Китнисс не поднимает на меня глаза, даже когда я укладываю ее в кровать. Наверное, она ждала, что я произнесу свое признание в ответ, но я упорно молчу, а она не переспрашивает.
Мы засыпаем, крепко обнявшись, и мне кажется, в какой-то момент влага на моей шее становится теплой. Китнисс плачет: беззвучно, искренне, но я делаю вид, что не замечаю этого. Между нами и так слишком много лжи, чтобы добавлять новую.
Просыпаюсь от странных раскатов громкого звука. Чем-то похоже на гром, только на окнах нет ни капли дождя. Темнота ночи озаряется слабыми вспышками света вдалеке. Вспоминаю, что в городе праздник: капитолийцы любят гулять с размахом и до утра.
– Фейерверки, – бурчу я, потягиваясь на своем месте.
Жена сопит рядом, обнимая во сне живот. Накрываю ее руку своей, сплетаю наши пальцы. От моего движения Китнисс просыпается и, зевнув, поднимает голову.
– Привет, – говорит она, а я улыбаюсь.
– Виделись уже, – шепчу я.
Облизываю губы и тянусь к ней за поцелуем. Сойка не ожидала этого, мгновение она не отвечает, но потом все-таки открывает губы, пуская меня к себе. Мы снова целуемся, снова гладим друг друга. Нежность перерастает в страсть, ласковый свет взаимного влечения освещает нам путь.
Мы все делаем очень аккуратно, растягивая каждое мгновение, которое отмерила нам судьба. Я не перестаю шептать ее имя, а она, выгибаясь навстречу, ласково шепчет мое…
Рассвет находит нас обнявшимися и счастливыми. Я сплю, положив голову ей на плечо, а Китнисс обнимает меня, зарывшись рукой в мои волосы. Открываю глаза, бросаю взгляд на часы: полпятого утра, однако из коридора отчетливо слышатся топот множества ног и гул десятков голосов.
Высвобождаюсь из объятий Китнисс, стараясь не разбудить ее, и, надев штаны, выхожу из комнаты. Меня удивляет, что безгласые покинули свой пост, а вместе с ними и миротворцы привычно дежурившие возле лифта.
Шум доносится с лестницы, и я, не раздумывая, спешу выяснить причину. Едва я оказываюсь возле спуска, навстречу мне выскакивает миротворец, с разбега врезаясь в меня.
– Что происходит? – взволнованно спрашиваю я.
– Война закончится сегодня ночью, – загадочно отвечает солдат. – Капитолий падет.
Меня передергивает от слов миротворца – он несет откровенную чушь. Отмахиваюсь от него и делаю шаг вперед, но тяжелая рука ложится мне на плечо.
– Тебе придется задержаться, Мелларк, – произносит миротворец, и до меня внезапно доходит, что я знаю этот голос.
– Сними шлем, – резко говорю я.
Медленными движениями, будто издеваясь, мужчина стягивает шлем, до сих пор скрывающий его лицо, и у меня сердце уходит в пятки.
Гейл Хоторн собственной персоной.
Осознание беды обрушивается на меня, как лавина: одномоментно и беспощадно. Мне хватает минуты, чтобы детали сегодняшней ночи сложились в голове: праздник – это отличное прикрытие для мятежников. Раскаты грома это не фейерверк, а взрывы в центре города. Топот ног в коридоре – повстанцы во Дворце. Охотник, стоящий передо мной, – угроза для Китнисс…
С лестницы доносятся новые шаги – к нам спешит подмога Хоторну. От волнения перехватывает дыхание, но счет идет на минуты, действовать надо быстро. Знаю, что Гейл внимательно наблюдает за мной, и все-таки надеюсь на удачу: резко бросаюсь назад, в сторону спальни.
Охотник реагирует мгновенно, кидаясь следом. Почти сразу я понимаю, что моя игра проиграна: двери комнаты распахнуты, а на пороге стоит человек в мундире Тринадцатого. Я не сдаюсь – продолжаю движение вперед. Со спины на меня наскакивает Гейл и валит на пол, прижав своим телом. Сердце готово выпрыгнуть из груди: я должен добраться до жены, я не позволю им снова забрать ее у меня!
Между мной и Хоторном завязывается драка. Я, вывернувшись, бью его кулаком в челюсть, а он, в свою очередь, хватает меня за грудки и, приподняв, со всего маха бьет головой об пол. Искры летят из глаз и наворачиваются слезы, но я снова наношу удары – один за другим, хаотичные и не особо сильные.
