– Во всех закрытых камерах разместили временное жилье для мятежников. Вернее, как они теперь себя называют, «граждан свободной страны», – объясняет Риса. – Дворец снизу доверху набит поселенцами. Практически, отель первого класса, – шутит она. – Я сама не видела, но Финник рассказывал, что они поснимали все картины, ковры и прочую «капитолийскую чушь». Что они понимают в красоте? Фи!
Девушка надувает губы, и я невольно прыскаю от смеха. То, о чем она говорит дальше, совсем не весело.
– Они перестреляли кучу городских жителей и добрую половину миротворцев. Мастерс, он…
– Я видел, – произношу я с горечью. – Его убили на моих глазах.
Наступает тишина, которую некоторое время никто не нарушает.
– Что со Сноу? – спрашиваю наконец я. – Он жив?
– Конечно, – отвечает Кларисса. – Он живее всех нас вместе взятых. Его не закрыли в камере, а позволили жить в собственной комнате. Президент ждет суда, как и…
– Как и я, – заканчиваю я за девушку. – Говори уж как есть.
Риса смущенно кивает и опять надолго замолкает.
– Расскажи мне о Финнике, – прошу я.
Мне интересно, какая все-таки тайна скрывается за той историей с чеком и покупкой Одейра в собственность.
– Например, что? – словно увиливая от ответа, уточняет Кларисса.
– Ну, начни с начала. Как вы познакомились? – не поддаюсь я.
– Это долгая история, – отмахивается девушка.
Пожимаю плечами и хитро подмигиваю.
– А мы, вроде, никуда не спешим, – шучу я.
Невольно хихикнув в ответ, Кларисса пересаживается, по-турецки поджав ноги, и смотрит на меня.
– Учти, ты сам попросил, – предупреждает она и все-таки начинает рассказ.
С Финником они познакомились, когда Клариссе исполнилось восемнадцать. Он стал, ни много ни мало, подарком ее отца для любимой дочери. Для меня это дикость – дарить людей, но из уст Рисы это звучит легко и естественно: для нее подобное – стиль жизни, в Капитолии свои правила и законы. Девушка уверяет, что вопреки расхожему мнению, она не спешила разделить постель со всеобщим любимцем – Одейр казался ей зазнавшимся выскочкой. Чтобы не расстраивать отца, отказываясь от щедрого подарка, Кларисса не расставалась со своей «игрушкой», но они тихо ненавидели друг друга, оба чувствуя себя не в своей тарелке от происходящего. Только со временем им удалось найти общий язык и стать неразлучными друзьями. Его рабство перестало быть им обоим в тягость, а отношения… перешли на новый уровень.
– Он был моим первым мужчиной, – говорит Риса. – Знаешь, наверное, у каждой девушки должен быть такой первый раз, – улыбаясь, прибавляет она.
– Ты же сказала, что вы не любовники? – хмурюсь я.
– Ну, теперь уже нет… – поясняет девушка. – Когда он встретил Энни, Финник изменился. Знаешь, поначалу я ревновала. Ну, честно – я ведь думала, что люблю его…
– А на самом деле? – спрашиваю я.
– Мне нужен кто-то, о ком можно заботиться… – размышляет Риса вслух. – Финник, он не такой. Так что я отпустила его, пусть будет с той, кого любит.
Прикусываю губу, мне неловко, но все-таки спрашиваю.
– Как ты пережила это?
Я знаю, как больно бывает отпустить любимого человека… Однако, к моему удивлению, Кларисса смеется.
– Замечательно пережила, – говорит она. – На свете много красивых мужчин, которые не против согреть меня ночью, – девушка игриво подмигивает. – В сексе без обязательств есть своя прелесть.
Никогда, наверное, не привыкну, как просто Риса говорит об интимных отношениях между партнерами. Китнисс не такая, она всегда стесняется, краснеет… Ну при чем тут Сойка? Отчего я опять про нее вспомнил?
– А зачем ты продолжаешь покупать его? – спрашиваю я.
Девушка смотрит на меня, как на глупца, и поясняет:
– Если его куплю не я, то обязательно будет кто-то другой. От него не отстанут… Я ведь говорила, Пит, всех без исключения Победителей продают. Тебе просто… повезло.
– Да уж, – кривлюсь я, и Кларисса сочувственно поджимает губы.
– Прорвемся, Пит! Я друзей не бросаю, – заверяет она.
Слабо улыбаюсь. Хоть кто-то в этом мире считает, что я ему нужен, несмотря ни на что.
Пока я перевариваю информацию, девушка добавляет:
– Мне вот интересно, если повстанцы захватили власть, то моя сделка с Одейром в этом году отменяется? – задумчиво говорит она. – Я вбухала в него кучу денег…
Невольно улыбаюсь: для этой удивительной девушки мир раскрашен в совершенно невероятные цвета – кислотно-рыжий, болезненно синий, отравленный зеленый – и все равно она остается по-своему чистым и всегда готовым помочь человеком. За стенами нашей камеры гремит Революция, а Кларисса рассуждает о том, не пропали ли ее деньги зря, и вместе с тем переживает за мое и Финника благополучие.
– Одейр связан с повстанцами? – задаю я один из важных вопросов, хотя, вероятно, уже знаю ответ. Подсознательно я понял все уже давно, но не решался признаться в этом самому себе.
– Ну… Вроде того, Пит, – осторожно говорит Риса. – Он против Сноу с самого начала: Голодные игры, сумасшествие его любимой, угрозы расправы, если он откажется подчиниться…
– А ты? – не дослушав, спрашиваю я.
Не знаю, какого ответа я жду. Если она скажет «нет» – я буду знать, что Кларисса мне соврала: я ведь слышал, как Финник говорил о ее помощи мятежникам. А если скажет, что «да»… Она все равно меня обманула, когда не призналась в этом раньше, или это не считается?
Кларисса становится мрачной. Я не припомню ее такой.
– До того дня, когда повстанцы напали на город, я не видела смерть так близко, – тихо говорит она. – Раньше, это было… весело: играть на два лагеря. Ну, знаешь, я ведь не думаю, что Сноу так ужасен, как, например, о нем говорит Финник. А повстанцы казались такими… необычными. И я была во всем этом! Так волнующе!
Я не верю своим ушам. Риса просто… играла? Мир рушится, а она… играет в куклы?
– А потом… Пит, было столько крови! На моих глазах расстреливали людей, убивали тех, кого я знаю почти всю жизнь… Это было ужасно. Я так… испугалась!
Внезапно Кларисса начинает плакать. Горько, навзрыд, будто только что осознала, что творится в этом чертовом, покореженном мире. Она подается вперед, прижимаясь к моей груди, и я, успокаивая, глажу ее по волосам. Глупенькая моя… Так заигралась, что не заметила, как все вокруг начало рушиться, гореть и превратилось наконец в пепел.
– Ты же сама говоришь, прорвемся, – бормочу я и поднимаю ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. – На будущее, если решишь… побегать между двумя лагерями, скажи мне заранее, хорошо?
– Угу, – бурчит Риса, шмыгая носом.
Мы так близко… Я снова думаю, что она очень красивая…
– Знаешь, а ты поцеловал меня! – неожиданно говорит Кларисса, вытирая слезы.
Я так удивлен, что даже выпускаю ее подбородок из своих пальцев.
– Когда у тебя была лихорадка, ты… поцеловал меня… – добавляет она.
– Извини, – это все, что я могу сказать. Звучит глупо.
– Ну… я вообще-то полагаю, ты думал, что целуешь Китнисс, – совсем тихо произносит Риса. – Ты постоянно звал ее, пока бился в горячке…
Мои глаза расширяются еще больше. Одно дело знать, что сомнения засели в моей голове, и совсем другое, когда об этом знает кто-то еще.
– Ты еще любишь Сойку…
Не могу понять, это утверждение или вопрос?
– Нет, – быстро говорю я, но девушка только улыбается.
–Тогда поцелуй меня! – предлагает она, выпятив губы вперед.
– Риса, я… – что сказать? Я не хочу целовать ее, не сейчас. Да и вообще не хочу. Она – друг!
Девушка ждет некоторое время, а потом отодвигается, склонив голову на бок. Обиделась?
– Ну, вот видишь, – поучительным тоном говорит она. – Когда я решила, что не люблю Финника, другие мужчины были мне в радость, а ты не хочешь никого, кроме Сойки…
Я поражен. У этого должно быть другое объяснение. Страсть, похоть!
– Мне нужно только ее тело, – оправдываясь, говорю я.
– Я не спорю, может и так, – примирительно говорит девушка. – Интересно, а они принесут нам мороженое, если попросить? Или так и будут травить нас пресной кашей?
