Я не успеваю договорить, потому что внезапно чувствую резкую боль, и понимаю, что Китнисс снова сократила расстояние между нами. Звон ее пощечины будто повисает в воздухе, вибрируя и отражаясь от стен, а моя щека горит, обожженная ее ладонью.
– Не смей так говорить, – кричит она, – это твой ребенок! Наш!
Глаза Китнисс полыхают праведным гневом, и она замахивается снова, но я успеваю перехватить ее руку и отталкиваю Сойку в сторону.
– Ври и дальше, тебе это все равно не поможет, – отвечаю я, хищно скалясь.
Игры кончились. Пора начинать то, зачем я сюда пришел.
Я киваю миротворцам, и они понимают меня без слов: один хватает Китнисс за запястья, удерживая на месте, а второй закатывает из коридора подставку, напоминающую маленькую жаровню. Сойка, как завороженная, смотрит на то, как человек в белой форме чиркает спичкой и подносит ее к углям. В мгновение ока появляется яркое пламя, жар от которого стремительно распространяется по камере.
Я наблюдаю за тем, как на лице Китнисс удивление сменяется страхом, когда она понимает, что этот огонь здесь для нее.
– Разве огненная девушка боится пламени? – спрашиваю я, и Сойка переводит на меня испуганный взгляд.
– Пит… – мое имя в ее устах похоже на слабый писк.
– Все хорошо, Китнисс, – отвечаю я и невольно улыбаюсь, когда ужас касается ее лица. – Это больно, но ты заслужила.
– Готово, – подает голос миротворец, который готовил жаровню, а его напарник в это время толкает Китнисс вперед.
От неожиданности она падает на колени, а два моих помощника оказываются рядом и удерживают ее в таком положении, крепко вцепившись в ее руки, разведенные в стороны. Подхожу к ней вплотную, наслаждаясь страхом, плещущимся в серых глазах. Протягиваю руку и рывком дергаю ткань ее майки вперед. Материал с треском поддается, обнажая белоснежную кожу и открывая моему взору верх черного бюстгальтера, прикрывающего ее грудь. Повинуюсь неясному порыву и провожу пальцами по мягкой коже от шеи к ключице; спускаюсь ниже, задевая край лифчика.
Китнисс бьется в руках миротворцев и взывает ко мне, прося о помощи.
– Пит, – мямлит она, – пожалуйста, не надо. Я ничего тебе не сделала!
Ярость стремительно поднимается со дна моей души. Нет, Эвердин. Я не поверю твоим мольбам. Метка на теле – меньшее, чего ты заслужила.
– Пи-ит! – ее голос становится все громче, переходя в крик.
Не сдерживаюсь – бью ее наотмашь по лицу, и Сойка замолкает, опустив голову вниз. Подхожу к жаровне, поднимая вверх металлическую палку с раскаленным до красна наконечником. Разворачиваю ее так, чтобы можно было рассмотреть рисунок. Герб Капитолия: орел, раскинувший крылья. Тоже птица, ехидно думаю я, только не такая болтливая, как сойка.
Едва я делаю шаг назад в сторону Китнисс, она будто обретает недюжинную силу и с таким напором бьется в руках миротворцев, что ей удается освободиться от хватки одного из них. В мгновение она подскакивает на ноги, но второй миротворец со всей силы ударяет ее в лицо, рассекая губу и оставляя на щеке бордовый след.
Моим помощникам требуется минута, может, две, чтобы снова усадить Китнисс на колени и зафиксировать ее руки, чтобы она больше не делала резких движений. Я вижу слезы, стекающие по ее щекам и смешивающиеся со струйкой крови из разбитой губы. Слабое сомнение зарождается в моей душе, и я чувствую, как дрожит рука, в которой я держу палку с клеймом. Калейдоскоп воспоминаний проносится в голове, чередуя яркие образы с серыми и невзрачными.
Я любил ее.
Она предала.
Я хотел ее.
Она не хранила верность.
Я умирал за нее.
А она… Родит ребенка от другого.
Мой взгляд скользит ниже, задерживаясь на животе Китнисс. Хоть Сойка и худая, как скелет, ее талия выглядит чуть шире, чем я помню…
На этот раз я не в силах погасить свою ярость и ревность. Игнорирую крики Китнисс: мольбы и проклятия, вперемешку сыплющиеся на мою голову, и подношу заготовку клейма к ее коже. Выбираю место – чуть выше уровня лифчика на правой стороне, примерно там, где Китнисс обычно носила свою брошку. Делаю выпад вперед, прижигая светлую кожу, и камера наполняется истошным, буквально нечеловеческим воплем и запахом паленого мяса.
