Впоследствии рогожу ткали на Ивана Леонтьевича несколько окрестных деревень. Рогожу он отгружал и отвозил на своих и наёмных лошадях на станцию Ветлужская. Продавал спирто-заводчикам, которые занимались выжигом угля и заготовкой мочала.
На рогожах Иван Леонтьевич скопил немалый капитал. В одном доме стало тесно, вырастали сын Арсений и дочь Татьяна. Рядом Иван выстроил другой дом в несколько комнат и кирпичную кладовую. Дом разукрасил всевозможной резьбой. Крыша была покрыта железом.
Между двумя домами стал один общий двор, на котором расположились складские помещения, заполненные мочалами, мукой всевозможных сортов и другими продуктами.
Иван Леонтьевич был плотного телосложения, широк в плечах, носил длинную чёрную бороду, расчёсанную надвое.
Большинство жителей деревни зависели от Ивана Леонтьевича, а поэтому без отдыха, с понедельника до воскресенья, все семьи от мала до велика трудились день и ночь в пыли и сырости. При наступлении темноты работали при тусклом свете семилинейной лампы, а то и с лучиной.
Утром в воскресенье взрослые и ребятишки на санках свозили готовую рогожу к дому хозяина и становились в очередь для сдачи. Приёмку производил сам хозяин. В длинной узкой записной книжке записывал приход, тем самым открывая лицевой счёт. После этой процедуры взрослые приходили в склад и отбирали лубья мочала. Старались выбрать посуше, попрямее на следующую неделю. Снова становились в очередь для взвешивания, и снова открывался лицевой счёт и записывался его расход. Ребятишки развозили мочало по домам, а отцы или матери оставались для расчёта. Денежного расчёта не было. В основном за работу платили продуктами: мукой, крупой, чаем, сахаром, солью, а также керосином и даже мануфактурой. Это всё было на хозяйских складах.
Помещик Ухтомский был человеком не только грамотным, образованным, но и интересовался политикой. Выписывал всевозможные газеты, журналы, читал и запрещённую литературу. Напуганный революцией 1905 года и приближением империалистической войны, он решил избавиться от имения и уехать за границу. Но кому его продать? Окрестные помещики Лыков, Собакин, Львов, Колычев, занимая высокие государственные и военные должности, редко навещали или совсем не посещали удаленные от центра свои поместья. Там, в столице, они не хуже Ухтомского понимали ситуацию, которая назревала в стране. Другие помещики: Дуров, Грамотин, Засекин скверно вели хозяйство и еле сводили концы с концами. Его выбор пал на разбогатевшего Ивана Корепина. Он пригласил Корепина к себе в имение, показал ему свое хозяйство и предложил купить в собственность.
Иван Леонтьевич от неожиданности растерялся. Он всю свою жизнь смотрел на дом Ухтомского, как на храм, на несбыточную мечту, и вдруг он, Иван Леонтьевич Корепин, войдет в этот дом и станет здесь хозяином. И не только в доме, но и во всей округе, в полях, на реке, в лесу.
Всё поместье, движимое и недвижимое имущество Ухтомский продал Корепину. За проданное имущество получил огромную сумму денег.
После оформления сделки Ухтомский предупредил Ивана Леонтьевича: «Если сумеешь в ближайшие годы выработать оставшийся лес и продать то, что осталось заготовленным на берегу, – счастье твоё, не сумеешь – прогоришь. Время идёт к худому, неизбежна революция».
Он уложил в чемоданы, баулы и саквояжи ценные вещи и необходимую одежду, погрузил жену и детей на две подводы и отправился на пристань в село Воскресенское, оттуда на пароходе ушел вниз по реке Ветлуге на Волжскую пристань Козьмодемьянск. Дальше след его затерялся.
Отец Василия Терентий родился в 1874 году. Грамоты он не знал. Все детство и юность он работал с отцом и братьями на рогожах и на реке. Будучи в солдатах, научился кое-как читать и писать. После службы в двадцатипятилетнем возрасте женился на молоденькой бедной девушке, звали ее Пелагея, все ее приданое было только то, что одето на себе, а у него вещевой мешок да солдатское обмундирование.
Жену Терентий привел в отцовский дом. Стали они жить вместе с братьями: Андреем, Петром и Сергеем. Трое были женатые, а Петр был от роду хромой, так и остался он не женатым на всю жизнь. Позже он стал жить вместе с братом Сергеем.
