прислушиваюсь. Действительно, погруженная в свои мысли, я не обратила внимания на знакомый звук поворота ключа в замке, а сейчас безгласая уже проходит внутрь, неся на подносе еду. И два кувшина с водой.
Я молча наблюдаю, как она переставляет на стол несколько тарелок, кувшины. И кусок торта. От удивления резко наклоняюсь вперед, стараясь заглянуть в глаза прислужницы.
– Сегодня что, какой-то праздник? – не удерживаюсь от издевки, но девушка неожиданно поворачивается ко мне лицом, и я чуть не вскрикиваю от изумления.
Свежая татуировка с порядковым номером безгласой украшает лицо Джоанны Мэйсон. Теперь я хочу кричать в голос: передо мной не живой человек, а чучело – я видела такое, когда тушку зверя потрошат, а потом натягивают его шкуру на каркас. Джоанна выглядит похожей на такую тушку: у нее совершенно стеклянный, ничего не выражающий взгляд. И все-таки она не отворачивается, продолжая смотреть на мое лицо.
– Помоги! – громкий шепот сам вырывается из моего горла.
Это знак, символ или как там говорят, но ведь не случайно победительница из Седьмого появилась в моей камере именно сегодня?
– Мне нужна твоя помощь! – уже увереннее говорю я, нарушая правила и вставая навстречу Джоанне.
Она неловко пятится назад, прикрывшись подносом как щитом.
– Пит ранен! – машу рукой назад, будто девушка могла не заметить лежащее на моей кровати израненное тело. – Ему нужны лекарства! Нам надо выбраться отсюда!
Я стою почти вплотную к Джоанне, а она переводит безразличный взгляд с меня на Пита снова и снова. Постепенно что-то меняется в ее лице, и, еще раз пристально посмотрев на раненую спину моего напарника, она прикрывает глаза и едва заметно кивает. Я даже не уверена, что мне это не померещилось.
– Вернитесь в кровать! – раздается сверху громогласный голос.
Кошусь в сторону динамика, но выполняю приказ: усаживаюсь на край койки по другую сторону от тела Пита. Он стонет, но не шевелится. Заставляю себя смотреть в пол, считаю гвозди, которыми прибиты доски: я давно подозреваю, что где-то в комнате спрятана видеокамера, но Сноу мог не заметить или не понять моего разговора с Джоанной.
Не поднимаю глаз, пока за девушкой не закрывается дверь. Радостное предвкушение рвется наружу, но я подавляю в себе это чувство: надежда еще тонка, как туман поздним утром.
Встаю на ноги и обхожу вокруг кровати, присаживаюсь на коленки рядом с Питом. Провожу рукой по его спутанным волосам, перебираю их пальцами.
– Мы выберемся отсюда, – шепчу я, касаясь своим лбом его. – Выберемся…
Я еще долго сижу так, не переставая гладить Пита, и лишь в какой-то момент понимаю, что замерзла и проголодалась. Оставляю свой пост и перемещаюсь к столу. Уплетаю кусок поджаренной ветчины, а вот кашу и еще одну порцию мяса не трогаю – перекушу позже или накормлю Пита, если он придет в себя. Вздыхаю, бросив на напарника невеселый взгляд: я и без врачебных навыков понимаю, что нужен антисептик получше воды. Даже на Арене у меня были листья, вытягивающие гной, а сейчас нет ничего.
Безразлично ковыряю пластмассовой ложкой кусок торта: я никогда не была сластеной, но мысли о белых кубиках сахара заставляют меня вспомнить о Финнике и в очередной раз забеспокоиться. Как жители Тринадцатого восприняли мое исчезновение? Понятно, что они заметили, только что им известно и собираются ли они спасать меня? И Пита?
***
Заняться в камере особо нечем, поэтому уже несколько часов я сижу на кровати, в ногах Пита, и пялюсь в одну точку. Сколько дней я провела в заключении? По моим интимным подсчетам уже больше месяца. Я хочу выбраться отсюда. Но как?
Теперь все мои надежды связаны с Джоанной. Многое ли она может? Да и захочет ли? На Арене мы расстались как враги, после этого ее наверняка пытали, а сейчас она лишилась языка. Перевожу взгляд на Пита: через что ему пришлось пройти после того, как капитолийские планолеты доставили его к Сноу? Искренне ли говорил мой бывший напарник в том интервью?
Не вынимая из кармана, сжимаю в руке парашют с подарками Пита. Я скучала по нему. Я волнуюсь за него. Что-то еще? Качаю головой: какая разница? Мы в подвале, в клетке, запертые, как зайцы, и наша жизнь – снова – зависит от президента.
Вытягиваюсь рядом с Питом, стараясь не задеть его. Кровать скрипит, чуть прогибаясь под весом моего тела. Ложусь на бок и всматриваюсь в светлую макушку. Протягиваю руку, чтобы погладить его, но едва мои пальцы касаются головы парня, он стонет и разворачивается ко мне лицом. Я обеспокоенно приподнимаюсь на локте, но Пит вымученно улыбается, и я почти успокаиваюсь.
