В ее глазах словно гаснет лампочка.
- А я думала, ты вспомнил.
Грустно мотаю головой. За окном поднимается ветер и с грохотом катает по двору пустую жестянку из-под пива. Любые другие звуки как будто умерли. Умерло все вокруг нас, да и сами мы - полуживые, бледные и плоские, как театральные декорации.
Соня кладет на стойку кисти рук - почти белые, с тонкими голубыми прожилками.
- Ну, что, тебе как обычно? Пива? И опять на мели?
Виновато киваю.
- Я бы налила бесплатно, по дружбе, но сам понимаешь. Это не мой бизнес.
При слове "бизнес" мы оба улыбаемся, настолько нелепо оно звучит.
- Ну, тогда остается только одно, - подмигиваю ей. - Купи у меня сказку.
- Так и быть, - милая барменша смеется. - И где ты их только берешь?
- Река нашептала. Ну, что, готова? Можно врать?
Соня поднимает стул, на котором только что сидел рыжий Петер и устраивается рядом со мной. Мы полулежим, облокотившись на стойку - голова к голове.
Ее пушистые волосы щекочут мне щеку. На полу тускло поблескивают осколки разбитой кружки.
- Итак, - начинаю, - слушай. Сказка о главном слове.
В тесной комнатушке собралась группа адептов чего-то там, анонимные искатели истины или приверженцы нью-эйдж. Иными словами, пятеро сумасбродов во главе с гуру, учителем или - возможно - психологом. Как его ни назови, а он - главный затейник, призванный навешать лапшу на уши остальным чудакам.
Они сидели по-турецки, на бархатных подушечках, а психолог - сам себя окрестивший Феликсом - в золоченом кресле, похожем на трон. Таким образом, гуру оказывался на две головы выше своей паствы, что очень его радовало. У Феликса от рождения были короткие ноги, и, как всякий низкорослый мужчина, он с детства мучился комплексами.
- Вы стремитесь познать истину, вот почему вы здесь, и ждете в этом помощи от меня, - говорил он, протягивая к слушателям руки ладонями кверху, точно взвешивал каждую фразу на невидимых весах. - На самом же деле истина у вас внутри, надо только отыскать путь к ней. Человек подобен кочану капусты. Внутри у него - божественное зерно, а снаружи - неисчислимые слои листьев. Привычки, знания, навыки, социальные установки и стереотипы... Плоды воспитания и все то, что мы с вами впитываем из информационного пространства. Да, Эмма?
Эмма - женщина средних лет, худощавая, в очках с тонкой проволочной оправой - сидела прямо, словно проглотила шест. Она жадно ловила слова учителя и, судя по всему, ничего не собиралась говорить. Услышав свое имя, она вздрогнула и смутилась, как школьница, вызванная к доске.
- Суеверия.
Феликс улыбнулся.
- Совершенно верно. Предрассудки, вера в сверхъестественное, в потусторонние силы, вроде магнетизма или полтергейста. То же самое можно сказать и про любые официальные религии - узаконенные суеверия. Не важно. Главное в том, что и наши тела - те же капустные листья. Они суть ни что иное, как фантазии божественного зерна, похороненного так глубоко внутри личности, что сама личность о нем порой даже и не догадывается. А что представляет из себя это зерно, кто знает?
Никто не знал.
- Может быть, вы, Марк?
Смуглый, похожий на индуса парень в тенниске с логотипом "фольсксваген-гольф" смущенно почесал за ухом.
- Э... божественная любовь?
- Да бросьте. Что для вас значат эти слова? Ничего, правда? Вы и понятия не имеете, что это такое, но повторяете, как попугай. А все обстоит гораздо проще. Вы рассмеетесь, когда узнаете, насколько просто устроена реальность. Помните, как написано в Библии - вначале было слово. Во-о-от! Слово! С него все и начинается - любой объект материального мира. Оно и есть искомое божественное зерно. Если можно так выразиться - та самая кочерыжка, которая грезит капустными листьями. Ну что, поняли? А теперь, прежде чем мы перейдем к практической части - у кого есть вопросы?
Слушатели нетерпеливо зашевелились.
- А какое слово? - поинтересовался интеллигентного вида молодой человек.