Испугавшись, отбрасываю в сторону палку и расширенными глазами смотрю на Китнисс. В кроваво-алом пятне ожога с трудом можно угадать символ Капитолия, а запах такой сильный, что я невольно оглядываю себя – не от меня ли пахнет горелой плотью?
Крики Китнисс затихают, превращаясь в глухие стоны, и постепенно она совсем успокаивается. Сойка больше не пытается вырваться из рук миротворцев, не дует на рану, в надежде притупить боль. Ее тело безвольно повисает в воздухе, удерживаемое от падения только моими помощниками, и мне внезапно становится жаль ее. Бесчувственная лгунья, бессовестная изменщица - и все-таки обычная девушка, которая теряет сознание от боли.
Злюсь на себя. Ненавижу ее. Проклинаю Сноу за то, что предложил заклеймить Сойку. Хотя… Теперь она часть Капитолия. На ней пожизненная метка, которую не сотрешь.
– Положите ее на кушетку, – командую я, и миротворцы выполняют задание, волоком подтаскивая Китнисс к ее скромному ложу.
Я разворачиваюсь и выхожу из камеры. Быстрым шагом иду прочь, лишь бы поскорее убраться подальше от Китнисс. Не видеть ее, не слышать. Забыть душераздирающие крики, которые сегодня коснулись моих ушей…
Уже оказавшись у лифта, неожиданно замедляю шаг. Неясная тревога закрадывается в душу. Почему я иду один? Разве миротворцам есть, зачем оставаться в камере Китнисс? Следую назад, одергивая себя, чтобы не перейти на бег. Какая мне разница, какие там дела у ребят в белой форме с бесчувственной Сойкой?
Мое сердце нервно дергается, когда я, заглянув во все еще распахнутую дверь камеры, вижу миротворцев, один из которых склонился над Китнисс. Ее майка, которую я разорвал только сверху, разрезана до конца и больше не прикрывает едва округлившийся живот, на котором по-хозяйски лежит рука мужчины.
Единственное, о чем я думаю в этот момент – “Моя!”.
Лгунья, предательница, неверная - и все равно моя! Я заслужил право владеть ей после всего, что пережил из-за нее.
С ревом бешеного зверя я бросаюсь на миротворца, который лапает живот Китнисс, а второй, только сейчас заметив меня, отступает в сторону, стараясь не попасть под удар. Я с силой дергаю насильника за волосы, оттаскивая его от Китнисс. Секунда, и мой кулак упирается в его физиономию. Из разбитого носа начинает вытекать кровь. Поначалу парень теряется, но быстро приходит в себя и кидается на меня с гримасой ярости. Его напарник, похоже, оказывается умнее: сделав шаг вперед, он преграждает ему путь.
– Он преемник Сноу, – бурчит миротворец, обращаясь к другу. – Держи себя в руках!
– Она заключенная, – спорит первый, будто это что-то меняет.
Сжимаю кулаки, готовый к новому броску.
– И? Это повод насиловать чужую женщину? – рычу я в приступе не утихающего бешенства.
– Что не запрещено, то разрешено, – оправдывается миротворец, бросив похотливый взгляд на полуголую Китнисс, лежащую без сознания, добавляет:
– К тому же, она ничья, – его голос полон неприкрытого пренебрежения, когда он обращается ко мне: – В сказку о влюбленных из Двенадцатого давно никто не верит. Тем более, после такого…
Он выразительно кивает головой в сторону, указывая на еще не остывшую жаровню.
– Тод, уймись… – пытается утихомирить его друг.
У меня невыносимо чешутся руки, требуя драки, и ярость мутной пеленой застилает глаза. Крошечными остатками здравого смысла в своей голове я понимаю, что если все-таки кинусь на миротворца, то буду бить его, пока он не перестанет дышать.
– Эвердин – моя, – четко проговариваю я, сверкая глазами. – Если еще хоть раз кто-то тронет ее даже пальцем, я лично позабочусь о том, чтобы он не дожил до следующего утра.
Пока я говорю, ярость потихоньку спадает и последние слова я произношу уже с издевкой:
– Ты ведь веришь будущему президенту страны?