– Привет, Китнисс.
Натягиваю на лицо улыбку.
– Привет.
– Я думал, ты мне померещилась… – Голос Пита хриплый, слова даются ему с трудом.
– Не померещилась.
Я всматриваюсь в его лицо и вспоминаю, как сильно тосковала по нему в Тринадцатом. Внизу живота странный комок из страха за наши жизни, радости от того, что пока мы оба живы. И желания поцеловать Пита. Отвожу взгляд. Мне неловко, будто напарник может прочитать мои мысли.
Я ищу предлог, чтобы выскользнуть из кровати, и нахожу его:
– Хочешь пить?
– Было бы здорово.
Я мгновенно поднимаюсь на ноги и, поправляя майку, добираюсь до стола. Наливаю полстакана холодной воды и возвращаюсь к Питу. Помогаю ему сесть. Он морщится от боли и так сильно сжимает руки в кулаки, что мне становится не по себе.
– Так плохо?
Пит поднимает на меня глаза и уверенно врет:
– Немного болит. Скоро пройдет.
Киваю, подавая ему стакан. Наши пальцы соприкасаются. Меня как будто бьет током, поспешно отворачиваюсь и отхожу в сторону. Усаживаюсь на один из стульев. Пит осматривает нашу камеру.
– Уютненько, – слабо улыбаясь, говорит он.
– Да уж, не слишком отличается от моей комнаты в Тринадцатом.
Пит меняется в лице, и я замолкаю. Повисает неловкое молчание. Изучаю дырку на своих носках, кусаю губы. Надо спросить у него, что в интервью было правдой? И было ли вообще? Если бы Пит и правда предал повстанцев, разве он оказался бы сейчас запертым здесь со мной?
Открываю рот, набираясь храбрости, чтобы начать, но Пит меня опережает:
– Здесь есть туалет?
Я так и замираю с открытым ртом. Мне неловко разговаривать о «таких» вещах с парнем. Но Пит ранен. Я должна ему помочь?
– Ммм… могу дать тебе кувшин.
Ни разу не видела, чтобы Пит краснел, но сейчас у него точно румянец на лице.
– Ну, просто… Ох. – Понимаю, что слишком растерялась. Вздыхаю поглубже. – Да, вон там – маленькая комнатка, такая узкая, что едва можно развернуться.
– Сойдет, – отвечает Пит, пытаясь встать.
Я вмиг оказываюсь рядом, подставляя свое плечо.
– Обопрись на меня, я тебя отведу.
Я тащила Пита на себе, поэтому отлично знаю, насколько он тяжелый, однако он снова, как на первой Арене, когда был ранен в ногу, упрямо старается идти сам. Проскальзываю ему под руку и вовремя вспоминаю, что не могу коснуться спины.
Путь в несколько шагов напоминает вечность. Я чувствую, как сбилось дыхание Пита: для него это слишком большая нагрузка.
Он проходит в каморку, служащую уборной, и облокачивается на дверь.
– Дальше я сам.
– Справишься?
– Интересно, как ты собираешься мне помочь? – Пит улыбается, а я заливаюсь краской.
– Ладно, жду тебя здесь. — Дверь закрывается. – Все равно мне отсюда не уйти…
Надеюсь, последних слов Пит не слышал: когда не говоришь о таком вслух, кажется, что надежда еще есть.
***
– Ты почти ничего не съел.
– Я не голодный, Китнисс, – отвечает Пит, отодвигая от себя тарелку.
Каждое движение заставляет его морщиться. Он опирается локтями в стол и потирает ладонями лицо.
– Может, ляжешь? – предлагаю я, глядя на кусок мяса, к которому Пит едва притронулся.
– Надо поговорить, – настаивает напарник, пристально глядя мне в глаза.
Вздыхаю, ерзаю на стуле.
– Расскажи мне о том, что случилось после того, как ты взорвала Арену.
Тереблю пальцами косу. Молчу. Сама не знаю почему.
– Тогда я сам скажу, – Пит произносит это строго, даже обвиняюще. – Ты и Хеймитч знали о восстании…
Я тут же вскидываю голову, готовая спорить, но напарник не дает мне произнести ни слова: его речь становится эмоциональнее и быстрее.
– Как и на первой Арене, между вами двумя была какая-то связь, так что ты знала, что делала, когда запустила стрелу в купол. Планолеты мятежников забрали тебя и остальных, только я и Джоанна почему-то не попали на ваш «спасательный корабль». И вы подняли восстание! Из-за вас умирают люди! Двенадцатый… – Пит замолкает, задерживая дыхание. – Ты взорвала Двенадцатый. Моя семья погибла.