Подоспевшая подмога повстанцев помогает Хоторну поднять меня на ноги и связать мне руки за спиной. Из носа течет кровь, мне трудно дышать, но я снова дергаюсь в сторону спальни, когда один из мятежников выводит оттуда упирающуюся Китнисс.
– Не трогайте мою жену, сволочи! – ору я, отплевываясь кровью, и из последних сил пытаюсь вырваться из рук, удерживающих меня.
– Пит! – заметив меня, начинает кричать Китнисс. – Пит! Пустите его! Гейл!..
Охотник вздрагивает, когда слышит свое имя, и только теперь отводит от меня ошарашенный взгляд.
– Все в порядке, Китнисс, – выкрикивает Хоторн, обращаясь к Сойке. – Преемника Президента-тирана схватили. Он предатель, и это карается смертью…
Последние слова Гейл произносит тише, они только для меня, не для Китнисс.
Мы испепеляем друг друга взглядом, а Сойка в конце коридора не перестает кричать.
– В темницу его, – отдает приказ Хоторн. – И посмотрим, доживет ли он до следующего утра…
добавилось очередное предупреждение….
Оставляйте отзывы и жмите “нравится” - порадуйте автора :)
========== Глава 31 ==========
Комментарий к Глава 31
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
– Китнисс! – я кричу, срывая голос. – Не трогайте ее!
В ответ до меня доносится ее крик, ее зов, но я ничего не могу сделать: два солдата-мятежника тащат меня прочь. Ноги заплетаются, путаются, я чуть не падаю на одной из ступеней, так что буквально повисаю в воздухе, удерживаемый своими конвоирами.
Пока мы перемещаемся по Дворцу, я могу видеть трупы безгласых и нескольких миротворцев, безвольно лежащих то там, то тут. Некогда красивые, декорированные красным деревом стены во многих местах испорчены следами от пуль, кое-где тлеют занавески и дымятся ковры. И кругом мятежники: с каждым этажом, что мы проходим, их становится все больше. Они снуют туда-сюда по Дворцу, топчут грязными ботинками полированный пол, не глядя наступая в лужи крови.
На первом этаже, недалеко от лифта, ведущего на уровень с камерами, я вижу человек шесть миротворцев, расставленных вдоль одной из стен. С удивлением отмечаю про себя, что стена похожа на решето: вся испещрена автоматной очередью, а на миротворцах нет шлемов и защитных жилетов.
Одного из них я знаю – Мастерс. Я перехватываю взгляд Главы миротворцев и, кажется, читаю в нем сожаление, а его губы, готов поклясться, шепчут: «Мне жаль». Потрясенный тем, что уже видел, я не сразу соображаю, что творится сейчас. Только отрывистый крик командира мятежников: «Огонь!», раскрывает передо мной весь ужас ситуации.
Оглушающая череда выстрелов, и на груди миротворцев, стоящих у стены, расползаются кровавые пятна. Охнув, Мастерс валится на пол, а сверху на нем оказывается еще одно, уже бездыханное, тело.
Я рвусь из рук мятежников, удерживающих меня, заклинаю повстанцев прекратить убийства, но все бестолку: я оказываюсь в лифте, который приближает меня к возвращению в темницу. Странно, но прямо сейчас я не боюсь за себя – пусть делают что хотят, и пусть Хоторн прав – я вряд ли доживу до следующего утра, но я не хочу чтобы гибли люди!
Меня ведут по уже знакомым петляющим коридорам подземелья и, открыв одну из камер, заталкивают в нее. Тяжелая металлическая дверь со скрипом закрывается, и я остаюсь один в кромешной темноте. Очевидно, в спешке мои сопровождающие забыли зажечь свет, но выключатель находится на стене в коридоре, и я уже ничего не могу изменить.
На ощупь нахожу лежак, забираюсь на него с ногами и прижимаюсь спиной к стене. В камере оглушающая тишина. Абсолютная, угнетающая. Я слышу собственное дыхание. По коже ползет озноб – из одежды на мне только штаны. Майку я не догадался натянуть, когда выходил из спальни.
Минуты медленно сливаются в часы, но ничего не меняется: я совершенно один, голодный, продрогший и не имеющий представления, что же все-таки происходит наверху, во Дворце, и в городе в целом.
Я переживаю за Китнисс. Корю себя, разумом понимая, что мятежники вряд ли причинят вред своей Сойке-пересмешнице, но все-таки она снималась со мной в ролике и официально вышла за меня замуж. Пусть все это было сделано под давлением, и Китнисс сопротивлялась, как могла, но кто может точно сказать, какие мысли бродят в голове у Койн?
