Со сцены летит про Катю. Катя, Катя, Катя - повторяет Полоскина как заведённая. Где ты была со своей убивающей всё живое и сексуальное Катей десять минут назад, когда мне это было так надо. И вообще, если член от вашей поэзии не стоит, пусть он будет хотя бы падать - то есть сделайте что-нибудь по-настоящему отвратительное, после чего ничего уже не будет хотеться. Если уж вы поэты, а я нет. В вашем перевёрнутом мире. А так если ничего не можете, то и не пытайтесь. А то чтоб со скуки не помереть, приходится кого-то в рот трахать на ваших концертах. Это, конечно, приятно, но чертовски утомительно. Особенно два раза подряд.
Но чертовски приятно - Карина старается, а я упиваюсь собственной наглостью и бесстыдством. Таким и должен быть публичный секс - жёстким и внезапным, вот так хорошо, девочка. И стихи должны быть такими, потому что стихи это секс. В том числе и публичный. Если уж кто-то слушает стихотворение, то он этим стихотворением должен быть выебан и высушен. А не приуныть со скуки и заняться непотребствами на заднем ряду. Сладкими какими непотребствами, Кариночка, ангел мой, ангел-мучитель, что же ты со мной делаешь.
Она снова смотрит на меня, не вынимая член изо рта. На этот раз не так нагло. Да, девочка, я готов, только не останавливайся. Снова пальцы в замок, она томно прикрывает глазки и заглатывает головку целиком. Тут я не выдерживаю и разряжаюсь ей в рот, придерживая её за шею. Спазмы длятся секунд пятнадцать, и это невероятное облегчение.
Именно там для нее самое время и место.
Это ведь море, в котором можно всю жизнь тонуть.
Ну а девушки - это не только семьдесят килограммов мяса,
Это еще и нежности несколько минут.
Может. Когда-нибудь.
Ну вот и всё.
Бум.
4
Из шкафа выйдешь, прикрыв ногой, и, не подавая виду,
Вдыхаешь забродивший кисель со вкусом детской мечты.
А небо ясное наверху, как будто бы ты не Сидор.
Такое синее и молчит, как будто Сидор не ты.
Карина хотела, чтоб к риэлтору я поехал с ней, а потом на встречу с бывшими одноклассниками пустить им пыль в глаза, потом... ну понятно то есть, что потом, однако я решил, что на сегодня хватит. Хорошенького понемножку. Надо же ещё написать об этом, самые интересные подробности стратегически умолчав. Исторический момент, кстати - первое публичное выступление Полоскиной, которое мне понравилось. Спасибо, Вероника, за прекрасный вечер. Хрен бы мы без твоей стихожвачки до такого додумались.
И вот опять выкатываю людям требования, которым и сам, по большому счёту, не соответствую. Я тоже, в общем-то, пишу жвачку, особенно последние два года. Только у неё это женские сопли, а у меня инфернореализм. Но выступаю ли я? Уже нет, даже когда зовут. Пишу ли я текст раз в два дня? Раз в две недели, если повезёт. Я опять утратил веру, только не во французских постструктуралистов, а уже в себя. Это ж сколько во мне веры было, что я её столько лет незаметно для себя утрачивал? И как сделать наоборот? И возможно ли. А у людей вот есть вера в то, что они делают, и жизнь у них похожа на фестиваль, а не на блядский цирк. Да, они полной ерундой заняты, но не мне с моим родом занятий их упрекать. Я занят той же ерундой, я сейчас про неё статью писать буду.
Хотя я совершенно не представляю, что писать. Меня полностью размотало, сил нет никаких. А надо ещё с женой поругаться. Она же мне изменяет. Я тоже хорош, конечно, но она первая начала. Хотя кого я опять обманываю, мне ж всё равно. Надо изобразить какое-то общественно одобряемое поведение в этой ситуации, но какое? Ничего в голову не лезет. Ничего. Надо с Гариком поговорить. И прямо сегодня и надо было поговорить, Катька всё равно по уши в рецензировании. Я ж спросить у него ещё что-то хотел. Цитату какую-то. Вот я рохля, конечно, опять всё забыл. Хоть записывай. Старость.