Я не выдерживаю, соскакиваю со своего места и огибаю стол, оказываясь рядом с Питом. Приземляюсь возле его ног, падая на колени, и хватаю холодные ладони парня в свои.
– Нет, Пит! Я не знала о том, что задумал Хеймитч! Я хотела тебя спасти! – я говорю очень громко, сдавливая руки напарника, потому что он пытается освободиться. – Посмотри на меня! Посмотри на меня, Пит! – Он выполняет мою просьбу-приказ только через несколько долгих мгновений. – Когда я пришла в себя, там, в Тринадцатом, было уже поздно: тебя забрали, я даже не знала, жив ты или нет! А Двенадцатый… Я… Его уже не было.
– Моя семья? – Пит говорит очень тихо, его голос дрожит.
Качаю головой. Не хочу говорить об этом вслух. Губы Пита дрожат, а по щеке скатывается слеза.
– Мне жаль…
Слова не уменьшают боли, я знаю это по себе. Сколько ни говори, а кровотечение на сердце от этого не прекратится. Приподнимаюсь так, что мои глаза оказываются на уровне глаз Пита, и притягиваю его голову к себе. Он утыкается носом мне в шею, а я пальцами обеих рук глажу его по волосам.
Я не замечаю момента, когда глаза Пита снова оказываются напротив моих, но поддаюсь порыву, делая то, чего давно хотела: подаюсь вперед и целую его. Пит принимает мою ласку, отвечая на поцелуй. В животе будто поднимается со своего места рой бабочек: волнение струится по венам, я нервничаю, но мне это нравится. Расслабляюсь, поглаживая Пита по шее, опускаю руку ниже, к спине, и внезапно он вскрикивает, резко отстраняясь.
– Ох. Прости! – запоздало выдыхаю я, когда понимаю, что коснулась одной из ран.
– Нормально… – спорит Пит, но его лицо становится мертвецки бледным, будто вся кровь ушла из тела.
– Тебе надо лечь!
Я тяну Пита к кровати, а он не сопротивляется. Едва его голова касается подушки, напарник снова впадает в забытье.
Обхожу кровать и укладываюсь рядом, глядя в потолок. В камере прохладно. Укрываюсь одеялом и, подумав, как можно аккуратнее накрываю Пита.
***
Ужин приносит не Джоанна. Я стараюсь скрыть разочарование, отвернувшись от новенькой безгласой. Неужели Сноу слышал, как я просила ее о помощи? Что теперь делать?
Злюсь. На себя. На Джоанну. И даже на Пита, у которого к вечеру, кажется, поднялась температура.
Я так беспомощна, что не могу сдержать слез. Жалость к себе – не лучшее чувство, но другого у меня сейчас нет.
Нарыдавшись вволю и все еще всхлипывая, я ужинаю и забираюсь в постель к Питу. Касаюсь рукой его лба: горячий. С силой прикусываю губу, чтобы вновь не зареветь, и переворачиваюсь на другой бок. Я должна выбраться отсюда: Питу нужны лекарства. Президент позволит ему умереть здесь. И мне заодно.
Кажется, я начинаю понимать правила игры: Сноу будет наслаждаться нашей медленной смертью, это его личная месть.
***
Следующие три дня – извращенная пытка президента. Я вынуждена наблюдать, как Питу становится все хуже, а я ничем не могу ему помочь. У него жар, раны воспалились, кое-где отчетливо виден грязно-желтый гной. Я пытаюсь смыть его водой, но, возможно, делаю только хуже.
Несколько часов назад у Пита начался бред. Он не переставая бормочет обо всем подряд. Чаще всего его губы шепчут мое имя, от этого по коже ползут противные мурашки. Хочется закричать на Пита, лишь бы он замолчал.
У меня нет аппетита, глаза постоянно на мокром месте. Это отчаянье.
Надежды нет. Мы оба умрем здесь. Сначала Пит, а потом я. Все, как мы «хотели» на Арене: вместе.
Поднимаю безразличный взгляд на девушку, которая принесла ужин. После того разговора с Джоанной я ее больше не видела, каждый день приходит новая безгласая. Вероятно, Мэйсон поплатилась за то, что я попросила ее о помощи.
Охаю, когда понимаю, что сейчас именно победительница из Седьмого переставляет с подноса на стол мою еду. Я задерживаю дыхание, перехватывая ее такой же пустой как в прошлый раз взгляд, но она куда-то едва заметно кивает. На стол? На тарелку?
Едва ее работа закончена, Джоанна поспешно выходит из камеры, а я бросаюсь к столу. Ничего необычного. Может, я схожу с ума? Начинаю резко поднимать тарелки и под одной из них обнаруживаю маленький бумажный сверток. Воровато оглядываюсь вокруг и засовываю записку в карман.
Выжидаю несколько минут, а потом тороплюсь скрыться в уборной. В тусклом свете маленькой лампы разворачиваю листок. Передо мной карандашом начерченная неаккуратная схема какого-то здания, а внизу приписка: