— Правда, кажется, что эти деревья как будто потеют — нет еще листьев, чтобы дышать им?.. А ворона ходит, сложив руки за спиной…
Я захлебывался от пустых слов, а она восхищалась мною. Я искал крышу, на которую можно было бы залезть вместе с нею, греться на последнем солнце, смотреть на город и пить, но так и не нашел. Мы сели на развалистую скамью в каком-то парке, в котором вырубили деревья и торчали одни пеньки.
Солнце быстро покраснело. Осветилась красная кирпичная стена. Жестяные крыши старых домов загорались розово в самых неожиданных местах, иногда было видно дерево чердачных балок, кирпичные трубы, заляпанные желтой краской. — сказала она.
Я посмотрел на ее лицо сбоку, и мне стало странно, что я с нею, будто со мною рядом незнакомая женщина. Я ее не знаю, а она меня каким-то образом знает, и я ей что-то должен. Мне захотелось отодвинуться, встать и уйти. Странно, думал я, это лицо — лицо какой-то женщины — лицо моей жены. Мне пусто стало и одиноко.
— Да? О чем ты думаешь? — спросила она.
Я смотрел на нее и не узнавал. Я часто так не узнавал Асель.
Потом я целовался на этой скамье с Полиной Д. Так страстно, что она вскрикивала и отталкивалась, будто и от меня, и от самой себя. Сидели прямо, отстранившись, не узнавая парка, по которому бродили какие-то существа. И снова стояло сзади это чувство. Я видел, что место рядом со мною все-таки пусто, но всё играл себя, веселился между собой и ею. И мучился потом: где-то бродит в этом огромном мире та душа, с которой моей душе не было бы так? Я бы смотрел на нее и думал, что вот можно жить, а можно уже и не жить, потому что я увидел ее. Есть ли она? Это место всегда будет пустым, кто бы ни сидел со мной. ЭТОГО нет. Так же понятно, как и умирать.
ООО «ПУСТЬ»
№ Н1С960
«Белый аист» — коньяк — 50 гр. 2 — 10.000
Кофе черный — раствр. — 3.000 13.000
Обслужв. 10 % 1.300 Итого: 14.300
Спасибо. Приходите еще.
тринадцать
— Слушай, как тебе… (— Это Артемий, — прошептал Гарник), как тебе: с Билайн на новую высоту?.. а, ну ясно… С Анваром сидим.
И он передал мне трубку.
— Привет, Артемий… да так, ничего… нормально, в общем.
«Сейчас про Нелли спросит, как мне под ее начальством?»
— Суходолов передавал тебе привет, — сказал он.
— А он что, в Москве?! Ты тоже передавай ему привет от меня!
— Он просил тебя позвонить ему, если будет настроение.
— Обязательно! Передай, что позвоню.
«Серафимыч в Москве!»
— Ты так обрадовался, — сказал Гарник, не отрываясь от экрана компьютера.
— Гарник, Суходолов, оказывается, в Москве!
— Понял, не дурак… Мне кажется, что он «голубой», — сказал Гарник, нащупывая рукой зажигалку.
— Вот все так думают, а это совсем не так, — засмеялся я. — Просто он преданный искусству человек.
— Ну-ну.
— Так смешно, Гарник, он очень боится машин. И если даже машина далеко, он все равно ждет. Фобия.
— Не знаю, Анвар, он такой женственный, обтекаемый какой-то, непонятный, короче.
— Я тоже думал, и даже боялся, когда мы с ним в Ялту ездили тогда. И мне стыдно было, стыдно, что я боялся. Скорее я был ненормальный, чем он. И еще меня так удивило то… Гарник, вот всегда так — ты постоянно за компьютером, с тобой даже поговорить не о чем. Ты только мычишь и смотришь в экран.
— М-м.
Играли с Гарником в Мортал-Комбат. Потом мылся в их красивой ванной. Видел свое голое отражение в хромированной выпуклости распылителя, даже виден член. Очень сильный напор воды. Тугие, колючие струи. Опустил распылитель в воду, и когда поднес под струю пальцы, почувствовал в воде упругое, округлое и нежное волнение, совсем как у женщины там.
Я лежал на раскладушке, а Гарник стоял у книжной полки.
— Ты читал «Мэри и вино»?
— Нет.
— «Возвращение в Эдем»?
— Нет.
— Ну, надеюсь, «Унесенные ветром» читал?!
— Нет, Гарник.
— Ну, вот и поговорить с тобой не о чем.