Отдельная благодарность моему “первому читателю” - Kleo 777, которая указывает мне на косяки в сюжете ДО того, как я выложу главу) Люблю тебя, Лена! :)
фанфик находится в разделе “Ждет критики”, и все отзывы награждаются подарочком :)
========== Глава 16 ==========
Комментарий к Глава 16
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Миротворец выглядит взволнованным, он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и поспешно отвечает:
– Верю!
Однако мужчина по имени Тод молчит, потупив глаза в пол.
– Извинись! – подначивает его товарищ, но насильник непреклонен.
– Хороши влюбленные… – бормочет себе под нос Тод, вместо того, чтобы попытаться спасти свою жизнь. – Сам запирает ее в камере, а потом права предъявляет…
– Оба, пошли вон отсюда, – командую я. – С вами будет разбираться Мастерс.
Миротворцы уходят, оставив мне ключи, а я просто стою на месте и не могу пошевелиться. Здесь только я и Китнисс. Признаться, мне страшно, потому что я чувствую дрожь во всем теле. Мышцы буквально сводит от напряжения – мне хочется что-нибудь разбить, чтобы выплеснуть раздражение и злость. Можно, например, разбить голову Сойки о стену. И посмотреть, как она медленно будет подыхать, истекая кровью.
И все-таки я понимаю, что это непозволительная роскошь – если Сойка-пересмешница умрет в плену у Сноу, нам никогда не погасить пламя сопротивления. Сторонники Тринадцатого сравняют Капитолий с землей, сколько бы жизней это ни стоило.
Сжимаю челюсти и медленно поворачиваюсь к Китнисс. Она все еще без сознания, бледная кожа местами такая тонкая, что я вижу синюшные вены, просвечивающие под ней. От ее майки осталась лишь ничего не прикрывающая тряпка, а кровавая рана на плече… Китнисс всего лишь девушка, ее тело не вынесло боли…
Слабая! Тоже мне – символ революции. И все-таки мне ее жаль. Где-то глубоко в душе.
Глупая! Полезла в игры, где ставки так высоки, не имея при этом в кармане ни одного козыря, кроме моей слепой и преданной любви.
– Эта карта бита, – говорю я вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.
Любви нет, и сколько бы Китнисс ни разыгрывала впредь светлые чувства – результат один: мне это больше не интересно.
Китнисс тихо стонет и слегка дергает плечом, беспокоя рану. Я совершенно не хочу быть здесь, когда она придет в себя, так что хватаю ее куртку – видимо, не первый день валяющуюся на полу, – и накрываю полуголое тело. Лучше так, чем оставить ее в одном лифчике, Китнисс всегда была стеснительной… Стоп. Меня это не волнует, куртка – не более чем забота о… Ребенке.
Быстрым шагом покидаю камеру, закрывая дверь на ключ, и устремляюсь к лифту. У меня есть серьезный разговор к новому главе миротворцев.
Охранный штаб притаился в левой половине Дворца. Здесь несколько просторных комнат, в которых на столах и стенах расположились сотни мониторов, транслирующих записи, ведущиеся во Дворце и его округе. Сноу не экономит на своей безопасности, думаю я, ухмыляясь. Миную основные помещения, попутно здороваясь с людьми, наблюдающими за экранами, и без стука вхожу в кабинет главы миротворцев.
Мастерс поднимает голову от бумаг, которые он рассматривал, и, не скрывая удивления, протягивает мне руку, здороваясь, и указывает на кресло перед столом.
– Чем обязан, мистер Мелларк? – спрашивает он.
Я не трачу время на предисловия и перехожу сразу к делу.
– Пленники на нижнем уровне: я хочу, чтобы вы лично проверили каждого миротворца на предмет возможного насилия в отношении заключенных.
– Заключенных женского пола? – уточняет Мастерс.
Я киваю, но, вспомнив, где я нахожусь, и каким развратом полон Капитолий, добавляю:
– И мужчин, и женщин.
Глава миротворцев внимательно смотрит на меня и спустя минуту спрашивает:
– Кто-то обидел мисс Эвердин?
Внутренне напрягаюсь, когда слышу ее имя. Так происходит всегда, и я не могу это контролировать.
– Отчасти, – сухо соглашаюсь я с его предположением. – И мне хотелось бы быть уверенным, что все виновные получат по заслугам.
Мастерс понимающе кивает, делая пометки в каком-то журнале.