Прикрываю рукой глаза и стараюсь сдержать улыбку. Кларисса остается собой, что бы ни случилось: для нее нет жизненно важных вопросов – она перескакивает с темы на тему, повинуясь только велению своего странного настроения.
– Попробуй попросить, когда придет охранник, – говорю я.
Риса встает с койки, поправляет волосы и, лучезарно улыбаясь, произносит:
– Конечно, попробую! Мы, вероятно, застряли тут надолго, а мне жуть как хочется сладенького!
Девушка еще долго рассказывает что-то еще, но я уже не слушаю. Мои мысли то и дело возвращаются к словам Клариссы: «Ты еще любишь Сойку…». Возможно ли это? Где, черт возьми, в моей жизни правда, а где ложь?
Оставляйте отзывы и жмите “нравится”, если вам действительно нравится :)
========== Глава 32 ==========
Комментарий к Глава 32
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
– Холодно, – жалуется со своей койки Кларисса.
Я и сам поджимаю пальцы ног, неприятно ежась от прохлады. Камеры находятся под землей, их стены из обыкновенного камня, так что ночами температура падает достаточно сильно, и тонкие одеяла, которые нам выдали, не особенно помогают согреться.
Встаю со своей лежанки и бреду в малюсенькую комнатушку: справляю нужду, мою руки. Бросив взгляд в изрядно потрескавшееся зеркало, вижу там незнакомца: в драке Гейл, видимо, сломал мне нос – он до сих пор красный и опухший. Под глазами залегли темные круги, волосы спутались. На щеках щетина. Потираю глаза, жмурюсь и тяжело вздыхаю.
Вернувшись в камеру, я подхожу не к своей койке, а туда, где лежит Риса. Девушка высовывает голову из-под одеяла и удивленно смотрит на меня. В слабом свете ночного освещения Кларисса выглядит особенно бледной.
– Двигайся, – говорю я, а она пару раз удивленно моргает. – Вместе проще согреться, – поясняю я.
Риса пододвигается к самой стенке, я пытаюсь улечься рядом. Тесновато для двоих. Кларисса ворочается, пытается устроиться поудобнее и, в конце концов, поворачивается ко мне спиной, а я обнимаю ее сзади. Так действительно теплее.
– Это так мило, Пит, – посмеиваясь, тихо говорит Риса, – ты в моей постели… Ммм…
– Спи, давай, – строго говорю я, хотя сам улыбаюсь.
– Ты отличная грелка, – бормочет девушка, уже уткнувшись лицом в подушку.
Согретый взаимным теплом Клариссы, я тоже постепенно засыпаю. В эту ночь кошмары приходят, как и в любую другую из последних ночей, но я не просыпаюсь ни разу – рядом с Рисой мне спокойно.
***
Последующие несколько дней ничем не отличаются друг от друга: мы с Кларисой просыпаемся, едим, слоняемся по камере. Болтаем или сидим в тишине, погруженный каждый в свои мысли. Девушка даже в заточении старается следить за своей внешностью – согнувшись в три погибели над малюсенькой раковиной, она каждый день моет голову, а потом тщательно вычесывает длинные темные пряди. Периодически Риса все-таки выводит меня из себя жалобами на то, что ей скучно.
– Я не клоун! – рявкаю я, а Кларисса вспыхивает, оскорбленная моей резкостью, и замолкает на следующие два-три часа. После мы, конечно, миримся и снова общаемся, как ни в чем не бывало.
Спать мы всегда укладываемся в обнимку. Бывает, девушка все еще шутит, намекая на возможные соблазны совместной ночевки, но, видимо, и ее игривая натура уже не выдерживает жизни взаперти. Каждую ночь я сплю, прижавшись к спине худенькой и умопомрачительно красивой девушки, но огонь желания даже не вспыхивает в моей крови.
Беспокойные мысли не отпускают. У нас практически нет сведений о том, что происходит в городе. Конечно, не так далеко от нас – в закрытых камерах – поселились повстанцы, я часто слышу их смех и обрывки разговоров, но они, как правило, не имеют отношения к Революции. Все, что мне удалось понять с их слов, я и так уже знал: в Панеме устанавливается новая власть. Койн объявила себя президентом страны, Сноу ждет времени, когда над ним назначат суд… «И надо мной», – напоминаю себе я.
