В общем, мажорка бесилась с жиру и изнывала от безделья, выплёскивая свои опусы в сеть. Что в них находили тысячи идиотов - загадка. Я нашёл там довольно пошленькую рифму и слабое знание правил русского языка. Ну оно так и надо - русский язык должны знать всякие пролетарии, чтоб в газетах работать. Популярные поэтессы не должны знать и работать, и вообще мы все фу какие скучные, не нравится - проходите мимо. Но вот только хрен пройдёшь, сколько её стало, этой Полоскиной. Концерт этот теперь. И Карина. Сволочь.
Как падет на воды звезда Полынь,
И на Страшный Суд всех нас поведут,
На костре из собственной гребалы
Автор текста будет гореть в Аду.
3.
Дерево Жизни какой-то подлец ядовитым плющом обвил,
Чтобы удобнее было взбираться на самую на вершину.
Значит, нам нужно стихотворение о любви.
Не о такой, как там нынче модно, а между женщиной и мужчиной.
Да, развлечения для, и
Еще любовь окрыляет.
Карине я сбросил смску с местом и временем. Она потом позвонила, но разговаривать я не стал. Обойдётся.
У театра бородатые мальчики в кедах и девочки в мещковине и роговых очках. Один я в арманиевых джинсах, вырядился, блин. Журналист, блин. Репортёр, сука. Обозреватель, блин. Слился с толпой, ага. С другой стороны, очень не хочется выглядеть как чмо. Почему Гарик не подрезал билетов в оперу, например, мы сто лет про оперу не писали. Или на балет. Про балет так вообще никогда при мне. Пошло всё это в задницу - свалю сейчас, не будет же Карина закладывать меня Гарику. А почему не будет? Будет, ещё как - ей же надо вывести меня из равновесия. Так что убегать я не буду, хватит. Какие странные мучительные отношения получаются, эй, Полоскина, не хочешь об этом написать? Ты же мастер описывать отношения, принцесса новой искренности.
Стою перед афишей и разглядываю это бесстыжее хлебало с большими карими глазами навыкате. Ну какая ты поэтесса, Вероника Михайловна Полоскина? Поэзия это магия хаоса, горькое мыло истины и легенда к карте страданий. И где твоя сытая довольная рожа, а где карта страданий. С другой стороны, что я опять усложняю, придумываю заговоры какие-то и в конспироложестве упражняюсь - девочка хочет внимания. Обычная девочка. Страшненькая немного, ну и чего теперь. На лягушку похожа. Девочка-лягушка, врушка-притворюшка. Кого обмануть хочешь?
Пот на спине проступил и блестит, как люстровый бисер
Перед свиньей, недостойной таких трудов.
Знайте, любовь - это всего лишь способ самоубийства,
Вот что такое эта ваша любовь.
Мышцы размялись чтоб,
Хлопают крылья - хлоп-хлоп.
Внезапно спиной что-то чувствую. Поворачиваюсь - конечно же, это Карина, и, конечно же, она шикарна. Длинные волосы распущены, свободная футболочка открывает загорелое плечо, брючки в облипочку, туфельки на платформе и сумочка к ним. Дать бы тебе, Карина, молотком по голове, какая же ты красивая. Чуть не сказал это сейчас.
- Привет.
А неплохое бы начало разговора получилось, с молотком по голове. Но шанс упущен.
- Эй, привет, говорю.
- Что ты насвистела Гарику? В своих мечтах он уже рукопожимается с Трансрёмером и пилит луки в сортире Стокгольмского университета.
- Да Трансрёмер не проблема как раз. Я правильно понимаю, что ты не рад меня видеть?
- А ты и правда психолог. Наверное, хороший.
- Не жалуются. Если хочешь, могу тебя проконсультировать.
- Да, хочу.
- Когда? Где?
- Здесь и сейчас, - начинаю сразу и всерьёз.- У меня проблема с младшей сестрой моего покойного друга. Она крышей поехала. Что делать, док?
- Женись на ней, и всё пройдёт, - как ни в чём не бывало срезает меня Карина. - Я знала, что с тобой скучно не будет.
- Как у тебя всё просто.
- А у тебя нет. Три дня на телефон не отвечал. Почему?
- На даче был.
- Бегаешь от меня?
- Что? - началось. Примкнуть штыки.
- Бегаешь. Трус.
- Бегаю. Но я не трус. Мне показалось, что ты пьяная была. И я думал, что ты уедешь уже, квартиру продав. И мы будем считать, что этого разговора не было.
- Думать и считать - не самые сильные твои стороны, ковбой.
Я же ей сейчас по морде дам. То есть по лицу. Вот по этому милому трогательному личику прямо с правой заряжу. Вот прямо в эту смелую игривую улыбочку, и чтоб зубы горохом по асфальту. Ровные белоснежные зубы. Губки маленькие и аккуратные. Носик с аккуратно закрашенными веснушками. Девочки думают, что мы не видим, а всё видно. Зачем вообще закрашивать веснушки, веснушки - это же круто. У меня их нет, и я страдаю. Не закрашивай веснушки, Карина.
- Как скажешь, дорогой.
Я это сказал вслух, про веснушки. Шандец.
- Может, пойдём? Все зашли уже. Билеты у тебя?
У меня билеты, у меня. Пойдём, перед смертью не надышишься. В конце концов, чего это я стесняюсь - со мной не просто тёлочка, а иностранная журналистка. Я её в "Пропке" подцепил, как и полагается. Выкусите, хипстеры - вам такого не светит. Кажется, я начинаю понимать, что значит быть Гариком - давать людям то, что они хотят от тебя получить. Не усложняя. Хватит усложнять, действительно.
Как же о ней много лишнего говорят!
Каждый сказать имеет, как будто ему неймётся.
С каждого всхлипа кормятся тысячи поварят,
Счетоводов любви, мастеров зажиранья эмоций.
Вот она, кстати, ползет.
Счетовод.
Все не только зашли, но уже и расселись. Свет выключили, ни черта не видно, где там этот грёбаный четвёртый ряд. Однако ж в рабочий день полный зал собрать не удалось - два последних ряда пусты. Забираемся на последний ряд - отвращение от полоскинской недопоэзии обратно пропорционально квадрату расстояния до Полоскиной. Самой звезды на сцене пока нет, но музыканты уже расселись. За перкуссией замечаю предателя Никритина и тяжело вздыхаю. Ну что ж, хана тебе в центральной прессе, предатель Никритин. С другой стороны, почему сразу хана - может, деньги человеку нужны. Я и не такой хернёй за деньги занимаюсь. Я за деньги на этот концерт пришёл, например. Нет, не хана наверное. Впрочем, посмотрим.
- Знаешь, почитала я эту Веронику, - Карина устраивается поудобней, игриво посматривая на меня.
- Прими мои соболезнования.
- Ну ладно тебе, не так плохо же.
- Кому и кобыла невеста.
- Ты просто завидуешь, что на сцене она, а не ты.
- Бывал и я на сценах, ничего особенного.
- Но сейчас там она. А ты завидуешь и злишься.
- Я ждал от тебя большего, - вздыхаю и отворачиваюсь. - Просто тексты у неё барахло, и всё. А стоять на сцене не так прикольно, как кажется.
- Ой какой циничный, уставший от жизни журналюга, - Карина улыбается, и под аплодисменты выходит Вероника Полоскина, довольная и пафосная. На ней чёрная безразмерная хламида и джинсы, что убивает нафиг и так довольно условную сексуальность. Поэзии чистый родник будет. Она рада нас всех видеть, и как здорово, что мы пришли. Давайте начнём. Помоги мне, Господи. Начали с хита, по сюжету которого объект вожделения должен был различными способами коммуницировать с лирической героиней. А в случае ухода искать пути и не воротиться. Способы предлагались как вполне обыденные, вроде вязи осмысленной, так и совершенно экзотические, вроде "шелестью рисовой".
Шелестью рисовой, ага. Прямо так и сказала. Косматый облак надо мной кочует, всё кочует и кочует. Господи, Иисус Иосифович, вот ты меня оставил, отвернулся от меня, а я тут претерпеваю муки. Не совсем, конечно, во твоё имя, но, может, мне это всё-таки зачтётся куда-нибудь, а?
Девочка, стой. Привет, я хочу с тобой отношений.
Да, отношений. И чтоб говорить о них.
Ты, только ты будешь моею жертвой, моей мишенью.
А путешествие кончилось, дальше поедем вниз.
И закатай губу.
Бу.