И Хоторн. Он в очередной раз остался с Китнисс, а я заперт здесь. Она уверяла, что между ними ничего нет… Могу ли я ей верить? Как быть с воспоминаниями, заключенными в моей голове?
Прикрываю глаза, глубоко вздыхаю. Нельзя поддаваться эмоциям: если мне суждено выбраться отсюда, то голова должна быть максимально свежей.
***
Выбраться мне не удалось ни в тот день, ни в следующий. Про меня просто-напросто забыли. Или… План куда как проще: оставить меня здесь мучительно умирать от голода или воспаления легких. Даже интересно, что подкосит меня быстрее?
Мучительно хочется есть, пить и спать. Хотя вокруг темнота, я никак не могу уснуть: тревожные мысли не дают покоя. Я вырубался на пару часов прошлой ночью, но позже соскочил с лежанки, напуганный собственным криком. Кошмары вернулись.
Холодно. Уже несколько часов я не чувствую пальцев на ногах, а в горле появилось першение – простуда не за горами. В камере стоит неприятный запах отхожего места: за отсутствием вариантов, нужду пришлось справлять прямо в углу.
Я ослаб и измучен.
Впереди неизвестность, которая не сулит ничего хорошего.
***
К середине третьих суток дверь в мою темницу открывается, но я даже не поворачиваю головы. Обессилевший организм реагирует безудержным кашлем, когда несколько пар рук поднимают меня с лежанки и тащат куда-то.
Смутно слышу голоса, обрывки разговоров, но все это мало значит для меня – тело горит огнем.
У меня лихорадка.
***
Я различаю заботливый и знакомый женский голос, тянусь к нему, но не могу пошевелить даже рукой.
– Он умрет, если не оказать помощь, – говорит кому-то Кларисса.
Двое мужчин спорят, решая, что со мной делать, и наконец один из них произносит:
– Если ты останешься с ним, пойдут разговоры… Парень и девушка в одной камере…
– Финник, – возражает моя помощница, – тебе самому не смешно? Твоя любимая Койн собирается пристрелить меня следом за Сноу и Питом, а ты заботишься о моей репутации?
Я слышу невеселый смешок Клариссы, тяжелый вздох Одейра и недовольные слова… Гейла!
– Финник, не рассусоливай, – говорит он. – Твоя подружка под следствием, как и Мелларк. Только из уважения к тебе, я разрешу ей остаться здесь и выхаживать пекаря. Койн будет зла, если парень не дотянет до суда.
Внутренне я готов наговорить Хоторну кучу мерзостей, но губы не слушаются, и ни звука не вырывается из моего горла.
– Я распоряжусь, чтобы прислали лекарства, – бросает охотник и, судя по удаляющимся шагам, уходит.
– Риса… – произносит Одейр где-то совсем близко от меня, и я попутно отмечаю, что ни разу не слышал этого сокращенного имени моей помощницы. - Я поговорю с Койн. Она умная женщина, ты многое сделала для повстанцев, думаю, можно рассчитывать на то, что тебя скоро выпустят отсюда…
Кларисса смеется. Слишком громко, наигранно.
– Финник, не говори «Гоп!», пока не перепрыгнешь… Я видела, как мятежники перестреляли половину города просто за то, что те имели несчастье попасться им на пути… Не обещай ничего.
Они оба замолкают, а я чувствую, как из горла рвется кашель. Ласковые пальцы Клариссы сразу оказываются у меня на груди. Только теперь соображаю, что я укрыт одеялом или чем-то подобным.
– А что будет с Питом? – спрашивает девушка на полтона ниже, словно боится, что я могу подслушать.
Одейр отвечает не сразу.
– Его будут судить наравне со Сноу. Они оба главные обвиняемые.
Мне даже не страшно. Какая разница когда умереть: сейчас из-за болезни или через пару месяцев, когда это будет угодно Койн и ее свите?
Где Китнисс? Что с нашим ребенком? Меня волнует только это, но я слишком слаб, чтобы спросить.
***
Открываю глаза и, повернув голову, осматриваюсь.
Жар спал. Я нахожусь в одной из немногих камер, в которых вместо одной из стен толстая металлическая решетка. На лежанке у противоположной стены, зарывшись в старое одеяло, спит девушка. Ее темные волосы прядками растянулись по подушке, образуя причудливый орнамент. На мгновение, мне приходит мысль, что это может быть Китнисс, но в ту же минуту я вспоминаю о Клариссе.
Снова оглядываюсь вокруг. Сотня вопросов просится с языка. Капитолий пал? Сноу свергнут? Что с моей беременной женой? Почему в разговоре с Одейром Кларисса говорила так, будто он связан с повстанцами? Тогда и Кларисса тоже?
Именно когда я обдумываю последний вопрос, девушка просыпается.
– Ты очнулся, – счастливо говорит она, выбираясь из-под одеяла.
Я наблюдаю, как Кларисса подходит ко мне, и неприятно поражаюсь. Похоже, она давно не высыпалась толком, под глазами фиолетовые круги, кожа бледная настолько, что кое-где видны голубые вены.
– Давно мы здесь? – спрашиваю я.
– На Дворец напали восемь дней назад, – просто отвечает девушка, присаживаясь на край моей койки.
– Как ты себя чувствуешь? – интересуется она, щупая мой лоб.
– Решил отложить поездку на тот свет, – пытаюсь пошутить я, но не смешно ни мне, ни Клариссе.
– Ты, наверное, голодный? – спрашивает она и отходит к малюсенькому столику в углу. Возвращается девушка с тарелкой, наполненной кашей. – Не ахти что, – будто извиняется она, – зато желудок не урчит.
Я благодарю ее и начинаю жадно орудовать ложкой: все-таки я первый раз ем нормально почти что за неделю. И тут меня осеняет, что все это время я не только не мог есть самостоятельно, но и справлять неизбежную нужду тоже. Внутренний голос подсказывает мне ответ, но он кажется нереальным.
– Кларисса, а пока я болел, это ты ухаживала за мной? – спрашиваю я.
– Да, – пожав плечами, спокойно отвечает она.
– Ммм… Все время? – уточняю я.
Девушка отводит глаза, поняв, о чем именно я спрашиваю, и смущенно говорит:
– Да… Пару раз помогал Финник, но в основном я все делала сама.
– Спасибо, – выдавливаю я из себя. Оно вполне искреннее, но мне неловко. Привыкшая к роскоши, своенравная и несколько избалованная капитолийка была вынуждена заниматься моим туалетом, пока я размышлял о судьбе мира и Китнисс Эвердин? Стоп. Теперь ее фамилия Мелларк. И справедливый вопрос, почему здесь нет моей жены?
Я ведь, и правда, дурак, почти поверил ее клятвам в любви… Где она? Почему меня с того света вытаскивала Кларисса, а не законная супруга?
– Что с Китнисс? – решаюсь спросить я после затянувшегося молчания.
Я давно доел, Кларисса даже напоила меня чем-то напоминающим чай, и теперь мы сидим оба на моей лежанке и смотрим в пустоту. Девушка поднимает на меня глаза, открывает рот, но тут же прикрывает его, не решаясь что-нибудь сказать. Только спустя несколько долгих минут она все-таки говорит:
– Я мало знаю про Китнисс. Финник о ней почти не говорит.
Я понимаю попытку Клариссы перевести разговор в другое русло и не спорю.
– Он называет тебя Риса? – чуть улыбаясь, спрашиваю я.
Девушка удивленно округляет глаза, а потом тоже улыбается.
– Ты подслушивал?! – в притворном возмущении восклицает она.
– Ага, – добродушно соглашаюсь я. – Подслушивал в перерывах между тем как собирался умереть.
Снова выходит несмешная шутка, но мы оба продолжаем держать улыбку. Хандра – страшная штука: позволишь ей пробраться в сердце, она может потом отказаться его покидать.
– Я могу называть тебя также? – спрашиваю я, и Кларисса кивает.
– Я буду Рисой только для тебя и Финника. Только особенные мужчины могут давать мне прозвище, – смеется девушка.
Мне становится грустно. Только особенные мужчины могут давать прозвище? У Китнисс тоже есть прозвище, и только Гейлу она позволяет называть себя Кис-кис… Качаю головой и смотрю на Клариссу. Она поправляет выбившиеся волосы и заправляет их обратно за ухо. Глядя на нее, я понимаю, что в конечном счете красоту Клариссы не в силах омрачить даже тюремное заключение. В ее глазах яркий свет, нескончаемая надежда на лучшее. В такую просто невозможно не влюбиться…
– Почему меня перевели в эту камеру? – спрашиваю я. – Прошлая была куда милее и не напоминала аквариум.