— Так сколько об этом говорить? — чуть не плакал директор и вытирал глаз, в который угодила табачина. — Перед людьми уже стыдно. Такая петрушка.
— А что перед людьми? Не вы же строили, и пошли их подальше! На людей обращает внимание! Люди пусть работают! Абсолютно точно!
У меня сердце разрывалось от такой неприкрытой наглости. Ко мне повернулся директор:
— Дела на полдня — и такая петрушка.
— Так вы дополнительно перечислили и за то, что поставят вентиляторы, и за то, что переделают свои недоделки?
— А что сделаешь? Такая петрушка.
— Не надо было!
— Как это не надо? — оглянувшись, как коршун на крик курицы, Гайдай сбил пепел между сиденьями и раздул на нас дым. — В проекте вентиляторы не значились. Это абсолютно точно. Вот проект.
— Они представили второй. Представили своевременно.
— Мало того, что представили, мы просили и требовали, чтобы поставили вентиляторы, когда они строили. Вот какая петрушка.
— Абсолютно точно. И просили, и требовали, — сказал Гайдай и раздул дым: с меня все, мол, как с гуся вода! Вот я какой!
— Так почему же вы их не поставили, товарищ Гайдай?
— Хм, почему!
— Почему они не поставили вентиляторы, Алексей Алексеевич?
— Не знаете почему? — мелко кивая, отвечал Алексей Алексеевич и показал пальцами. — В этом вся петрушка.
— Понятно. Государство выделяет средства на перестройку села, а они не о людях думают, не о том, как лучше сделать, а о том, как бы больше содрать!
Гайдай, усмехаясь, крутил головой по горизонту, и, самодовольный и счастливый, оббивал папиросу куда попало, и, раздувая дым, любовался собой, тем, что идет напролом с открытой своей наглостью, неуловимостью и напористостью; и на него уже косился наш молчаливый добрый шофер. Алексей Алексеевич мелко кивал и тяжко, раздавленно вздыхал. Гайдай на мгновение оборачивался, оббивал папиросу в нашу сторону, говоря с летающими ужимками:
— Они такой проект представили. Они пусть и платят. Мы не виноваты. Это абсолютно точно.
— А как залили фундамент под завод? Тоже было несколько проектов, и вы выбрали самый худший, самый неправильный, чтобы опять содрать за переделку, так?
— Фундамент — это совсем другой разговор, — сказал Гайдай и вылупил летающие свои глаза, задумавшись; но тут же, чтобы «поддержать свой престиж», нагло оббил папиросу в нашу сторону. Пепел упал на брюки нашего водителя. Тот посмотрел, открыл на панели специальный ящичек перед Гайдаем:
— Оббивайте только сюда!
Гайдай, самолюбивый Гайдай от такой неожиданности, от такого несоблюдения субординации завертелся, как черт на кончике булавки, — аж сам из себя вылазил от обиды и злости, от такого обхождения с ним. Однако, притормаживая себя, скашивая свои летающие глаза с нывшей и кипевшей в них слезой на доброго и могучего нашего водителя, смирнехонько и даже угодливо оббивал заскучневшую свою папироску в открытый ящичек.
24
Из дверей склада с прежней силой выворачивались, раскатываясь по земле и завихряясь в небо, кипящие клубы пыли. «В пух! В прах! Все! Все! В пух! В прах!» — яростно высказывался у Казачьей разогнавшийся пневматический молот. Гайдай вылез из машины, глянул на всякий случай на свои катившиеся сзади «Жигули» и пошел в сторону Иногородней, куда повели в эту минуту его летающие глаза.
— Вы же гляньте, как здесь работать! Товарищ Гайдай!
— Вижу, — говорил Гайдай, летая глазами налево и направо и двигаясь черт знает куда — уже в сторону Жандармовки.
— Да вы зайдите!
— Я и так вижу. Что я буду заходить? Все и так ясно. Абсолютно точно.
Я взял его за руку:
— Вы все-таки зайдите.
Преграденская так и взвизгнула, когда увидела, кто вошел:
— Гляньте, девчата! Это же начальник строителей! Все сюда!
Гайдай мгновенно выскочил и уже опять шел бог знает куда — в сторону катавалов; и вслед ему неслись едучие, как пыль, насмешки:
— Что? Не понравилось? Нюхнул и деру! А если бы целый день поработал тут?
— Надо было его окружить и подержать хоть часок!