Как будто "Сидор" - это ничто, абстрактный эпифеномен,
Синичкин кашель, мышиный писк, качелей случайный скрип.
Оно проходит мимо тебя, и в этом ты не виновен,
Но Сидор - это всё-таки ты, снаружи и изнутри.
Колокольный звон в абсолютно пустой голове отдаётся мотивом песни популярного в конце 90-х певца Никиты. Песня называлась "Улетели навсегда" и была эта песня, как и собственно певец Никита, знаковым явлением клубной жизни столицы. Молодость прошла, Алекс, хватит, завязывай. Улетели навсегда.
В смысле надо уже как-то социализовываться наконец, вписываться в общемировой блудняк. Никому не интересно, какие там у тебя проблемы. Всем нужно только внешнее проявление, удовлетворяющее каким-то нормам. От лисички тоже никому не нужен богатый внутренний мир - только пушистая шкура и всё. А остальное вытряхивают нахер.
Они же этого и хотят, они все. Они загоняют меня, окладывают флажками по традиционному русскому способу. Он, конечно, для зимы разрабатывался, этот способ, но, видимо, чего уж теперь стесняться, решили они. И получается, что я вынужден бежать как от красных тряпок, а стрелковая линия уже выстроена и они только и ждут того, что в зарослях перед ними мелькнёт рыжий хвост. Карина с Гариком загоняют, а жена, наверное, будет валить. И кабаньих троп вокруг нет, и заячьих нор, и вообще вокруг не лес, а город. А в городе лисы не живут.
Неужели я лисичка. Да, я лисичка - я убегаю, пытаюсь запутать следы. Вот и сейчас я иду пешком вдоль Садового в направлении редакции. Неужели снова водка и статья до утра? Блин, в привычку входит, нехорошо, это во-первых, а во-вторых, что там писать такого. Опять же по сути ничего не произошло, кроме того, что один из загонщиков ухватил меня за хвост, назовём это так. То есть опять работаем с текстом апофатически. И работа апофатическая. И тексты апофатические. И вся жизнь от противного. Тьфу.
Взрываются салюта цветы, плывут облака к закату -
Жизнь продолжается вопреки, напротив и поперёк.
А ты - ты Сидор с тех самых пор, как вышел сюда когда-то.
Ты - Сидор, ты от себя весь мир однажды не уберёг.
Итак, Гарик хотел восемь-десять тысяч про этот увлекательный концерт. А я ж журналист. Пишем правду, потому что правду говорить легко и приятно. Правда в том, что выступает Полоскина лучше, чем пишет, но ничто не сравнится с карининым язычком. Пойдёт, Гарик? Михаил Афанасьевич, что скажете? Ничего не скажете, тогда горите в Аду.
Это же вкусовщина, по большому счёту, что мне не нравится. То есть неправда априори, как бы легко и приятно не говорилась она. Людям нравится, вон их там почти полный зал в рабочий день. Надо как-то более объективно подходить к таким тонким моментам, как оценка качества поэзии. Можно, например, проверять стихи на отсос, раз уж так и получилось. Если результат, так сказать, на лицо - то плохие стихи, негодные. А если нет результата - значит, хорошие стихи, интересные. Хотя опять ерунда какая-то получается, потому что результат у нас вообще убийственный. Психолога что ли завести для таких разговоров. А хотя она сама уже завелась. Нарисовалась, хрен сотрёшь.
Надо с ней что-то делать. Ничем хорошим это не кончится.
Ты - Сидор, вот почему всё так. Ты Сидор, а это значит,
Что не откроется дверь назад в уютный волшебный шкаф.
Ты скачешь весело на волнах, как розовый танин мячик,
И слёзы прячешь от всех от нас, тайком сморкаясь в рукав.
Часть 3. Против течения
1.
Как объяснить, что стихи про любовь - не узилище для вокабул,
Коими тексты бывают начинены, как капустою пироги?
В ухо словами этого не передать и в глаза не закапать.
Но все говорят об одержимости одного человека другим,
И называют это искусством.