Изба была небольшая, низкая. Окна были почти до самой земли, крыша покрыта соломой. Хозяйство состояло из одной коровы, больше никакой животины не было.
Решили молодые идти в батраки к Корепину. Год они проработали вместе. Потом родился сын Яков, пришлось Пелагее уйти опять в семью. Старший брат Андрей отделился, приобрел маленькую избушку. Отштукатурил ее изнутри и снаружи глиной. Так в ней и жил со своей семьей, потом постепенно стали строить другую избу.
Терентий тоже задумался, как бы им приобрести свою избу и на какие средства, средств-то нет. Пелагея три года со слезами жила в семье деверя, у которого уже было двое детей. Семья Андрея стала увеличиваться. Их стало пять человек, и у Пелагеи родился второй ребёнок. В избе стало тесно.
Хозяин, Иван Леонтьевич, посочувствовал плохому положению своего работника, как-то позвал его к себе в дом и стал говорить ему:
– Знашь что, Тереха, пора табе обзаводиться своей хатой, у табе начинает копиться семья. Нонче же подыскивай подходящую избёнку, помогу деньгами. Перевезём, а поставить подсобят братья.
– Нне-эт, не хочу, Иван Леонтьевич, залазить в кабалу.
– Погодь, жив будешь, отбатрачишь. Пошто вам ютиться в курене всем кагалом.
Воспротивился Терентий поначалу, но делать было нечего, и согласился. Строиться стал на одной усадьбе с братом. К осени построили небольшую избёнку в три окна. Огорода возле избы не было. Где-то в конце дворика, на гумнах, прокопали несколько грядок. Навозу не было, удобрять землю было нечем, оттого и не росло там ничего.
Семья Терентия копилась. К 1910 году в ней стало пятеро детей. Родилась сестра Ольга. В семье подросли старшие дети – дополнительные работники. Одному было десять лет, второму семь.
В школу детей не отправляли, потому что нужно было работать, добывать пропитание семье. Старшим братьям Якову, Борису и сестре Анюше так и не пришлось учиться в школе.
Работали они на рогожах день и ночь, а расчёта с хозяином не знали. Всё время были в долгу. Коровы не имели. К 1914 г. в семье стало четыре дополнительных работника. Васе исполнилось шесть лет, и его тоже стали приучать к рогожам. К этому времени родилась сестра Ираида.
Пастухи прогнали стадо по деревне, но Замысловым некого было встречать, корову они еще не завели. Пелагея со старшими детьми путала рогожи. Над деревней нависла черная туча и, кажется, ждала, когда крестьяне спрячутся в дома. Стало темно, хотя солнце еще не закатилось. Терентий с тревогой поглядывал на небо и прибавлял шаг. Но дождь настиг его перед самым домом. Поднявшись на крыльцо, Терентий снял рубаху и удивился, что за такое короткое время успел промокнуть до нитки. Из дома выскочила Пелагея:
– Дождя не бачил, что ли? Заходь в хату, – раздраженно произнесла она.
В сенях Терентий надел сухую рубаху, сменил штаны и вошел в избу. Посреди избы на столе тускло горела керосиновая лампа. Кучи разлохмаченной рогожи лежали на полу, младшие детки ползали с веселым смехом здесь же, мешая старшим плести крапивные кули. Терентий посмотрел на жену. Она с несчастным видом сидела на лавке, занимаясь своей работой. Спина ее согнулась и ссутулилась от бесконечной работы. И оттого она, наверное, выглядела еще более несчастной. Почему-то Терентию стало жалко ее и своих детей. Целыми днями они работают от зари и до темна, а для чего? Только лишь с одной целью, чтобы как-нибудь прокормиться семье. И то хлеба вволю не ели, молока не пили. Неужели они не достойны лучшей доли? Он сел на лавку:
– Сынок. Подь сюда.
Прибежал Вася, уселся отцу на колени:
– Вот вишь, сынок, как мы живем. Все работае и работае. Хочешь лучшей жизни?
– Дюже хочу!
– Тогда надо учиться. Табе уже скоро семь будет. Старшие твои не смогли грамоте учиться, а ты сбирайся в школу. Учиться табе надо за троих, да и за сабе еще. Но знай, будешь лодырничать, пороть табе буду от всей души. Будешь учиться?
– Буду.
– Правильно, сынок. Что мы, хуже других?
А потом заболела его младшая сестренка Ираида. Укрывая потеплей жалобно плачущего малыша, мать надрывно приговаривала:
– Не плачь, родненькая, ну нема молока, кончилось. Пойду сейчас клянчить. Кормилица наша дай Бог смилостивится.