— Надо было его закрыть и не выпускать, пока не переделают! — раздавались злые и веселые голоса.
Гайдай все шел в катавалы, а потом свернул к Казачьей, со стороны которой неслись сотрясающие удары пневматического молота, но на пути его встал грозный и широкий Михаил Потапович.
— А по заводу у тебя какие претензии?
— Как какие? — удивленным вопросом отвечал посматривавший на меня Михаил Потапович. — Как какие, Петр Петрович? Будто мы об этом первый раз говорим! Пойдем, глянешь! А то тебя сюда не затянешь!
— Так что, он здесь еще не был?
— Его сюда на аркане не затянешь!
«Вон почему он так мечется!»
— Абсолютно точно, первый. Ну и что?
— Как «ну и что»? — говорил Михаил Потапович, поглядывая на меня. — Как «ну и что»? Это ж твоя стройка!
— Абсолютно точно: моя. Ну и что?
— Как «ну и что», Петр Петрович? Ты же отвечаешь!
— Абсолютно точно, отвечаю. Ну так что?
— Как «ну так что», Петр Петрович? Вы же как строите!
— А как мы строим? — Гайдай дернулся и с тоской глянул на свои «Жигули».
— Странно: вы, главный инженер строительной организации, первый раз на такой стройке!
— Абсолютно точно: первый! — как бы с гордостью отвечал Гайдай. — Ну и что? Таких строек у меня знаете сколько!
— Так отвечать надо за каждую. Посмотрите, как вы строите!
Он посмотрел:
— А что тут такого? — И глянул на красневшего Михаила Потаповича и на бледного Алексея Алексеевича. — Все в порядке. Абсолютно точно.
— Как «все в порядке»? — восклицал Михаил Потапович. — Как «все в порядке», Петр Петрович? Ты ж посмотри: агрегат не центруется!
— Абсолютно точно, не центруется! — глянув и как бы обрадовавшись, в ту же секунду отвечал Гайдай. — Ну и что, что не центруется?
Я схватился за голову: «Кошмар какой-то!»
Гайдай усмехнулся и закурил.
— Ничего страшного, — говорил он, летая глазами. — Всегда не центруется. Абсолютно точно. Что мы, первый раз строим эти заводы?
— Как же ничего страшного? — кричал Михаил Потапович. — Дать заводу хорошую нагрузку, и фундамент полетит!
— Абсолютно точно! — сказал Гайдай, летая взглядом, и обнаружил, что сказал не то, когда мы все схватились за головы. Он сориентировался и повернулся к своим «Жигулям», но его поймал уже Алексей Алексеевич. — Нигде не летит, а у вас полетит! — И пошел ходить взад-вперед: — Что мы, первый раз строим? Везде не центруется и не летит, а у вас полетит!
— Так что, вы всюду так строите?
— Абсолютно точно! Всюду только благодарят! И в Передовой! И в Спокойной! И в Благодарной! Одни вы только!
— Да уж знаю, как благодарят: один спокойненский колхоз четыре миллиона должен!
— Абсолютно точно! — бросил Гайдай и, опять поняв, что зарапортовался, точно бы срикошетил к своим «Жигулям», из которых наблюдал готовый рвануться в любую секунду быстроглазый, как сам Гайдай, водитель. Но на пути Гайдая сомкнулись Алексей Алексеевич и Михаил Потапович:
— Подожди, Петр Петрович! Давай разберемся!
— Надо разобраться, раз такая петрушка.
— А вы не наговаривайте, Иван Николаевич! — метнул Гайдай и пошел писать круги. — Вы не наговаривайте лишнего! А то вы договоритесь!
— Я уже пуганый, Петр Петрович. И не такими, как вы.
— Ничего, все равно свое получите, добьетесь!
— Добьюсь. Но и без этого все знают, что колхозы района задолжались по вашей милости тридцать миллионов.
— Абсолютно точно! Задолжались! — мотнул летающей головой Гайдай на ходу и вздрогнул, спохватившись, но уже не изменял своего движения, довольный и счастливый. — Начальство наше на нас по-другому смотрит. Абсолютно точно. — Он вскинулся на ходу, гордый и враждебный, и пошел писать круги еще быстрее и бросать еще радостней то в одного, то в другого: — По-другому смотрит и по-другому оценивает. Абсолютно точно.
25
— Скажите вы, главный строитель, — обратился я к Вербникову, который прикручивал рейку на агрегате и изредка, с голубым своим достоинством, поглядывал на нас и едва заметно улыбался, — может выйти из строя завод на этом фундаменте?
— Если дать хорошую нагрузку, — подсказал Михаил Потапович.
Вербников снял парусиновые рукавицы, стал вытирать руки паклей, глядя на фундамент:
— Может. При нагрузке гранулятор непременно расшатает такой фундамент.
«Дорогой ты мой! А зачем же ты все-таки монтируешь этот завод на таком фундаменте?» — хотел сказать ему я.
Он, не спуская с меня глаз, сказал, точно бы услышав меня:
— Я писал об этом докладную. Но мне приказано было продолжать монтаж.
— Так?
Михаил Потапович смахнул пот:
— А что делать? План висит!
Алексей Алексеевич только кивал: «Такая петрушка!»
— Но генподрядчик обещал нам долить фундамент, — добавил Михаил Потапович.
— Что вы на это скажете, Петр Петрович?
Гайдай кинулся, сам того не сознавая, к своим «Жигулям», но резко повернул, наткнувшись на Михаила Потаповича и Алексея Алексеевича, и снова пошел писать круги, бросая с ненавистью:
— У других не расшатывает, а у вас расшатает! Всюду работают, абсолютно точно, а у вас полетит! У вас выйдет из строя! Ну, ничего, ничего!
— Так у Мороза вы же переделывали! В Пограничной же вы переделывали! — наступал Михаил Потапович. — И у Ивана Ивановича переделывали!
— Сделайте заявку, и вам переделаем! Абсолютно точно! — сказал Гайдай и цепко, хватко вглядывался в красного Михаила Потаповича, уже кружа.
— Такая петрушка, — стиснуто кивал Алексей Алексеевич.
Гайдай впился и в Алексея Алексеевича:
— Сделайте заявку, переделаем и вам! Абсолютно точно!
— Это значит — опять платить? — спрашивал Михаил Потапович.
— Абсолютно точно! — сказал Гайдай. — Что же, мы за здорово живешь будем переделывать?
— Так это же ваша работа! Это ваш брак, Петр Петрович! — кричал Михаил Потапович.
— Что нужно сделать, Николай Васильевич? — Я назвал его по имени-отчеству, и он принял это как должное: смотрел чисто и красиво. — Что нужно сделать, чтобы не случилось беды?
Вербников показал все с тем же голубым своим достоинством:
— Здесь, здесь и здесь нужно долить. А здесь блокировать. — И поднял глаза: — Только тогда будет гарантия, что не расшатает фундамент. Я об этом писал в докладной.
— И мы это сколько уже требуем! — кричал Михаил Потапович.
Ковыльно-белый Алексей Алексеевич кивал: «Да! Такая петрушка».
Гайдай метался и бросал:
— Ладно! Дольем! Дольем и блокируем! Абсолютно точно. Но пусть сначала перечислят! Только вы сначала перечислите!
Алексей Алексеевич смотрел на меня, качаясь, как ковыль:
— Они всю сумму уже вычистили, что нам отпустили! Такая петрушка!
— Они все переделают бесплатно! Бесплатно и как надо! — сказал я, вероятно, тоже становясь белым, потому что по телу и по щекам пошло колючее электричество.
Метавшийся Гайдай остановился с искаженным лицом:
— А вы тут не командуйте! Кто вы такой, что в каждую дырку лезете? Пи-са-ка! Вы даже ни в какой редакции не состоите! — Он навел искаженное злобой свое лицо на Михаила Потаповича и Алексея Алексеевича. — Вы ноль без палочки! Мне его родной брат говорил! Мы с ним ехали, и он мне все рассказал! От него даже жена сбежала! Мне его брат рассказал!
— Спасибо, что сказали землякам. Мне трудно об этом было говорить.
— А мы бесплатно не будем переделывать!
Решительный, я повернулся к директору:
— Составляйте акт, Алексей Алексеевич.
Алексей Алексеевич побежал в «контору». Михаил Потапович, раскрасневшийся теперь от любопытства, дружески урезонивал Гайдая:
— Как же мы будем платить, Петр Петрович, когда это ваша работа? Ты сам посуди: правильно ли это?
— Абсолютно правильно!
— Как правильно, когда это ваша работа?
— А кто же будет платить? — огрызался Гайдай, бегая, как по клетке. — МСО не будет платить!