Дальше - только круче. Карина слушает вроде как с интересом даже, а я уже смотрю в потолок. Выше моих сил. Вероника то и дело влюбляется до гроба - то в родинки, похожие на пробу, то в миндальную форму глаз, то в руки, слепленные точёно. Да, прямо так и сказала про руки. Что бы это ни значило. Имена нарочито экзотические, в текстах проскакивают английские словечки. Это прямо не поэтический концерт, а брифинг копирайтеров с выступлением на тему повышения уникальности контента. Эмалевый взор, например, как раз что-то такое. Или вытрясть. Это ж копирайтинг, как я раньше не догадывался.
Неприлично без сменной обуви лезть в помойку чужой души (ахаха, как я резво начал, но нет), однако ж какой хлам возносится порой на пьедестал. Коллективное бессознательное уже давно гораздо больше бессознательное, чем коллективное. Лишний раз в том убеждаюсь. Хотя не стоит отказывать пролетариям духа в их скромных радостях - они хотят выглядеть лучше, они хотят, чтоб другие о них думали хорошо. И изобретают себе культурный досуг в меру своих скромных интеллектуальных способностей и потребностей. А могли б ведь и ножичком пырнуть.
И почему я вообще так требователен к людям? Люди же не требуют от меня, чтоб я стал космонавтом, например. Живу себе как живётся, рекордов не ставлю, роман так и вообще третий год пишу. Может так и надо, может так и правильно.
Мама всегда говорила тебе "Не летай, не мечтай", но
Ты для тайных забав находила повод любой.
Я же сейчас расскажу тебе самую страшную тайну -
Страшную тайну о том, что такое любовь.
О, моя девочка, хватит кричать,
Мы это сделаем прямо сейчас.
А вот что неправильно - так это рука Карины на моём колене. Я стряхиваю, но она возвращает. Я снова стряхиваю. И она возвращает снова, уже с усилием.
- Какого хрена, Карин?
Она подносит палец к губам и разворачивается ко мне.
- Тихо, - она наклоняется, и её рука оказывается у меня между ног.
- Убери, - что за детский сад, думаю. Совсем офигела.
- Заткнись, - и её руки расстёгивают ремень, подбираясь к пуговице. Я пытаюсь встать, но она обеими руками усаживает меня на место.
- Сядь. И заткнись.
- Карин, что происходит?
- Можешь считать, что это изнасилование.
- Ты совсем офигела?
- Да. Заткнись.
Она ловко расстёгивает джинсы и её маленькая ручка проскальзывает в трусы. К такому я не готов. Во всех смыслах. Я пытаюсь убрать её руку, но второй своей рукой она бьёт меня по руке, затем прижимает к креслу.
- Сиди тихо или больно сделаю.
Ладно, уговорила. Тем более, что она держит меня за яйца в прямом смысле, и это чертовски приятно. Да, очень приятно. Но своего эта маленькая дрянь не получит - достаточно смотреть на сцену и слушать, что с этой сцены несётся. Там, конечно про любовь, но такими словами, что всё желание пропадает. Или не пропадает. Нет, нельзя поддаваться этой дряни, у неё ничего не выйдет. Ничего. Не. Выйдет. Или нет, это у меня ничего не выйдет, потому что мой член в её руке уже наливается кровью, а она гладит его и щекочет пальчиками, от этого с ума сойти можно.
Со сцены доносится, что Бернард пишет Эстер, но даже эта ударная доза пошлятины бессильна против пальчиков Карины.
- А тут есть, за что подержаться.
Нет, маленькая циничная дрянь, разговаривать я с тобой не буду. Должна же у меня быть какая-то сила воли, какой-то внутренний стержень, который она не может сломать. А то внешний стержень она уже заполучила. И делает с ним всё, что хочет. Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав - начинается со сцены новый опус. Да уж, тут и правда похвалить можно - ритмичными движениями вверх-вниз Карина привела мой член в боевую готовность, и ей вообще плевать на всё, даже на рифму "антиграв", которую Полоскина выдумала, потому что нормальное слово не влезало в заданный размер. Повсюду трупы мёртвых крав лежали, кверху ноги вздрав - антиграв прямо как родной сюда войдёт. А может так и надо - не сопротивляться, а подстраиваться. Даже так, как Полоскина. Вот зачем я сопротивляюсь сейчас, ради чего борюсь, что отстаиваю? Не надо сопротивляться.
И как будто в подтверждение моих мыслей Карина поправляет волосы, а затем резко наклоняется - теперь мой член у неё во рту.