Она положила на крышку сундука дочку. Взяла с подоконника алюминиевую кружку, вытерла ее передником и в нерешительности замерла, как бы размышляя, куда ей пойти.
– Вася, посиди с сестренкой, я сбегаю к соседке, поклянчу молока. День ничего не ест ребенок, наверное, корь. Побудь с ней. Я щас приду.
Мать накинула подшалок поверх зипуна и вышла. Ираида перестала плакать и только шевелила губами.
Вернулась мать, со стуком поставила кружку на подоконник.
– Не дали, – понял Вася.
Он увидел на щеках матери слезы, ее губы дрожали.
Услышав мать, Ираида захныкала громче, но плакать по-настоящему у нее не было сил.
Пришел отец, узнав о случившемся, молча взял кружку и вышел. Вскоре вернулся с полной кружкой молока.
– Откуда? – удивилась Пелагея.
– Корепины пожертвовали.
Увидев молоко, Вася почувствовал голод, но он понимал, что молоко не для него.
Мать поставила кружку на печь, подогрела молоко и напоила дочку.
До школы Вася дружил с соседскими ребятишками: Колей Гусевым и Ваней Суровиковым. Часто у них засиживался допоздна. Эти семьи жили богато. Имели коров и лошадей.
У Коли были дедушка Тимофей и бабушка Устинья, она всегда ходила согнувшись. У Иванка – дедушка Николай и бабушка Аксинья. Они были для Васи добрыми, иногда накормят и еще домой дадут то кусок пирога, то ватрушки. Отец за это его ругал, а иногда, когда был в плохом настроении, даже хлестал двоехвосткой.
Когда дедушка Тимофей помер, у Гусевых были поминки. Вася с матерью сидел за столом на обеде. На столе в чашке была наложена горчица, он знал её, но старшая сестра Леньки Кирилова, Парунька, думала, что там мёд. Поддела целую ложку – и в рот. Из глаз слезы, язык обожгло, бросила ложку, заревела, стала плеваться и выбежала из избы. Вася с Ленькой побежали следом за ней.
В школу он пошёл записываться один. Учительница была пожилая. Серафима Александровна. Спросила Васю, как его звать, как фамилия, сколько лет. Он все рассказал. Учительница записала его фамилию в тетрадь и сказала, чтобы завтра приходил учиться. Он прибежал домой и с большой радостью сообщил:
– Мама, я в школу записался, учиться буду.
Мать его похвалила:
– Молодец, сынок, правильно зробил.
На следующий день мать надела на него новую розовую рубаху и новые штаны. Вместо пояса повязала тряпочку. Босиком, без картуза пошел Вася с ребятишками в школу. В классе учительница дала им по тетрадке и карандашу. Учили буквы, писали палочки и крючочки.
После занятий Вася с Колей и Ваней побежали домой по угору, задней улицей, там встретили гусей, испугались, а когда от них убегали, Вася потерял тетрадку и карандаш. Пришел домой со слезами, мать спросила:
– Кто тебя обидел?
– Гуси нас напугали, и я потерял тетрадку и карандаш.
На второй день пошли в школу с матерью. Мать рассказала о случившемся. Учительница дала ему новую тетрадь и карандаш и сказала, чтобы больше не терял. Буквы и цифры он освоил легко, помогали ему отец и старший брат Яков, хотя они в школе не учились.
В школе Вася впервые узнал о Сибири, в своем дневнике он вспоминал:
К нам в деревню приехала Федора Васильевна Кучумова. У нее был сын Шура. Жили они в Сибири, на золотых приисках, в поселке Бодайбо. Отца у него там убили грабители. И они из Сибири приехали в Белоусово.
Вскоре Шура Кучумов появился в классе, его посадили со мной за одну парту. Шура был на один год старше меня. Он был худощавый, узкоплечий, с густой щеткой черных кудрявых волос. Грамоту за первый класс он знал хорошо, иногда помогал мне. Жили они рядом со школой, возле моста. После уроков я часто заходил к нему домой. У них на полках стояло много книжек. Нет, наверное, на свете такого мальчишки, которого не манили бы далекие страны и неведомые края, и я с упоением слушал рассказы Шуры о сибирских таежных просторах, об отце, о золотых приисках. Его отец любил тайгу и книги. Летом ему не сиделось дома, и он уезжал в глухую таежную деревушку и там работал старателем в артели.