Поначалу я мучительно ждал, что придет Китнисс. Постоянно бросал взгляды на решетку, которая служит границей моей тюрьмы, и до боли в груди надеялся, что увижу ее там – улыбающуюся или заплаканную, цветущую или расстроенную, но все-таки пришедшую меня навестить.
«Я люблю тебя…». Ее слова, произнесенные в последнюю ночь, эхом отзываются у меня в голове, но постепенно сомнения побеждают, искореняя в душе слабый свет веры в ее искренность. Получается, что Сойка поддалась эмоциям, игре гормонов, которые неизбежны в период беременности, да куча возможных причин, но нет той, из-за которой я мог бы, наверное, ее простить… Она меня не любит. Снова обманула.
Больше я ее не жду.
Осталась только тревога за ребенка… И если я сумею выбраться живым из этой передряги с судом, я найду способ забрать своего малыша у той, которая в очередной раз причинила мне душевную боль.
***
В одну из ночей я просыпаюсь от непонятного шума, доносящегося со стороны решетки. Я различаю медленно приближающиеся шаги и, может быть, мне кажется, но я слышу собственное имя, произнесенное чьим-то грубым шепотом. Прислушиваюсь, неуверенный, что мне не показалось.
– Я не понимаю, почему ты все-таки хочешь его видеть, – удивляется мужчина. – После всего, что он с тобой сделал!
– Мы уже обсуждали это, – отвечает девушка. – Пит не виноват…
Этот голос я узнаю из тысячи. На коже мгновенно выступают мурашки, а дыхание перехватывает от волнения.
– Он оставил на тебе клеймо, будто ты корова, Китнисс! – возмущается Гейл. – Морил голодом, заставил стать его женой и… я уже не лезу в то, что ты… спала в его кровати!
– Не твое дело! – злится Сойка. – Ты обещал просто сопровождать меня, а не читать очередную нотацию…
Звук шагов смолкает, вероятно, мои посетители уже стоят прямо перед камерой. Что делать? Как себя вести?
Она пришла! Но пришла с ним!
Я ведь уже не жду ее… Тогда почему я так рад?
С ней Хоторн… Мне противно.
– Пит?.. – негромко зовет меня Китнисс. – Пит, ты спишь?
Я спиной чувствую взгляд Сойки: в камере под потолком горит лампа, она не гаснет даже ночью, только становится чуть более тусклой, чем днем. Притвориться, что крепко сплю? Или все-таки повернуться к ним и выяснять, какого черта им тут нужно?
Чуть ворочаюсь, и тут до меня доходит – я ведь до сих пор обнимаю Клариссу! Я уж никак не предполагал, что Сойка может явиться ко мне посреди ночи… Риса сладко посапывает во сне, а я лихорадочно размышляю, как лучше поступить.
Наконец решение принято, и я привстаю с койки, стараясь закрыть собой Клариссу. Мой взгляд встречается со взглядом Китнисс, и сердце тонет в чем-то похожем на нежность. Я скучал. Скучал по ее серым глазам, похожим на дождливое небо, тосковал по губам, которые умеют быть такими ласковыми…
Мне не хватало Китнисс…
Я скольжу взглядом по ее фигуре, прикрытой плотными штанами и толстой кофтой. Живота практически не видно. С малышом все в порядке? Я хочу спросить Китнисс об этом, но слова не идут с языка – если бы мы были сейчас одни, все было бы по-другому.
Гейл стоит прямо за ее спиной, напряженный и не спускающий с меня глаз. Похоже, будто он ожидает, что я прямо сейчас кинусь к Сойке и попытаюсь ее придушить. Я стараюсь не смотреть на него, но мой взгляд задерживается на руке, которую охотник по-хозяйски положил на плечо моей жены. Эта, казалось бы, мелочь выводит меня из состояния блаженной радости от встречи с Сойкой. Гнев волнами поднимается из глубины души, постепенно нарастая и угрожая побороть все прочие чувства.
– Привет! – говорит Китнисс, и мне даже кажется, что это звучит с искренней радостью. Впрочем, само слово «искренность» плохо вяжется с этой девушкой.
– И вам того же, – отвечаю я, делая ударение на том, что они пришли вместе. – Не спится, голубки?
Лицо Сойки искажается, словно я ее ударил, а вот Хоторн наоборот сразу подбоченился, расправил плечи. «Павлин», – думаю я, обзывая соперника.