Мы едим в полной тишине, а после я укладываюсь на кровать. Пит еще долго сидит за столом, делая вид, что читает книгу.
– Твою спину надо обработать, – говорю я спустя целую вечность, получая очередной испытывающий взгляд голубых глаз.
На этот раз Пит не сопротивляется, подходит к койке и ложится на живот. Вблизи раны выглядят омерзительно: вздувшиеся красные полосы, обильно покрытые грязно-желтым гноем. Смачиваю ткань в воде и пытаюсь размочить верхнюю корку. Борясь с тошнотой, вычищаю раны. Пит глухо стонет, закусив зубами подушку.
Наконец, очередь доходит до банки с лекарством. Сначала выдавливаю чудо-средство на ладонь – проверить, что это вообще такое. Густой гель зеленого цвета с приятным запахом. Наношу его на воспаленную спину Пита.
– Холодно, – бормочет он, вздрагивая.
Оставляю напарника лежать, пока мою руки, а вернувшись, обнаруживаю, что краснота начинает спадать.
***
Спим мы каждый на своей половине кровати. И эту ночь, и следующие.
Тем для разговоров нет: раньше большей частью Пит начинал что-то говорить, а я подключалась, но он все еще злится и молчит. Я молчу в ответ.
Целыми днями лежу, глядя в одну точку, поднимаясь только за тем, чтобы поесть. Питу проще, он нашел себе занятие – читает книги, которые все прежнее время обрастали пылью, стоя на полке.
Его спина почти зажила, я обрабатываю ее четыре-пять раз в день.
За окном выпал снег, наша камера стала похожа на ледник, и только тогда миротворцы принесли дров и выдали Питу спички.
– Какая забота со стороны Сноу! – вырывается у меня.
– А ты бы предпочла воспаление легких? – интересуется напарник, разводя огонь.
Поддержание тепла в камере стало еще одной обязанностью Пита, потому что я всерьез подумываю о том, чтобы дать своему организму заболеть и отойти в мир иной – назло президенту.
Пару дней назад случилось странное: я вдруг заметила, что у Пита нет майки. Его принесли в камеру с обнаженным торсом, и до сих пор никто не догадался пополнить его гардероб. Первый раз вышло неловко: Пит подбрасывал поленья в огонь, а я засмотрелась на блики пламени, играющие на его коже. Я как раз облизывала губы, когда напарник резко обернулся, застав меня на месте преступления.
– Все в порядке? – спросил Пит озабоченно, видя, что мои щеки полыхают багряным румянцем.
– Угу, – буркнула я, уткнувшись лицом в подушку.
Вот и сейчас за окном ночь, а мне не спится. Лежу, разглядывая полуголого спящего парня. Пит красивый. Мне хочется коснуться его кожи, причем это желание такое сильное, что колет подушечки пальцев.
Пит ворочается во сне, выискивая положение поудобнее: взбив подушку, он фыркает и затихает. Длинная челка падает на глаза Пита, и я, не удержавшись, откидываю ее назад. В тот же миг светлые ресницы дрожат, распахиваясь, а пальцы парня сжимаются в кольцо на моем запястье. В голубых глазах настороженность и испуг, исчезающий, когда Пит узнает меня.
Сколько ему пришлось пережить за месяцы своего плена? Пит никогда не рассказывал об этом, а я не рискнула спросить. О некоторых вещах лучше не вспоминать, схоронив их подальше в памяти.
– Извини, – шепчу я. – Не хотела тебя будить.
– Почему не спишь? – тихо спрашивает Пит, больше не сжимая пальцы, но и не отпуская моей руки.
– Мне страшно, – честно говорю я. – Что если мы навсегда застряли в этой камере?
Пит вздыхает и, перевернувшись на бок, раскрывает свои объятия.
– Иди ко мне.
Я тут же придвигаюсь ближе, прижимаясь к его голой груди. Руки Пита обнимают меня, нежно гладят по спине. Чувствую, как Пит аккуратно целует меня в макушку. Крепче прижимаюсь к нему.
Близость Пита волнует меня, в груди появляется распирающее чувство, а сердце бьется чаще. Запрокидываю голову, позволяя ласковым поцелуям спуститься ниже. Пит касается губами моего лба, щеки, целует в кончик носа. Я провожу пальцами по его плечам, шее, ощущаю, как кожа Пита покрывается мурашками от моих прикосновений.