Высоко подняв кудрявую голову и раздувая щеки, Шура рассказывал, как отец с товарищем, идя по тайге, вдоль ручья, наткнулись на медведя. Тот задрал изюбра и забросал его ветками, а тут незваные гости. Медведь взревел и бросился на них. Отец успел только выхватить топор из-за пояса, но товарищ сорвал с плеча винтовку и уложил зверя. Долго они не могли прийти в себя от той встречи.
Всякий раз, когда речь заходила о жизни за Уральским хребтом, глаза Васи загорались, и он с особым вниманием и интересом слушал собеседника и тут же задавал вопросы:
– Не, не, ты погоди, послухай сюда, – перебивал Вася, – а живут хрестьяне где, чем питаются?
– Лесу там никто не считает, бери и руби дома, строй новую жизнь. В тайге зверя богато, да и зверь-то непуганый, чуть ли не ручной. Реки кишмя кишат рыбой. Край богатый, только жить вот там некому.
– А как же добраться туда, в эту счастливую страну? – любопытствовал Вася.
– Крестьяне уже много лет едут на восток, на сибирские просторы, даже пошли за Байкал и на Амур-реку. А теперь туда и железную дорогу проложили. Переселенцам государство помогает добраться, дает ссуды и пособляет обжиться на новом месте. И большинство тех, кто покинул старые свои хаты, разбогатели, построили себе большие усадьбы и живут припеваючи.
– Вот это да! – восхищался Вася. – Дюже гарная страна.
Потом немного подумав, спросил: «А ты не свистишь, паря?»
Шура в ответ весело рассмеялся, и они стали вместе читать книги. Дружба с Шурой на долгие годы привила Васе любовь к книгам.
Недолго пришлось сидеть с Шурой за одной партой, вскоре его перевели во второй класс, а Вася проучился четверть, и больше его в школу не отпустили. Нужно было водиться с Ираидой, да и зимой не в чем было ходить. Так и закончилась их дружба.
Он сидел у окна, наблюдал за улицей и ждал, когда окончатся уроки в школе. Ковырял пальцем намерзшие на стекле льдинки, но делал это осторожно, чтобы не треснуло стекло, иначе мать или отец выпорют. А на улице разгулялась непогода. Шел снег, валил крупными хлопьями, укрывая серебряным покрывалом улицу, оседая на крышах домов, на реке.
Его товарищи, Ваня с Колей, иногда после уроков заходили к нему, но чаще бывал Ленька Кирилов. Он снимал у порога катанки, доставал из тряпичной сумки книги и показывал, что они изучают в школе. Вася дома читал, писал, решал задачи. Из школьной библиотеки Ленька приносил ему книги Андерсена, Пушкина.
Учился Вася работать с рогожей. Яков с Борисом соткут рогожу, а Вася серпом отрезал гуж. Потом начинал сучить гужи, делать уток, связывать их, позже его научили принимать иглу с утком.
Несмотря на бесконечную работу, семья переживала скудное существование. Дети сладостей не ели вообще, молоко и мясо ели только по великим церковным праздникам. На праздник Святой Пасхи Корепины в их семью обычно передавали крынку молока и варево из мяса. В этот день в доме был настоящий праздник.
Прошла зима. Весной и летом было не до учебы. Целыми днями они с Ленькой пропадали на реке с удочками.
Было тихое прохладное утро. Не доходя до реки, они с Ленькой разошлись, каждый к своему месту. Осторожно ступая по мокрой от росы траве, Вася подкрался к берегу и остановился у воды. Накануне он слишком быстро выбежал на берег и увидел, что в глубину уходят какие-то крупные рыбины. После этого он подползал к берегу на корточках и удочку разматывал далеко от воды. Вот и теперь, поеживаясь от холода, Вася сел на высокую кочку, буйно заросшую осокой. Насадил на крючок большого красного червя и забросил в реку. Березовый поплавок медленно проплывал по речному плесу. Назойливо гудели комары. Поплавок закачался и резко нырнул под воду. От волнения Вася подсек слишком сильно, и в ту же секунду над его головой пролетела и упала в кусты, как ему показалось, большая рыба. Он осторожно выпутал снасть из веток и вытащил из кустов пескаря. Вася насадил нового червя и забросил снова. Тут же клюнул еще один пескарь, только поменьше. Рыбалка обещала быть успешной. Он забросил вновь, но вдруг за его спиной раздался голос Леньки: