Потом женщина не нужна. Скука.
Это были словесные не то что перепалки – короткие диалоги, все в образах, символах и кажется как будто юмор: я не хотела на его конвейер, эти его женщины на ленте – проезжали у него перед глазами, он даже не помнил лиц, подробностей, они приходили в его жизнь и исчезали: исчезали сами или он исчезал их сам…
Возлюбленный говорил: не убегай.
И как-то вдруг пришел время, я перестала «убегать», напряжение растаяло во мне, я расслабилась, и напряжение меж нами тоже стало исчезать, словно я приняла его в свою жизнь… В то время как я стала к нему приближаться, своими мыслями и чувствами, стала мысленно привыкать к нему и понимать смысл его слов, что находился за границей понимания… Возлюбленный, он начал от меня отдаляться. И я не поняла. Когда не понимаю, я смиряюсь.
Чем меньше женщину мы любим?
Я тоже отдалилась, как будто занялась «своими делами».
И через некоторое время он снова позвал меня к себе.
А как же твоя подруга? – снова спросила я.
У меня не было привычки к треугольникам, в моем мире люди жили по-другому. Если бы я стала третьей, возможно, в их «систему» вошла б уравновешенность, но мне не хотелось приносить себя в жертву, свою жизнь, свои чувства.
Из его ответа было видно, он не понял, что я хочу и о чем веду речь.
У людей было обычным делом – иметь несколько партнеров одновременно в разных городах, и эти партнеры или знали друг о друге, или не знали. Но было бы удобнее, если бы знали. Тогда не нужно было прятаться, лгать, все контролировать и быть напряженным.
До возлюбленного я только издали слышала об этом, но такие встречи не были частью моего мира и тех, кто был в моем мире.
И когда я открыла для себя «другую» сторону любви, если это любовь в человеческом понимании, я ужаснулась внутри себя: тонкий острый холодок прошел сквозь мое сердце и я подумала: зачем вы причиняете себе боль, зачем вы создаете себе эти события, вовлекаете в них других? Зачем создаете черную дыру?
Возлюбленный не понял моей мысли, он понял, как если б я ему запретила общаться с Алексой, но это не была моя мысль. Во мне поселилось удивление: мы разговариваем об одном и том же на разных языках. Я замолчала.
Кажется, во время моего молчания я занималась «своими делами». Через некоторое время созрела мысль: мне нужно тщательно подбирать слова для своих мыслей и своих чувств или… Может быть, о чувствах лучше было и не упоминать?
Сложилось впечатление: я словно замороженная рыба, холодная, непробиваемая, абслютно твердая и равнодушная ко всем, особенно к себе.
Но это была неправда: я очень интенсивно чувствовала.
Я поняла: свои мысли нужно было переводить на язык, понятный для людей, для мужчин, а не выдавать их в том виде, в котором они возникали в голове. И через некоторое время я перевела свою мысль для возлюбленного: тебе нужно сделать выбор, с кем ты хочешь быть. С кем ты хочешь быть из нас.
Тогда я еще не знала, что кроме меня и ее были параллельные линии в его жизни. И она какое-то время не знала. И потом, много позднее, я переименовала ее из «прежней подруги» в «прекрасную подругу». Мою.
И когда наш возлюбленный ложился тем утром после телефонного звонка в постель с куколкой, встреченной на вокзале, он не знал, что самая большая боль, которую он мог причинить Алексе, – это предательство, потому что ее предавали телесно и другие, и это стало темой ее жизни, ее сценарием, ее черной дырой. Но он не догадывался об этом.
Желал ли он наслаждаться? Было ли у него подсознательное желание причинить боль? Или он совсем не думал, что делает?
Скорее, последнее. Люди, большинство из них, жили в заснувшем состоянии и не понимали, что они делают со своей жизнью и жизнью других.
Но о чем думала куколка? Ни о чем, так же, как и возлюбленный. Люди не думали о том, не имели привычки, что входят в жизнь других и так же выходят, оставляя за собой следы… иногда безобразные следы…
Мне стало больно, как если б у меня внутри теперь было две дыры, и тогда прежняя подруга превратилась для меня в прекрасную подругу, теперь мою. И я не знала, что придет время, и мы встретимся с ней снова и обнимемся.
И это было незабываемое ощущение объятия с родным человеком, я жила воспоминанием о нем и оно исцеляло. Стихи слетали с губ, как поцелуи… И я получила от нее нежные письма, и в них были боль и отчаяние, а она была моим отражением, и я смотрелась в нее, как в себя.
Почему ты делаешь себе так больно? – мне хотелось спросить ее.
Но, наверное, мне нужно было сначала спросить об этом себя, почему я делаю – себе?
Запись четвертая. Quelques Notes d’Amour
Мальчик мой любимый, сладкий и нежный… Больной…
Никогда я не обращалась к нему так, я лишь мысленно с ним так разговаривала.