Его губы легко касаются моих, едва-едва, и, не задерживаясь, продолжают спускаться: целуют мой подбородок, шею, перемещаются к уху. Я с шумом выдыхаю, когда Пит прикусывает мочку, его дыхание щекочет мою кожу. Я одновременно расслаблена и напряжена. В животе кружат бабочки, с силой ударяясь о стенки желудка.
Одна моя рука перебирает волосы Пита, а вторая скользит по его телу. Парень не отстает, поглаживает мой живот через майку, его ладонь медленно ползет все выше. Я чувствую его пальцы в опасной близости от своей груди. Мысль о том, что Пит собирается коснуться ее, меня страшит, но я не отодвигаюсь. И это происходит: ладонь Пита накрывает левую грудь, поглаживая ее сквозь ткань. Я дергаюсь, непроизвольно отстраняясь, но почти сразу выгибаюсь навстречу Питу: мое тело не против его прикосновений.
Губы напарника терзают мою кожу, она влажная от сотни его поцелуев. Поворачиваю голову, требуя поцелуя в губы. Пит чуть улыбается и, наконец, целует. По телу проходит дрожь. Бабочки взлетают выше, заполняя мое горло. Не хватает воздуха, мой стон разбивается о горячие губы напарника. Я отвечаю на поцелуй, позволяя языку Пита проникнуть в мой рот. Мы целовались так пару раз, когда приходилось изображать для публики дикую страсть, но тогда я не почувствовала ничего. Сейчас все иначе. Я – зажженный фитиль, и я горю.
Вздрагиваю, когда пальцы Пита забираются под мою майку. Прикосновения к голой коже обжигают. Сердце отбивает дикий ритм. Губы напарника покусывают мою шею. Неожиданно все прекращается.
– Надо остановиться, Китнисс, – шепчет Пит, поправляя мою майку.
Я смотрю прямо в голубые горящие глаза. Сейчас они почти синие. Дыхание парня такое же сбившееся, как мое. Мы оба хотим продолжения. Тогда почему Пит отказывает мне?
– Ты расстроена, я не хочу, чтобы потом ты жалела о случившемся…
– Не буду, – обещаю я, но Пит только слабо улыбается и уже по-братски целует меня в лоб.
– Попробуй уснуть?
Он переворачивается на спину, укладывая мою голову на свое плечо. Я слышу совсем рядом бешеный стук его сердца. Он такой же, как мой. Пламя внутри меня только разгорелось, сна ни в одном глазу. Начинаю водить пальцами по его животу, рисую кривые линии, Пит вздрагивает, облизывает губы и тяжело вздыхает. Его рука перехватывает мою, останавливая.
– Пожалуйста, Китнисс… Спи.
Я обиженно поджимаю губы и искренне пытаюсь уснуть, но кажется, что бабочки в животе не дадут мне сегодня сомкнуть глаз.
Уже через несколько минут, согретая близостью вредного Пита, я засыпаю; моя рука все еще сжата в ладошке напарника.
***
Утро сегодня мрачное: за окном, видимо, тепло, так что снег подтаял, превратившись в грязную темную кашу. Мое настроение не лучше. Пит отверг меня после того, как я фактически разрешила ему двигаться дальше, – это отравляет меня изнутри. Стараюсь делать вид, что я в камере одна, не хватало еще наткнуться на самодовольство в голубых глазах.
Завтракаем молча, а потом расползаемся по своим обычным местам – я на кровать пялиться в потолок, а Пит берет книгу, которую читает, наверное, уже по кругу, и садится за стол.
Сую руку в карман. Жемчужина. И медальон. Достаю последний, долго рассматриваю, вглядываясь в лица родных. Я, вероятно, никогда их больше не увижу. Пропаду тут, запертая в темной холодной камере. С Питом.
– Скучаешь по ним?
Вопрос выводит меня из раздумий, поднимаю глаза, бросая на Пита быстрый взгляд.
– Очень. – Глажу пальцем по гладкой поверхности золотистого цвета.
Напарник как будто мрачнеет, опускает голову на руки, отложив книгу в сторону. Потом проводит пальцами по своим волосам.
– Я много думал над ситуацией, в которой мы оказались, – произносит Пит спустя время. – Если бы Сноу хотел нас убить – он мог сделать это тысячу раз, и никто бы даже не нашел наши растерзанные тела. Помощники президента отлично выполняют свою работу…
Я смотрю на парня, сидящего напротив. В его словах много горечи и боли.