Значит, любовь - это когда разбиваешься вдребезги от удара,
А затем собираешься заново, плача и кровоточа.
Это круче, чем крылья. Это самый щедрый подарок
От Создателя. И хватит, дура, кричать.
Страшное дальше.
А пока наслаждайся.
Не знаю, кто меня услышал, когда я последний раз обращался к Иисусу со своим нытьём о муках, но шутка жестокая. Карина стянула с меня джинсы с трусами до ботинок и стоит на коленях в проходе, удобно устроившись между моими ногами. Одной рукой держит член, оттянув кожу, вторую положила мне на грудь - видимо, чтобы я перестал сопротивляться. Я давно уже перестал, потому что сопротивляться тому, что она делает, выше моих сил. Я беру её руку в свою и целую пальчики, она поднимает на меня глаза, явно наслаждаясь производимым эффектом, затем склоняет голову набок и видно, что член у неё за щекой. К этому разговору без слов она тоже готовилась.
Со сцены несётся про графичного мальчика молочно-белого цвета, но критически воспринять эту ересь я не в состоянии - всё, что я могу воспринимать сейчас, происходит гораздо ближе. Её язычок двигается снизу вверх, потом по кругу, потом снова снизу вверх, и снова по кругу. Потом она облизывает губы и засовывает член в рот почти целиком, совсем чуть-чуть не помещается. И начинает двигаться плавно и нежно, вверх, потом вниз, потом опять вверх. Поднимает на меня бесстыжие глазки - всё отлично девочка, ты лучше всех. Я чувствую её нежные и тёплые губы, сладкая пытка не прекращается, но кончать я не буду - этого ты от меня не получишь, маленькая дрянь, не смотри на меня так. Или смотри. Что хочешь делай. Но я не кончу. Нет.
Я впиваюсь одной рукой в подлокотник, другой в плечо Карине и готовлюсь держаться до конца. Не будет по-твоему, девочка, хотя это чуть ли не лучший отсос в моей жизни. Но у маленькой дряни другие планы - видя, что дело никак не заканчивается, она начинает двигаться чуть быстрее и помогает себе рукой, получается жёстче и чувствительней, у меня дыхание перехватывает. Она теперь смотрит на меня безотрывно - давай же, кончай. Нет, маленькая дрянь, не будет по-твоему. Хоть что-то не будет по твоему. Я сдержусь потому, что я старше и умнее. Я сдержусь потому, что это нарушит твои планы, которые мне уже порядком поднадоели. Задолбаешься сосать.
Но быстрее я задолбаюсь держаться - она наращивает темп, а потом свободной рукой отрывает мою ладонь и сплетает пальцы с моими в крепкий замок. И смотрит при этом на меня. Чёрт, я не железный, да и от такого кончил бы даже вибратор - и я кончаю, оргазм получается нервным и тяжёлым, не приносящим облегчения, через силу. Карина сладко прикрывает глаза и плотно обхватывает головку губами, чтоб не пролить ни капельки. Опять ты победила, маленькая дрянь. Ненавижу тебя.
Так повелось со времен неопротерозоя,
С первых утробных звуков, потрясших конусы скал глухих,
Что в настоящей любви больше честности, чем ты можешь себе позволить,
Больше искренности и прочей лирической чепухи.
Больше страдания, больше Ада,
В который мы продолжаем падать.
Она всё ещё стоит на коленях и тяжело дышит, довольная собой и результатом.
- Ну как, понравилось?
Да что ж ты за бестия такая. Тебе надо уничтожить меня полностью, чтоб вообще ничего не осталось. Понравилось ли мне изнасилование, спрашивает она. Бесит. Ужасно бесит.
И вместо тысячи слов я беру её за волосы, наклоняю к себе и засовываю необмякший ещё член ей в рот целиком, до самого горла. Хотела сосать - соси. Она стонет, мычит и пытается вырваться, а я её держу. Её сопротивление только возбуждает меня, да и обстановка щекочет нервы. Член снова наливается кровью, и я трахаю Карину в рот. Она мычит, потом успокаивается, кладёт руку мне на грудь - просит полегче. Я успокаиваюсь и откидываюсь в кресле. Она переводит дух и снова склоняется к члену. Теперь уже сразу работает с рукой, жёстко и более чувствительно. Я держу руку у неё на шее - теперь всё будет как я хочу, хватит.