Вот мои колени, приклони свою головушку, хочется прикоснуться к твоей голове, провести легко ладонью по волосам, погладить. Так люблю тебя, дорогое чудо.
Я знала, вот это он берет, вот это принимает, вот этого ему нужно много. Погладить по голове, поцеловать в макушку.
Макушка… Все началось на мастер классе. Он приехал с Алексой на остров, а я там никого еще не знала, я была из другой страны. Нам дали такое упражнение: мы искали друг друга в комнате. Вся группа, участники поделились на пары. Кажется, мы остались с ним последними, кто не поделился, и так мы стали парой. Задание заключалось в том, чтобы прочувствовать своего партнера, а потом с закрытыми глазами найти его в комнате.
Передо мной стоял мужчина, не совсем знакомый мне, на которого я не обращала внимания прежде. Во-первых, у меня тогда не было привычки обращать внимания на мужчин, как если бы они не составляли половину мира и не правили им. Во-вторых, этот мужчина был не свободен, у него была подруга. Такие мужчины не существовали для меня.
И вот мы стояли друг против друга и я почувствовала нечто… От него шло тепло, очень нежное тепло… Странное чувство удивления и радости возникло во мне, колыхнулось во мне и я знала, от меня в его сторону пошло то же… То же самое… Вот теперь я его заметила.
Потом мы начали отдаляться друг от друга, нам дали задание закрыть глаза и искать друг друга. Сначала я стояла некоторое время, пытаясь понять, куда же направляется теперь это самое тепло, которым обдало меня лишь недавно… Я сделала несколько шагов и пошла уже к «теплу». Мы не касались тел друг друга. Мы просто нашлись. И теперь стояли друг против друга, а несколько секунд до этого мне показалось, кто-то большой и мягкий, и нежный накрыл меня со спины своей любовью, окутал и колыхнул, отчего у меня закружилась голова.
Я была поражена, а лицо мое ничего не выражало. Я решила промолчать и происшедшее оставить в тайне. Мне казалось, я украла у кого-то кусочек счастья, вот как если бы с одной стороны мне было стыдно, а с другой – я не хотела возвращать кусочек счастья и с кем-то делиться.
Мне хотелось, чтоб это теплое чувство продолжалось. В задумчивости я отошла в сторону. Мне хотелось его запомнить, чтоб наедине к нему вернуться и посмаковать. В душе я была очарована и радостна, и счастлива, и удивлена.
После занятия я вернулась в свою комнату в отеле. В этот раз горничные почему-то запоздали с уборкой. Моя горничная как раз собиралась выходить из комнаты, когда я вошла, мы столкнулись в дверях. Проходя мимо, она успела коснуться моего плеча рукой и поцеловать меня в щеку.
В комнате я долго стояла у окна, смотрела на заходящее солнце и смаковала сама в себе кусочки счастья этого дня.
Я не знала еще, что этот мужчина попросит у меня адрес, напишет мне, когда вернется домой, и станет человеком, которого я полюблю. Мне кажется теперь, я всегда его любила, еще по прошлой жизни, – и мы старые знакомые. Мне казалось иногда, мы снова проживали прошлое или только вспоминали с ним его. И оно не было безмятежным.
Я не знала, что когда мы встретимся, он вспомнит про кусочки счастья и я пойму, почему у меня закружилась голова: он коснулся моей макушки, когда мы искали друг друга. Поцелуй в макушку… Но встреча будет нескоро.
Запись пятая. Первый раз
На самом деле возлюбленный выбрал не выбирать, это такой способ освобождения от другого человека: молчать, пока человек сам не оставит тебя в покое. Возлюбленный сказал мне, у него привычка вычеркивать людей из жизни.
Я понимала его, сама я не вычеркивала, у меня было по другому: люди сами исчезали. Я не знала, что для этого нужно специально сделать, они просто исчезали, я ни с кем не ссорилась. Он тоже не ссорился. И он не делал выбора. Можно сделать так, что тебя просто оставят в покое… И вроде как ты никого не бросал.
Я не хотела быть кем-то вычеркнутой из жизни, я не хотела на конвейер. Мне казалось, моя жизнь сразу обесценится, я превращусь еще в одну куколку, которая потом звонит-звонит-звонит и пишет… А ей никто не отвечает… Потому что она уже вычеркнута. Я поняла эту систему несмотря на свою старомодность и наивность. Потому я медлила.
Но мне говорили о любви и дали пожизненое приглашение приехать в гости, и я не знала, это слова или что-то большее. Я знала, что я чувствую… нечто глубокое и влечение к нему, но что на самом деле чувствовал он? Когда мы говорили о любви, мы говорили об одном и том же?
Место рядом с ним освободилось? Или место на конвейере?
Я сидела в самолете, уткнувшись в иллюминатор, чтоб никто не замечал меня и не видел лица: я не знала, что меня ждет впереди, я утирала нос вместо глаз, словно у меня был насморк.