Я засмеялся.
— Друг называется, мало того что поговорить не о чем, так он даже слоган для Билайн придумать не может.
— Билайн — заебись!
четырнадцать
«Амэ-эрика-а! Амэрикэн страр-р!» За фанерой, в пещере, на двух советских телевизорах, вымученная, опустошающе смешная передача «Белый попугай».
Лежу на матрасике и дрочу на американскую рекламу про лимфодренажный массаж. Удивительно развратно растрясают эти ремни роскошные негритянские ляжки. Невероятная попа и трясется такими длинными восьмеричными волнами.
В мире что-то сломалось. Удивляют деньги у людей в метро, на рынке.
«И сразу позвоните по этому телефону»… Ну покажите еще раз эту задницу, хрен ли мне ваш пиздеж?! Я все равно не куплю!
Уже не удивляют цены. Удивляет реклама. Кажется, что все зависит от них. И если они не захотят, то все сломается.
«Амэ-эрика-а! Амэрикен стар-р! Позвоните по этому телефону и закажите прямо сейчас»…
Кончил два раза, уже научился спускать даже с абсолютно вялым членом, парадокс, но легче не стало. С особой силой чувствовал через этот переходник полноту внутри и мучительную пустоту вовне. Видимо, женщина во время секса выделяет смазку, жизненно необходимую для мужчины. Вспомни, как ты успокаивался после этого с Асель. Да-а. Да, я даже показывал ей его. Смотри, Аселька, какой он спокойный, словно бы умащенный, у него даже кожица другая стала, вот, потрогай, это после тебя, от твоего сока, я думаю. А до этого такой жесткенький, испуганный, как будто его в хлорке помыли.
Если бы возможно было выделить эту смазку химическим путем или закупать у женщин, и продавать для таких, как я, в аптеках. Да, этот доктор озолотился бы тогда. Такой пузырек «Любовный сок женщины» или «Экстракт любви эспешели фо ю» или «Выжимка эспешели фо неудачник Джон от Кристины (брюнетка)» или «Сандаловая настойка от Сандры (блондинка) для неудачника Энди». Закажите прямо сейчас.
Надо собраться. Да. Сколько нужно голодать, чтобы поумнеть. Итак, я ушел с работы. Сижу в комнате, которую снимаю за 85$. Не знаю, что со мной будет. В голове вертится «Детство», «Наш малыш», «ВИП-охрана», «Детектор лжи», «Психофизиологическая реабилитация телохранителя», «АО БУРДА МОДЕН», «Перидуральная анестезия», «Статья про простатит» и подозрения, что Юрий Владимирович так и не выплатит оставшиеся 500 $ и со мной скоро уже ничего не будет. Итак, надо собраться, сосредоточиться.
Бывают моменты, когда напьешься, и видишь себя со стороны особенно трезвым взглядом, и реально ужасаешься, как особенно трезвый человек.
Они руководят фирмами и становятся банкирами в двадцать лет, они издают культовые журналы, Билл Гейтс каждую минуту зарабатывает три тысячи долларов, а ты дрочишь хуй, уже даже вялый хуй. Стряхнул его и вскочил в отчаянии, с неистовым желанием немедленно изменить свою жизнь, прекратить все это, и замер, выпучив глаза, понимая, что ничего не изменишь, и помочь себе не сможешь ничем, кроме самоубийства.
пятнадцать
«АСМО-пресс» С пожеланиями успеха в Вашем бизнесе!
Итак. Работаю под начальством этой красивой женщины Юлии, знакомой Германа, в каталоге «Золотая книга московского бизнеса».
— Димка, надо про «Связь-банк» придумать слоган. Я придумал: наша связь не ударит лицом в грязь!
— Анварка, лучше Гарнику позвони, вдвоем попробуйте. Димка посмеялся и ушел.
— Я придумал, — сказал он вечером.
— Что придумал?
— Слоган.
— Ну-ка.
— Мы существуем, чтоб не прервалась времен и судеб призрачная связь.
— Пиздец, Дима, сразу видно, что ты поэт!
— А в конце текста — Связь-Банк — ваша связь с будущим!
И мы начали работать вдвоем. Я бегал на интервью, заверял тексты и относил их Юлии Алексеевне, а он придумывал слоганы и писал тексты. Ей нравилось.