- А вы как думаете, Ян? Если бы оно у всех было одно и то же - все люди выглядели одинаково, не правда ли? Из одного слова не получится текста. Посмотрите, какое разнообразие вокруг - характеров, лиц способностей. Неужели, вы можете допустить, что все это вырастает из одного единственного слова?
Молодой человек неуверенно пожал плечами.
- Так значит, мир - это текст? - спросил Марк.
- Именно! - энергично подтвердил учитель. - Звучит парадоксально, и тем не менее, это так! А теперь, друзья мои - внимание. Мы с вами отправляемся на поиски капустной кочерыжки. Вперед к самим себе! И долой листья - эти ненужные, искусственные наросты на вашем истинном я! Начнем с вас, Марк. Прислушайтесь к себе. Какое слово вам нравится больше других? Находит отклик в душе? Кажется красивым, родным, исполненным гармонии? Не значение слова, а само слово - не путайте.
Паренек задумался. Посмотрел сперва в левый угол комнаты, где густо цвела паутина, мигнул, пошевелил губами. Затем перевел взгляд в правый угол и, наконец, сказал:
- Ну, мне, например, нравится слово "печка".
- "Печка"? Замечательно! Ну, а вы, Лаурин?
Откликнулась грустная девушка, с глазами, как у комнатной собачонки.
- "Нырок". Это птичка такая. Маленькая черная уточка.
- Очень хорошо. Эмма?
- "Поленница дров", - стесняясь, ответила худощавая женщина.
- Это два слова.
- Тогда - "дрова".
- Чудесно. "Дрова" - отличное слово! Теперь вы, Кристиан. Смелее!
Кристианом оказался крупный мужчина в серой толстовке и джинсах. Держался он, впрочем, так, словно привык ходить в костюме и галстуке.
- А прилагательные можно?
- Нет.
- Ну, в таком случае... хм... пусть будет "самшит".
- Вы уверены?
- Уверен.
- Ну что ж, Ян, вот мы и добрались до вас.
Молодой человек напрягся и вытянул шею, словно пытался разглядеть свое главное слово, написанное на дальней стене.
- "Карабинер".
- Что? - изумился Феликс.
- "Карабинер", - повторил Ян и залился краской. - Вооруженный карабином испанский солдат.
- Я же сказал - значение не важно, - нахмурился учитель. - И не надо всех держать за идиотов. Мы знаем, кто такой карабинер. Что ж... ладно. А сейчас, друзья, переходим к самому интересному. Я помогу вам освободиться от ненужной шелухи, назвав каждого - каждого из вас - его настоящим именем. Смотрите все на меня!
Он хлопнул в ладоши - неожиданно звонко, точно ударил в пустой медный таз, и от этого простого звука у слушателей внутри что-то вздрогнуло, как взведенная часовая пружина. Все взгляды обратились на учителя - и прилипли к его лицу.
- "Печка"! - громко произнес Феликс и посмотрел Марку в глаза.
Слабая вспышка света - и похожий на индуса паренек исчез. Вместо него на бархатной подушечке белела табличка. Учитель взял ее в руки и показал остальным. На бумаге крупными печатными буквами было написано: "печка".
Группа оцепенела.
А Феликс уже перевел свой гипнотический взгляд на Лаурин.
- "Нырок"!
Вспышка, и грустная девушка обратилась в длинную полоску картона.
- "Дрова"!
Эмма дернулась от неожиданности, распалась на цветные искры и пропала.
- "Самшит"!
"Что-то здесь не так, - подумал Ян. - Ведь они были людьми. О чем-то мечтали, кого-то любили, к чему-то стремились. Кому-то были дороги... А теперь? Если это истина, то она какая-то бессмысленная. Освободились от всего лишнего, распотрошили кочан. И что получилось в результате? Бумажка. Бездушный клочок бумаги вместо человека. Ни радости от него, ни проку. А человек-то, выходит, и есть эти самые капустные листья, клубок суеверий, штампов, заблуждений, страхов и надежд... а вовсе не выхолощенная идея, не бирка с дурацкой надписью".
В тесной комнатушке он остался наедине с учителем.
- "Карабинер"! - Феликс требовательно взглянул Яну в глаза.
Ничего не произошло.
- "Карабинер"!
Молодой человек заерзал.
"А ведь он убивает нас! - вдруг испугался Ян. - Он хочет меня убить!"