– Сноу пытал тебя? – тихо спрашиваю я.
Зачем я спрашиваю? Память о плохом лучше не тревожить.
На мгновение Пит замолкает, а потом спокойно отвечает:
– На мне ставили своего рода эксперименты. Сколько раз можно сломать человеку руку, исцеляя ее вновь и вновь, пока жертва не перестанет дергаться перед неизбежным. Или сколько иголок можно воткнуть в тело, пока сознание не отключится, даря благодатную темноту.
Я прикрываю рот рукой, чтобы не закричать, но Пит успокаивает меня.
– Я догадывался, что Сноу не нужен мой труп. Каждый раз мое тело приводили в порядок, чтобы повторить потом вновь. «Все – ради науки», – так мне сказал один из моих «врачей».
Напарник качает головой, отгоняя воспоминания. Он встает, подходит к камину и подкидывает пару поленец в огонь, который с жадностью поглощает пищу, благодарно треща, «ломая кости жертвы».
– Меня не исцелили только однажды – когда принесли в эту камеру, – напарник обводит взглядом вокруг. – У Сноу были планы на тебя, Китнисс. Проверить, как ты будешь себя вести. Очередной эксперимент…
– И я сделала все, как он и хотел, – констатирую я.
– Да, – лицо Пита грустное, взгляд рассерженный. – Президент неплохо изучил нас обоих, он предвидит наши шаги и развлекается, проверяя свои теории.
– Теории?
– Ты еще не поняла, Китнисс? – напарник усмехается. – Мы с тобой – мыши, а это, – его рука указывает на нашу камеру, – мышеловка. Она захлопнулась. Нам оторвало лапы, но головы-то целы. И это не случайно…
Поворот ключа в замочной скважине прерывает страстную речь Пита. Мы оба поворачиваемся к двери, удивленно глядя на двух вошедших миротворцев.
– Мисс Эвердин? – начинает один из них. – Вам придется пройти с нами. Президент Сноу желает с вами побеседовать.
– Я пойду с ней! – вмешивается Пит, но человек в белой форме качает головой.
– Вы, мистер Мелларк, остаетесь здесь. Разговор будет приватным.
Дорогие мои, этот фик читает только пара человек?
Хочется увидеть какую-то реакцию с вашей стороны.
Что хорошо, что плохо?
Автору кажется, что никому не интересно ((
========== 05 ==========
Комментарий к 05
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Миротворцы ведут меня по коридорам, некоторые из которых я помню – я проходила по ним, когда пыталась сбежать. Мои стражи сворачивают три раза налево, затем используют электронный ключ, подобный тому, что предлагала мне Энорабия, для того, чтобы открыть дверь, и мы продолжаем путь.
Я пытаюсь запомнить дорогу – направо, снова направо. Лифт. В нем зеркальные стены, и я вижу себя впервые за несколько недель. Тусклые волосы, заплетенные в неряшливую косу, ярко выделяющиеся скулы, острый подбородок. Мое лицо изможденное, уставшее. Отвожу взгляд: я и раньше не была красавицей, а теперь и подавно.
Лифт поднимается достаточно долго, из чего я делаю вывод, что Сноу ждет меня где-то в личных апартаментах: в прежние времена я не раз бывала во дворце, первые этажи открыты для посещения, тогда как третий и четвертый – закрытая для посторонних территория.
Створки дверей лифта бесшумно разъезжаются, и вслед за миротворцами я выхожу в просторный холл. Обстановка здесь самая что ни на есть капитолийская: пол устилают ковры, стены наполовину покрыты панелями из красного дерева. Кругом картины, вазы, цветы и безгласые, стоящие через каждые пару метров и готовые выполнить любой приказ своих хозяев. Проходя мимо, я невольно всматриваюсь в их лица, помеченные татуировками. Молодые симпатичные девушки. Искалеченные и сломленные.
– Пришли! – командует один из миротворцев, и наша маленькая процессия останавливается.
Он стучит в массивную деревянную дверь, а потом входит, докладывая о том, что «мисс Эвердин ожидает в коридоре». Не проходит и минуты, как миротворец возвращается и предлагает мне пройти внутрь.