А выглядит как пироги с капустой.
Ну ладно.
Все люди изменяют друг другу и самим себе. Постоянно. И я ничем не лучше. Я даже хуже - люди изменяют по любви, а я вообще непонятно зачем. Кого я люблю? Никого. Кого я хочу сделать счастливым? Да мне даже на себя плевать. День прошёл - и хорошо. Неделя - нет повода не выпить. А там уже и второе августа скоро, а потом день рожденья, а потом здравствуй, жопа, Новый год. Или не здравствуй, что-то за последние дней пять явный перебор дряни в ноосфере наблюдается. Что-то грядёт.
Охота в самом разгаре, флажки расставлены, бежит-бежит лисичка, а нигде просвета нет, нигде выхода не видно, и спрятаться тоже негде. Позади загонщики, впереди стрелок. Понять бы ещё, кто из них кто, у кого ружьё. Самый очевидный ответ - у Гарика, он же охотник. Но как раз он гонит. И меня, и на меня. Статья, пишет, не торт. Про ярмарку лучше было, пишет. Полночи ждал, пока я рожу, а чего ждал - сухо, поверхностно, безлично. А грозился, что некролог. Ну ладно, сам поправлю, пишет. Чего уж теперь. Ну спасибо, Гарик. Хотя чего это я, какое там спасибо - он же правды от меня хочет, а ведь если напишу правду, то не примет. Не знаю насчёт лёгкости и приятности говорения этой правды, но вот врать меня что-то подзаездило уже. Тяжело. Но остановиться не получается никак - лжи уже столько, что она похожа на бронепоезд без тормозов. И несётся бронепоезд на всех парах, и остановить его нельзя - только стрелки переводить, чтоб он в тупике не разбился и боекомплект не сдетонировал. Тогда всем хана. И он несётся, гудит и только набирает скорость. А куда он заедет в итоге - одному Богу известно. Хотя нет, неизвестно, его же нет. Есть только ложь.
Так у кого же всё-таки ружьё.
Не успеваешь следить, что там еще не остыло,
В тренде ли черные глаза или белая стрекоза.
Но ощущение всегда - будто кто-то наелся мыла,
А желудок не может переваривать триклозан,
И через задний проход выдуваются пузыри.
Высоко полетели, смотри.
Ух ты.
В нашем уютном зазеркалье надо бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте. А чтобы куда-то попасть, так и вдвое быстрее. Вот только я попасть никуда не хочу. И места, на котором можно было бы оставаться, тоже нет. У простых коллективно бессознательных людей есть, а у меня нет. Как так получилось. Не вопрос - утверждение. Спасибо, Карина, что помогаешь. Маленькая дрянь.
А что ей надо-то вообще от меня, зачем она тащилась через пол-Европы и обратно никак не соберётся? У них же бизнес там, квалификации-шмалификации. Это у меня здесь что-то непонятное, даже работой не назовёшь. Ничего не держит, чисто теоретически. Семье кранты. А там Трансрёмер в сортире Стокгольмского университета, и у Влада клуб в Гамбурге. Но вот нет и всё. Язык не поворачивается принять это и согласиться. И не потому что так не делается - я вообще ничего не делаю, как делается. Принц неформата, самурай нонконформизма, доктор череззадничных наук. И я слишком дорого заплатил, чтоб не видеть больше эти рожи и не слышать от них новостей. Клуб у Влада в Гамбурге - да хрен с ним, и Влад пошёл к чёрту. Милый ребёнок больше не ребёнок и выучился на психолога - да гори оно огнём. Кто там ещё? Полина, Валера? Лингам на них обоих. Я ж за счёт этого тогда и вывернулся, а тогда были настоящие кранты, не то, что сейчас. И снова вывернусь, и снова за счёт этого, потому что работает. Вот так-то, Кариночка, и это утверждение. Нравится тебе? А хотя что это я, у неё самой и спрошу.
Остаются жена и Гарик. Надо всё-таки поговорить с Гариком. Любовь как триумф воли на фоне измельчания характеров, да. Не забыть бы теперь. А не забудем, потому что с этого и начнём. Вперёд.