Не дожидаясь третьего раза, он вскочил и бросился наутек. Вслед ему неслось раскатистое карканье:
- Кар-рабинер! Кар-рабинер!
Он петлял по безлюдному зданию, отыскивая путь в хитросплетении узких коридоров, и думал на бегу:
"А здорово я его провел с карабинером!"
На самом деле его любимое слово было...
- Какое? - спрашивает Соня и смеется.
Ее глаза - совсем близко от моих, блестят, как серебряные монетки на солнце. Умытая смехом, будто талой водой, она кажется совсем юной. У мертвых нет возраста, и все-таки интересно - сколько лет ей было, когда она... ушла?
Я тоже улыбаюсь в ответ.
- Пусть это останется его маленькой тайной.
- Пусть. Что нам за дело до какого-то Яна! Но хотела бы я знать твое главное слово...
- Зачем? Чтобы превратить меня в бумажку?
- Нет, что ты. Не за этим, - она кусает губы. - Ладно, забудь. Кар-рабинер, - усмехается, видимо, вспоминая мою историю. - Ну, и фантазия у тебя! Надо же такое придумать. Ну, сказочник - держи. И забирай свое пиво.
Темно-янтарная жидкость льется в бокал, вскипая и вываливаясь из него пенной шапкой, а в мое сердце, словно капля дождя, падает "минутка". Она теплая и солнечная - невероятно мягкая, как махровое полотенце, которое так и хочется приложить к щеке, и, проваливаясь на несколько мгновений в чужое прошлое, я жмурюсь от наслаждения.
Пахнет земляникой, хлебом и парным молоком. Сквозь марлевые занавески струится золотой свет, рисуя на скатерти крупные желтые ромбы. Девочке Соне пятнадцать лет. Она сидит за столом в деревенском домике. Рядом, у печки, суетится бабушка - укутывает подушками какие-то кастрюли, кормит черную кошку, похожую на маленькую пантеру. Напротив девочки замечаю уже знакомого мне альбиноса. Он ест землянику со сметаной из широкой глиняной чашки. С удивлением понимаю, что парень мне симпатичен. Он красив, несмотря на свою бесцветность, как бывает красива отбеленная ветрами ковыль.
Интересно, кто он Соне? Всегда рядом - как член семьи. Вероятно, брат? Нет. Не станет девчонка так смотреть на брата.
- Багира! - зовет Соня, не сводя глаз с альбиноса, впитывая каждое его движение - пока тот болтает ложкой в сметане, вылавливая крупные ягоды, и украдкой вытирает губы рукавом. Он скромен и неловок, и не знает, куда девать левую руку - то опустит ее на колени, то положит рядом с тарелкой, то выпрямит кисть, то сожмет в кулак. "Так не ведут себя за столом воспитанные люди", - думает девочка Соня. Почему-то именно этот недостаток воспитания, эта маленькая слабость придают парню особое очарование в ее глазах.
Кошка недовольно поднимает голову от блюдечка с молоком. Потягивается, выгибая спину, и вальяжно шествует по комнате. Садится у ног альбиноса и, щуря зеленые, раскосые глаза, принимается вылизывать переднюю лапу.
- Как хорошо! - вздыхаю.
"Минутка" закончилась, но ее волшебная аура еще окутывает меня теплым, сияющим облаком, послевкусие тает на языке - сладкое и ароматное, как апельсиновый сок, и немного терпкое, будто еловая смола.
- Да, - задумчиво кивает Соня, - мне тоже нравится это воспоминание. - Бабушка была такой бодрой... до инсульта. Потом она очень изменилась, совсем другим человеком стала.
- Она еще жива?
- Нет.
С трудом подбираю слова. Отчего-то мне неловко говорить о смерти, хотя о чем, казалось бы, еще беседовать в гадесе?
- Ты видела ее здесь?
- Нет, - Соня водит пальцем по стойке, размазывая пивную каплю. - Думаю, она на другом берегу. Не знаю почему... На нашей стороне много разных мест - мы могли бы все равно не встретиться... Но я почему-то уверена, что бабушка там. Она заслужила.
Я вспоминаю Праведника и его так и не накопленное "небесное сокровище".
- Чем заслужила?