Очевидно, меня привели в рабочий кабинет президента: здесь полно книжных шкафов, несколько кресел в ряд возле стены и центр всего – длинный стол, во главе которого сидит Сноу. Он не смотрит на меня, подписывая какие-то бумаги, и это дает мне лишнее время, чтобы осмотреться: строгая роскошь, подчеркивающая статус президента. Мое внимание целиком поглощает огромное окно, расположенное за его спиной, на дальней стене, – в нем раскинулось широкое чистое небо.
– Все, Кларисса, можешь забирать, – говорит Сноу, откладывая в сторону ручку и отодвигая от себя бумаги.
Мой взгляд останавливается на темноволосой капитолийке, стоящей возле него.
–Спасибо, – сладким голосом отвечает девушка, прижимая к груди документы.
Она обходит стол и направляется к выходу, скользнув по мне оценивающим взглядом таких же серых, как у меня, глаз.
– Рад снова вас видеть, мисс Эвердин, – приветствует Сноу, и я тут же забываю о капитолийке. – Присаживайтесь.
Чувствую, как мышцы сковывает от страха, однако подхожу ближе и располагаюсь на одном из стульев.
– Замечательно выглядите, – говорит президент.
Вспоминаю свое отражение в зеркале и морщусь.
– Не думаю, что я сейчас в лучшей форме, – спорю, сжимая в пальцах ткань штанов.
– Согласитесь, для почти шести недель плена, ваш вид можно назвать цветущим, – настаивает Сноу. – Ваше тело не получило физических увечий, вы не отравлены и не страдали от голода.
Мне нечего возразить, так что я решаю промолчать.
– Мятежники представляли картину куда более красочной. Их ролики делали из вас благородную мученицу. Плутарх Хейвенсби всегда любил добавить драматизма.
Я настораживаюсь от слов, произнесенных Сноу, но не потому, что он знает о предательстве Плутарха, а потому, что он говорит о повстанцах в прошедшем времени. Видимо, что-то изменилось в моем лице, потому что президент снисходительно улыбается, сложив руки перед собой на столе.
– Вы все правильно поняли, мисс Эвердин. Сопротивление сломлено. Революция, на которую вы так надеялись, не состоялась.
Я как рыба, которая только и может, что открывать рот, жадно хватая воздух. Единственное, что у меня выходит, это прошептать имя сестры.
– Прим?
Сноу не обращает на меня внимания, продолжая:
– Повстанцы по всему Панему сложили оружие, признав власть Капитолия. Наша с вами страна едина как никогда.
– Что с Прим?! – настойчивее спрашиваю я.
Президент долго смотрит на меня, перебирая короткими пальцами свою седую бороду, и только спустя несколько минут говорит:
– А это как раз самая интересная часть нашей с вами беседы, мисс Эвердин.
Я задерживаю дыхание, боясь услышать новость, которая разобьет мне сердце.
– Полагаю, наш уговор не врать друг другу все еще в силе? – уточняет Сноу. Я энергично киваю. – Замечательно.
Он делает знак рукой, и безгласая подходит к нему, наливая в кружку чай.
– Для мисс Эвердин тоже, – говорит президент.
Я мотаю головой, отказываясь.
– Я настаиваю. Ромашковый чай – прекрасно успокаивает нервы.
Мне ничего не остается, как принять из рук девушки небольшую белую фарфоровую чашку. Ее тепло согревает мои окоченевшие от волнения пальцы.
– Мне известно, что вы помогали повстанцам, изображая Сойку-пересмешницу, – Сноу говорит медленно, периодически отпивая по глотку чая. – И у меня есть основания полагать, что вы, мисс Эвердин, можете стать прекрасным символом единства Панема, – он бросает на меня быстрый взгляд, наблюдая за реакцией. – Я могу наказать вас, но предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.
Я крепко сжимаю в руках кружку.
– А если я откажусь?
Сноу ставит свою чашку на тоненькое блюдце. Соприкасаясь, посуда позвякивает.
– В этом случае, мне придется постараться вас убедить, мисс Эвердин. Например, в одну из ясных зимних ночей на Тринадцатый, в котором укрывается ваша сестра, посыпятся бомбы. Больше, сильнее и куда более разрушительные, чем те, которые сравняли с землей ваш родной дистрикт.
– Они откроют ответный огонь! – вырывается у меня. Я испугана, но пытаюсь защищаться.