Есть ещё возрастная тоска по утраченному либидо,
Место которого занимает всепожирающая пустота.
Лирические доказательства пятого постулата Евклида
Не имеют академической ценности, просто так
Измеряется пройденный путь в гомерической тьме.
В конце которого - смерть.
И всё.
2.
Он - герой, последний герой. Больше уже не будет.
В Рай врата до сих пор открыты только ради него.
Я приду к земному царю с его головой на блюде.
Царь оставит себе на память блюдо с его головой.
Пользуясь тем, что рабочий день у меня фактически не нормирован, я редко прихожу на работу рано утром. Однако в этот раз следовало бы уважить некие неписаные правила дорогой редакции. Нормально поговорить с Гариком не получится, потому что Катя старается своего не упустить - приходит пораньше, чтобы побыть с начальником наедине. Но это поправимо. То есть мне так кажется. Она и правда на месте, делает вид, что погружена в работу, на мое приветствие отвечает сдержанным кивком. Гарик в предвкушении:
- Ну что там в театре - всё нормально прошло? Этой Карине понравилось?
- А то! Она мне даже отсосала, - я прохожу на свое место и вальяжно плюхаюсь в кресло. Гарик недоуменно смотрит на меня. Катя в шоке.
- Два раза, - добавляю и думаю, бывает ли передозировка правдой.
Что думает Гарик, интересно. Не исключаю, что он подозревает какую-то многоходовку с целью доведения Кати до истерики, но всё же пытается поддержать беседу, ибо такое лучше заболтать:
- До или после?
- Во время, - практически отливаю в гранит, упиваясь собственной честностью. Надеюсь, что Булгаков кончил сейчас в Аду прямо на раскаленную сковородку. Черт побери, шесть лопат угля этому наркоману в счёт моей бессмертной души!
Катя встаёт и молча выходит. Лицо её по цвету напоминает жезказганский малахит, различные оттенки зелёного расходятся по нему концентрическими кругами неправильной формы. Гарик молча провожает её взглядом, потом поворачивается ко мне. В глазах его легкое недоумение и тяжёлая уверенность в том, что меня пора как следует нахлобучить прямо на рабочем месте.
Каждый мог быть героем без всяких глупых "кроме".
Ведь в крови у всех героев тот же гемоглобин.
Но кругом - одни уроды, не слушают голос крови.
Им бы только убить героя... убить героя... убить...
- Знаешь, как погиб Лермонтов? - произносит он так, что воздух в комнате начинает сгущаться.
- Трагически, - отвечаю я, как будто всё в порядке.
- Тебе выпал уникальный шанс узнать, насколько трагически.
- Да брось, Гарик. Мне надо было, чтоб она вышла.
- Она вышла. Ты следующий. Только она вернётся, а ты нет. Если это твоя очередная идиотская шутка.
- Это не шутка, босс. Жена изменяет мне с извозчиком. Хочу спросить у тебя, что делать.
Гарик успокаивается, но при этом загружается моей проблемой. Тягостное молчание того и гляди разольётся в воздухе, но в комнату врывается Катя. Она никуда не уходила, а стояла за дверью. Последние концентрические круги неправильной формы исчезают с её лица, и, оперевшись руками на мой стол, она наклоняется и громко объявляет всему миру:
- Она изменяет тебе потому, что ты мудак! Тупой! Cамодовольный! Мудак!
Но меня надо топить чем-то посерьёзнее.
- За два года в Москве ты не нашла себе даже такого мудака, как я. Насколько ценно твоё мнение как эксперта в этой области?
Катя от неожиданности забывает продолжение своей обличающей тирады, пару раз хватает ртом воздух, а потом из её глаз начинают литься слезы. Слёз много, макияж течёт, Катя это понимает, и слёз становится только больше. С криком "Мудак!!!" она выбегает, закрыв лицо руками и громко рыдая. На этот раз по-настоящему уходит, и, видимо, надолго. Гарик встаёт, смотрит на меня укоризненно, качает головой и медленно выходит за Катей.
Силы Зла смешали с дерьмом все огнем и железом.