«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…» Влетела электричка, и я подумал, что вот в этом вагоне прямо сейчас встречу свою самую настоящую любовь, но нет, конечно. На «Менделеевской» ожидал удара лицом, уже почти чувствовал губами твердую боль и вдруг вспомнил, что Димка потерял свои ключи и, наверное, давно уже меня ждет. Очень хотел, чтобы он меня ждал. И я увидел его еще издалека, он пошел ко мне от подъезда.
— Манту марэ, Димка, убей меня! — радостно сказал я. — Катался на трамвае «Аннушка», слушал Вайю Кон Диос и забыл!
Димка не обиделся.
— Я думал, Анатоль будет дома, а он, оказывается, тоже уехал на дачу.
— У тебя на воротнике пятно красное, Дим, кровь что ли?!
И когда он наклонился, я легко сжал кончик его носа. Он засмеялся.
— Анварка, поехали арбуз купим? Тут, недалеко, на Коптевский рынок, на трамвайчике, а?
— Поехали, Дим, может, девчонок каких-нибудь зацепим?
Проехали в тряском трамвае по Михалковской улице, свернули. Ехать становилось все тяжелее. Выходили и заходили летние люди. Казалось, что должно что-то случиться, а арбуз это так, отговорка.
На рынке было пыльно и многолюдно. Ужасно танцевала в пыли старая, грязная бомжиха, возле нее стояла молодая, хихикала и морщилась, трогая рукой опухшую щеку.
Мы ходили по рядам. Как всегда трудно и лень было гадать, спелый арбуз или нет. Молодой, равнодушно привязчивый азербайджанец вырезал и вытянул из его бока красную длинную пирамидку. Купили. Слепило холодное, болезненное солнце. Было грустное, тупое и неизрасходованное чувство в душе, и накрученный и не лопнувший шарик в простате.
— Не выручите двадцаточкой? — пробубнила молодая бомжиха.
Я оглянулся, она смотрела на меня, и в душе появилось это.
— Двадцаточку просит, Дим, — сказал я и засмеялся.
— А что такое? — испугавшись чего-то, спросил Димка.
— Отморозок дал колечко продать, а мы его потеряли, он теперь кердык башка нам сделает.
И она как-то ответила на это мое чувство. Грязная, вонючая бомжиха с флюсом.
— Поедешь с нами, дадим, — сказал я.
И Димка странно обрадовался нашей игре.
— Поехали, — согласилась она и позвала старуху: — Поехали, мать, слышь, это наши пацаны.
Та пошла с неохотой и недоверием, вскарабкалась на ступени трамвая уже перед самым отправлением. Народ косился. Димка с арбузом встал в стороне. Холодное, пыльное солнце билось меж людских голов. Старуха что-то шептала ей на ухо и косилась на меня.
— Да не колотись ты, это наши пацаны, я их знаю, — усмехнулась мне.
— А что за колечко-то?
— Обалденное колечко, с брюликом!
— А что так дешево? — «Грудь бултыхается… грязная… пуговиц нет».
— Отморозок украл где-то, сам побоялся продавать.
— А-а.
— А мы потеряли с этой мандой.
— Водку будешь с нами пить?
— Буду. И еще двадцаточку дашь, как договаривались.
— Дам.
Возле «Байкала» купили водки.
Молодая пошла с нами, а старуха осталась внизу. Сидим на кухне. Димка режет арбуз. Понял все. Он хочет сказать что-то прикольное, чтобы поддержать нашу прикольную игру.
— Ты, я все …озку расскажу! — орала снизу старуха. — Блядь!
Молодая вышла на балкон.
— Дим, будешь ее трахать?
— Можно, — неуверенно сказал он, будто боясь меня обидеть отказом.
Выпили еще. Она полоскала водкой рот и глотала.
— А мы братья с ним, — сказал я.
— Да ну? Не-ет, — сказала она. — Вы не похожи.
— Ну вот, все так говорят, а мы братья, да, Дим? — «Какие ногти грязные».
— Точно, — он хотел еще сказать что-то прикольное.
— А ты говоришь — не братья.
— Ну, вы же не похожие, че ты мне втираешь!
— Да как не похожие, да ты посмотри на нас.
— Тем более не похожи.
— У нас просто отцы разные.
— А-а.
— А он даже в Чечне служил, — показал я на Димку.
— Он вряд ли, не верю.
— Точно.
— Он молодой.
— Ну и что?! Слушай, а что я тебе все доказываю, на хрен мне это нужно?!
Димка засмеялся. Выпили еще.