– Что-то еще? – спрашивает он.
– Нет, у меня все, – говорю я, поднимаясь с кресла. – За отчетом о результатах я зайду позже.
– Вас хотел видеть Президент Сноу, – добавляет глава миротворцев, когда я прощаюсь с ним.
– Хорошо, – коротко отвечаю я и ухожу.
Зачем я понадобился Сноу? Хочет лично узнать, не провалил ли я его «гениальную» идею с клеймом на теле Сойки? Сейчас я отчего-то не уверен, что в этом была необходимость. Китнисс так кричала! Ее вопли, наверняка, будут являться мне в кошмарах…
Президент поступил неразумно, а я пошел у него на поводу: чтобы сломить человека, тем более такого слабого духом, как Сойка, не обязательно применять пытки физические. Ее можно уничтожить морально. Это даже страшнее – убедился на собственном опыте, когда, вдруг, понял, что вся моя жизнь последний год была сплошным обманом.
Все, что требуется – найти слабые места и тогда можно смело бить по ним раз за разом, пока воля человека не рассыпется у тебя на глазах. Улыбаюсь. Я не могу отомстить Китнисс, избивая, зато у меня есть Гейл Хоторн, который, насколько я знаю, все еще в одной из местных клиник. Его состояние критическое, и никто не знает, выкарабкается он или нет. Мне все равно. А вот Сойке могут быть интересны новости про ее «кузена».
Я нахожу Сноу в его кабинете, и к моему удивлению Президент выглядит очень взволнованным. Что стало с его вечно непроницаемой маской величественного равнодушия?
– Пит, – обращается ко мне он. – Повстанцы вновь атакуют телевидение Капитолия!
– Новый ролик? – спрашиваю я, и Сноу, кажется, потряхивает, как в лихорадке, когда он запускает для меня показ свежего видео.
Я отвлекаюсь от того, как странно ведет себя Президент, и обращаю все внимание на проекцию, возникшую в воздухе.
Сначала я вижу знакомый за долгие годы трансляций на Жатвах пейзаж разрушенного Тринадцатого: развалины Дома правосудия; наполовину выгоревшие стяги Капитолия, некогда украшавшие стены и шпили; безжизненная местность, сломленного Дистрикта.
Мгновение, и экран загорается жарким огнем – мир пылает, раздаются крики людей, ведущих бой ни на жизнь, а на смерть. Вот мужчина в форме миротворца перерезает ножом горло одному из повстанцев, а на следующем кадре очередной сторонник Капитолия открывает стрельбу по толпе мятежников, убивая десять из десяти.
Как гром, раздается голос за кадром, в котором я смутно угадываю Победителя из Третьего дистрикта – Бити Летира. Неужели кто-то из выживших на Играх присоединился к восстанию? Впрочем, я решаю подумать об этом позже, и слушаю, что он говорит.
– Капитолий не останавливается на достигнутом. Он убивал раньше и убивает вновь, – будто в подтверждение слов Бити, на экране показывают все новые и новые убийства, и каждый раз одно и то же: миротворцы нападают, повстанцы гибнут. – Для Президента Сноу нет другого способа удержать власть: только поголовное истребление недовольных.
Неожиданно для меня, картинка меняется, и я вижу пылающую вдали гору, которая похожа на факел, ярко сияющий в ночи. «Орешек!», понимаю я, и непроизвольно открываю рот – воспоминания о том кошмаре еще слишком свежи. Мне кажется, я чувствую жар от взрывов и слышу вопли тех, кто погибал, запертый на бывшей военной базе.
– В столкновении на территории Второго, – продолжает Бити, – миротворцы обманом захватили Китнисс Эвердин, известную нам как Сойка-пересмешница. Вероятно сейчас, в эту самую минуту, та, которая подарила нам надежду, мучится от боли или умирает в руках Президента Сноу…
Я вижу Китнисс, стоящую на ступенях Дома правосудия, слышу, как она называет себя и призывает выслушать ее. Понимаю, что в следующем кадре непременно появляюсь я с пистолетом в руке, целящийся в сердце Сойки. Я не угадал, новый кадр: территория разрушенного Тринадцатого, та же что и в начале ролика, только теперь нам показывают женщину с идеально ровными, длинными седыми волосами и будто стеклянными холодными глазами. Даже через экран я ощущаю спокойствие и уверенность, которыми веет от нее.