— Так чья же работа? — спрашивал Михаил Потапович, дружески подначивая. — Ваша! Вы будете переделывать свою работу, вы и платите своим рабочим!
— А тебе не стыдно? — Гайдай вдруг остановился, измеряя его презрительным взглядом. — Наша работа. Но тебе не стыдно? Ты что, из своего кармана будешь платить? Перечислишь — и все.
— Так чем же мы будем строить дальше? Ты сам посуди, Петр Петрович. Чем же мы будем все это поднимать?
— А тебе какое дело? Мы — друзья!
— А ты, Петр Петрович, не пользуйся тем, что мы друзья! Дружба дружбой, а служба службой! — И посматривал на меня, красный и довольный.
— Подождите! Подождите! Что значит — друзья?
— Да что? — отвечал разгоревшийся Михаил Потапович. — Росли вместе. Всю школу за одной партой. В институте в одной группе были. Живем рядом. Кумовья.
Я силился вспомнить Гайдая по школе. Что-то мигало: длиннободылый такой, голенастый, как петух, в шортах и черт знает какой задиристый… Сказал:
— И я с вами учился. Так что, если мы учились вместе, теперь можно общее дело угроблять?
Гайдай бросился к своим «Жигулям», но наткнулся на Михаила Потаповича:
— Постой, постой, Петр Петрович!
Ко мне подступил Алексей Алексеевич, держа папку:
— Да! Да! Такая петрушка!
— Нет, дорогие земляки, коль мы росли вместе, учились вместе, мы тем более должны быть ответственны за будущее. Пишите, Алексей Алексеевич: «Акт, составлен такого-то…»
Гайдай кинулся к нам:
— Не надо ничего писать! Что вы хотите писать?
— Такого-то и такого-то, — продолжал я. — Свидетели.
— Какие свидетели? Ничего не надо писать! Никакого акта! Обойдемся и так! Я завтра же пришлю людей. Абсолютно точно! — И опять принялся летать. Вокруг меня и Алексея Алексеевича: — Завтра же сделают! Дольют и блокируют! Я сегодня наряд дам!
— Без всяких перечислений?
— Абсолютно!
— А вентиляторы?
— Завтра! Завтра поставим вентиляторы! Сегодня распоряжение дам! Абсолютно точно! — И на секунду остановился, хотя и глядел поверх нас. — Только без этого! Без актов! Знаю я эти акты!
— Не надуете?
— Даю честное слово! — И взялся опять писать круги, восьмерки, петли. И с въедающейся усмешкой метал: — Вы что, честному слову не верите?
— Надует?
Красный Михаил Потапович замигал, перетаптываясь по-гусиному и взглядывая отнюдь не как на друга и кума:
— От них всего можно ожидать.
Алексей Алексеевич кивал в акт: «Могут и надуть. Такая петрушка».
Я от души хохотал:
— Вот это друзья! Вот это кумовья!
Директор и этому кивал: «Такая петрушка!»
— Могут надуть, — сказал Михаил Потапович. — Но давайте, поверим! — вдруг добавил он. — Нам же с ними работать…
Директор кивал и этому: «Да! Давайте поверим. Нам же работать…»
— Подождите, Петр Петрович! — Я обратился к Вербникову, что-то привинчивавшему к агрегату и с чистой, голубой улыбкой посматривавшему на нас: — Николай Васильевич, скажите, почему у них так получается?
Тот выпрямился, посмотрел все с тем же чистым, освещающим все вокруг достоинством:
— Всюду поназаключали договоров. (Даже не сказал: «Нахватали!») И потому так делают. (Не сказал даже: «Абы как», — такой деликатный!)
— А почему поназаключали столько договоров? — спросил я. Хотя прекрасно знал, почему. Он видел, что я знал, но отвечал, не отводя глаз:
— Бьют на деньги. Не на качество. И вошло в привычку. Раз платят за переделку, то можно сделать и так.
— Такая стройка, а вы здесь ни разу не были! Какое же будет качество?
Гайдай бегал и бросал:
— Какая это стройка? Удобненский комплекс — вот стройка! Там мы сразу больше десяти миллионов взяли! А это что за стройка? Им отпустили четыре миллиона, это абсолютно точно, я лично сверялся в крае, а из них, — он мотнул на Алексея Алексеевича и Михаила Потаповича, — и этих несчастных денег не выжмешь! Какая это стройка!