— А я ведь не дождалась своего парня из армии. Он мне письма писал про любовь. Я ему отвечала, фотку послала ему. А потом другого встретила, другого парня, который уже отслужил. У нас свадьба была. А тот пришел и смотрел на меня, а я в фате и уже чужая невеста. А он стоял у порога и так смотрел на меня.
«Пиздит, как и все они».
— А ты где живешь?
— Там, на Михалковской, в старой кочегарке у Отморозка. Димка ушел. Мы еще выпили с ней.
— Старая сказала, что не скажет Отморозку, если я ей денег дам.
— Я тебе сорок дам, понимаешь?
Испугались глаза. Даже в этих глазах просквозило что-то женское.
— А я что, не поняла что ли, зачем вы меня сюда позвали? И ощущение этой своей женской, короткой власти и некой ценности.
— Хорошо, что поняла.
— А я сразу поняла.
Мы допили с нею бутылку.
— Я буду только с одним, понял!
— Подожди ты, я узнаю.
Димка напряженно стоял посреди комнаты.
— Дим, ты будешь ее трахать?
— Нет, Анварка, я, наверное, не буду, я только посмотрю на вас.
— Хорошо, Дим. А презерватив у тебя есть?
Он дал. Я заметил, что ему даже презерватив давать мне было неприятно.
— Пошли, — сказал я ей.
— А этот не будет?
— Нет.
— Только деньги сразу.
— Само собой.
— А чё он, не хочет, что ли?
— Не хочет.
Дал ей сорок тысяч. Она спрятала их. Потом стряхивала легкие кожурки одежды и снова перекладывала деньги, прячась от меня. Легла на спину и с легкой готовностью, обыденно раскрыла колени.
«Какие женские и блядские глаза. И тело такое же дешевое, запущенное, как и ее жизнь».
Завис над нею на руках. Несколько раз ударился об твердую кость лобка.
— Ох, ты, блядь козел… ох, ты блядь козел… скорее, а то Отморозок…
Хотелось разозлиться на нее, но это было бы смешно. А потом обнял ее сухое, воробьиное тело, прижался к ее жидким, шершавым грудям, словно жижа в целлофановых пакетах. Она цыкала языком, проверяя дупло зуба. Он входил в нее как бы между двух смятых и старых газетных листов с помойки. Он хотел выйти из меня. Он ощерился в страшной улыбке и протопал по этому коридорчику в кишку презерватива.
— ………………………, — радостно говорила.
— Бери… одевайся… — мышцы живота передернуло волной.
— ………………………, — радовалась она.
— Уходи, уходи, я сказал! — тошнота наполнила рот, прыснула, я оглянулся, куда бы слить, и сглотнул ее назад.
— ………………, — говорила еще в коридоре.
— Иди ты, иди, — я был голый и не стеснялся Димки.
— Дай мне еще десятку на такси! — сказала в дверях.
Сильно оттолкнул ее пятерней в темноту площадки.
— Увидимся, — сказала она с этой женской простотой и уверенностью из темноты площадки.
Захлопнул дверь, ткнулся головой в унитаз и еще раз вытолкнул его из глотки вместе с желудком и трахеей. Как будто сделал выкидыш изо рта. Потом упал на пол. Увидимся, бля.
Ночью позвонили, я услышал в трубке далекий голос Суходолова, я трезво сказал, что звонил ему, но попадал на Морокова, и перевел дух, чтобы еще…
— …передавал, что ты звонил…………, — говорил он что-то о встрече.
— Да, да, конечно, хорошо, надо встретиться, — я хотел, чтобы он скорее уже заканчивал разговор, еще раз перевел дух.
— …деле………тра……ника….сево… — говорил он.
А меня уже тошнило прямо на пол.
Я отбросил трубку и изо рта ударил фонтан. Я поливал комнату.
Снилось, что кто-то пьет очень много воды и не может напиться. Опять вспоминал Асель или видел ее во сне.
Проснулся от громких коротких гудков в трубке возле моей головы. Думал о смысле жизни. Видел себя, худого, морщинистого с пустыми мутными глазами, алкоголически пляшущие ноги в белых тапочках. Задумался о смысле и понял, что нет его. Все, что есть — это смысл и отсутствие его, для кого как. Даже писать не знаю зачем, для чего и кого это надо. Показалось, что земная жизнь, все, что вокруг — это лишний этап в моем существовании. Все бессмысленно, все книги похожи друг на друга, все фильмы об одном и том же. Все. Дожил до потери смысла.