Я подумала, мне никогда не понять, что он имеет в виду под «любовью», если я не приеду и не прикоснусь к нему, и не обниму его, и не прижмусь всем телом, если не почувствую его рук, его крепкого объятия, когда тебя мягко приподнимают над землей, прижимают к себе, и ты расслабляешься всем телом и словно прилепляешься, и льнешь, и делаешься мягкой и податливой.
Первое прикосновение… Все было первым. Я прошла паспортный контроль, меня пробуравили два глаза, потом еще пара глаз… Я получила свой багаж и пошла на выход… Сердце у меня колотилось: сейчас я увижу его, буду держать его за руку, мы обнимемся, – я едва могла вздохнуть.
И он заметил меня первым, он стоял сбоку и ждал. Я вздрогнула, оттого что кто-то сделал шаг в мою сторону, одновременно это был восторг. Дружеское объятие и мы отпрянули друг от друга на секунду, но потом я снова прильнула к нему. Не помню, чтоб со мной когда-то происходило нечто. Мои руки обвили его шею, моя щека прильнула к его – и та была мягкой и прохладной, все его тело ощущалось очень теплым и притягательным, приглашающим… Меж нами не было того самого поцелуя… У меня внутри был восторг и нежность, их было очень много. И он снова обнял меня.
Мне хотелось держать его за руку, не отрываться от него, касаться его плеча свои плечом, не расставаться. Его взгляд был удивленным, чего я не понимала.
Тебе слишком много? Тебе слишком резко? Тебе непонятно?
Однажды меня назвали гением импульсивной женственности.
Как странно, как глубоко, как точно… Как он мог понять, тот человек, что это про меня? Почему он не сказал, что я замороженная рыба? Как разгадал? – ведь он не знал ни меня, ни моих мыслей, ни моего тела.
Возлюбленный был удивлен. Если бы он знал, сколько у меня всего внутри!
Это для тебя, именно для тебя, – подумала я. – Если хочешь, бери. Я для тебя открыта.
В тот день я не ощутила благодарности к нему, но много позднее – благодарность за тот вечер и за бережное обращение со мной – тихая благодарность, совсем бессловесная. Он был предупредительным, а я не знала, как себя вести.
Я не умею общаться с мужчинами, – сказала ему. – Мне нужно сначала научиться.
Учись со мной, – сказал возлюбленный.
Хорошо, – ответила ему.
И вот я до сих пор училась, и иногда было невыносимо тяжело…
Тем вечером… Наверное, это произошло слишком быстро? – Как-то спросила его. – Это было тебе слишком быстро? Может быть, нужно было подождать?
Я не умела играть с мужчинами, завлекать их, соблазнять, – была простая, простодушная, доверчивая, пожалуй, от этого мужчинам скучновато было: им нужно стремиться за добычей, преодолевать препятствия, добиваться, выкладываться… Азарт, гонка, адреналин… Со мной ничего этого не было. Я не дала ему ни препятствий, ни гонки, ни адреналина.
Возлюбленный спросил меня, будем ли мы спать вместе? – ведь он мог пойти на диван.
Я ответила, да, вместе.
Он спросил меня, нужно ли ему отвернуться: я раздевалась.
Да, отвернуться, – ответила ему.
Он сидел, отвернувшись, на постели.
Я скинула одежду, оставшись в белье, и прошмыгнула под одеяло.
Нет, тогда не было страсти и не было опыта, было желание и было смущение, и как все будет? И как произойдет? И что делать?
Происходило все медленно, и было оно потом оценено, и выросло в глубокую благодарность и привязанность.
Мы прижались друг к другу, я положила ему голову на плечо: так много нежности было к нему… Иногда до слез. И вот этот первый поцелуй в губы, осторожный, и вот первое прикосновение к моей обнаженной коже, и вот я прикасаюсь к нему… Я делала то, о чем давно мечтала.
Он бережно ко мне прикасался, я узнала его руки. Мне кажется, я была немного неуклюжей… Мне казалось, хочется всего и сразу, как ребенку. Он медленно меня раздел, и я смутилась, мне хотелось полной темноты и побольше одеяла на себе. И вот я посмотрела на свое обнаженное тело и на его, и было непривычно, и я прикрыла глаза, и смущение стало уходить… И тогда еще не знала: он любит видеть и смотреть.
И он бережно вошел в меня и… В то время как он был во мне, мне показалось: я – в нем. И теперь ему принадлежала: бери-бери-бери меня. Я почувствовала – как это приятно принадлежать и отдать себя совсем, и растворяться, и исчезать, когда выстраивается ритм, когда тело начинает звенеть, когда все мысли исчезли. Все.
* * *
от твоих прикосновений
дрожат листочки
и бабочки, и губы
Запись шестая. Невинность
И ты узнал меня.
И ты был удивлен.
Сначала он возвел меня на пьедестал, думая, какая я недоступная, чего не было с самого начала. Ему хотелось бы, чтоб я была недоступна, потому что так интереснее. Интереснее игра.