- Ну, она любила жить и ценила жизнь. Ее детство пришлось на войну, а юность - на послевоенную разруху, и все равно бабуля оставалась жизнерадостной. Я очень хотела быть, как она, но...
- Не получилось?
- Да не то чтобы не получилось. Просто на мою долю не пришлось столько всего. Так что тут невозможно сравнивать. Знаешь эти глупости насчет того, что лучше умереть молодой? Снять самые сливки и все такое... Урвать у судьбы лучшее и вовремя хлопнуть дверью. Так вот, на самом деле никто не хочет умирать молодым, - она выпрямляется и потирает поясницу.
- Устала? - спрашиваю сочувственно.
- Да нет. Работа барменши не тяжелая. Утомляет ее бессмысленность. Стою целый день за стойкой и продаю иллюзорные напитки. Пиво, которое исчезает, не успевая попасть в горло. Вино без вкуса и запаха. Ром, который не пьянит. Но это и не такая иллюзия, как кино. Она не утешает, не развлекает, не учит, не побуждает мыслить. Я что, по сути, делаю? Обмениваю настоящие, живые человеческие эмоции на пустышку. Бывает ли на свете что-то глупее?
- Еще как бывает. Например, шататься по гадесу и ничего не делать. У всех тут есть хоть какие-то занятие, пусть и бесполезное, только я с утра до вечера бью баклуши. Все от меня шарахаются, как от чужака, кроме, разве что "новеньких".
- Ты бы меньше дрался.
- Это единственный раз было. Если ты про того, рыжего. Про Петера. Даже коты - и те меня не трогают, хотя это, конечно, большой плюс. И все-таки. Соня, что со мной не так?
Она прищуривается и смотрит долгим взглядом, словно раздумывая, сказать или нет. Но я и так знаю - промолчит, и в этот раз, как в остальные. Вероятно, ей нельзя говорить. А может, она сама ни в чем не уверена. Я не первый день в гадесе, но до сих пор не знаю всех правил и тычусь повсюду, как слепой котенок. Никто не потрудился мне хоть что-то объяснить.
- С тобой все так, - наконец, отвечает она, сосредоточенно изучая синий рисунок вен на своей руке. - Ты даже не представляешь себе, до какой степени с тобой все в порядке.
Странный получается разговор. Намеки, полунамеки, околичности и недомолвки.
Один умник сказал, что мертвые не лгут. На самом деле мы только и делаем, что врем друг другу, а когда нужно сказать правду - отворачиваемся и начинаем юлить. Казалось бы, что нам терять? Мы все уже потеряли. Это для живых обман - оружие. Им надо защищать свою жизнь, свое имущество, свое место под солнцем. Да и то, по чести сказать, не всегда вранье оправдывает себя. Иногда оно - бумеранг.
- Ладно, - говорю нарочито весело. Когда не можешь управлять ситуацией - лучше обратить все в шутку. - Не стану множить бессмысленность твоей не-жизни. С завтрашнего дня отказываюсь от традиционной кружки призрачного пива - все равно пить от него только больше хочется. Буду как и раньше продавать тебе сказки, а "минутки" откладывать про запас. Как скоплю достаточно - отправлюсь на тот берег. Сил нет, надоела эта серость. А то давай - вместе? - я заглядываю ей в глаза. - Не вечно же ты будешь здесь торчать? Дождешься меня - и махнем в райскую страну?
На языке вертится коварный вопрос - не ждет ли она кого-то другого, но я проглатываю готовые сорваться слова. Сама скажет, если захочет. А нет - что толку спрашивать?
- Посмотрим, - теперь Соня разглядывает собственный ноготь - так внимательно, словно перед ней - произведение ювелирного искусства. - Хорошо, если не хочешь пить пиво, лучше приходи к закрытию кнайпы. А то не удержишься, - она усмехается. - Можем прогуляться вдоль реки... От пристани до песчаной косы, где собираются новенькие. И дальше, где тростники... Я не хожу туда одна - в нем есть что-то жутковатое, в этом месте, особенно в сумерки. Но с тобой я не боюсь.
- Что ж, договорились.
Мы улыбаемся друг другу, и я отправляюсь восвояси.
Невидимое солнце гадеса, должно быть, клонится к западу, потому что мутное небо становится темнее и гуще. Резче ложатся тени, и затхлым, смертельным холодом тянет от воды.