Второй момент был связан с представителем райкома комсомола. Он принёс комсомольские билеты и учётные карточки тем, кто до этого не сподобился. Вручал так торжественно и празднично, чудило, что мы чуть не плакали от смеха. Кстати сказать, некоторые из обилечинных перекинули их через забор с криками типа: «Мамка, гляди, меня в комсомол взяли!», антисоветчики, ёлки зелёные.
Промариновали нас там ещё часик, погрузили в автобус и повезли на сборный городской пункт, что на улице Угрешская.
Угрешка
(Кто не был… А кто и был…)
Представьте себе автобус с военными номерами и военным водителем, едущий по утренней Москве. А из автобуса громко так, с выражением, льётся песня удалая. Мы не пели «мы едем, едем, едем…», мы пели что-то другое, вернее не пели, а орали. И сделать было с нами ничего нельзя. Понимаете, НИ-ЧЕ-ГО! Нас, победа над военкоматовскими, сплотила круче чем, годовое боевое слаживание в условиях горно-таёжного Засахарья.
В общем вот так с песнями, шутками и смехом, доехали мы в затаганские дали на улицу Угрешская.
Обычно автобусы из военкоматов оставляли на стоянке перед воротами, а призванных заводили строем в ворота. Но в данном случае автобус подъехал к воротам. Наш старший чего-то там сказал в окошко и мы торжественно въехали на территорию. И это было правильно, мы ведь и за, например, водкой пойти могли, куда нам спешить-то.
В общем, это было так.
Очень много молодых парней. Стриженных и не очень, пьяных больше чем трезвых, но все практически поголовно одеты так, что будто бы вернулась беспризорщина 20-х. Вот откуда такая одежда находилась в домах москвичей, для меня до сих пор загадка. Прилично одетых было — раз-два и обчёлся. Только что в лаптях никого не видел. Один так вообще щеголял в кителе старшего сержанта с полным набором дембельских значков. Клоун, ёб тыть. Китель был одет поверх свитера очень яркого, просто ядовитого фиолетово-розового цвета. И как только наша промышленность умудрялась создавать такие краски — ума не приложу.
Ну, процедуру распределения по командам и т. п. описывать скучно. Самое, на мой взгляд, удивительное состояло в том, что нас, уже прошедших комиссию, снова повели её проходить. А перед этим произошло то, что заставляет меня думать о работниках сборного пункта с некоторым уважением, но вместе с тем и отвращением.
Нас построили и привели на площадку, которая была огорожена сеткой. На этой площадке стояли ряды металлических стеллажей (или шкафов — не помню) и предложили занять определённый ярус. Чем занять? Вещами. Т. е. своими мешками. Площадку охраняли дюжие сержанты. Команда была такая — взять с собой ценности, документы и следовать на комиссию. Опосля того мешки заберёте и пойдёте ждать отправки.
Сложили, пошли. И пока мы там комиссились мешкам и сумкам устроили капитальный шмон. Скажу сразу — ни у кого ничего не пропало.
Испарилось только спиртное, да ещё один хлопец потом возмущался, что у него были в сумке «весёлые» картинки — они тоже пропали. Не взяли даже карты, у кого были. А вот спиртное изъяли тихо и благородно. Кстати, когда взяли мы вещи обратно и вышли, но уже с другой стороны площадки, эти дюжие сержанты по команде своего старшего вытащили мешки с этими бутылками (их было, аж три) и ласково предложили, т. е. конкретно было приказано, троим выйти из строя и открывать бутылки. Сразу начались шуточки, сами понимаете, какого толка. Но всё оказалось грустнее и прозаичнее. Ребята открывали бутылки… и их содержимое выливалось в канализационный люк. Причём всё! Даже коньяк. Лучше б сами выпили.
Такая честность и порядочность была как-то жутковата, если честно.
Теперь о комиссии.
Помните, я упоминал о герое, который в военкомате требовал замены документов?
Дык вот этот крендель устроил на комиссии шоу с песнями.
Мы-то все уже подуспокоились слегка. А потом, комендантский взвод на сборном городском пункте состоял из больших и крепких щирых хлопцев з Западной Украйны, которые к москвичам относились «в принципе». И поэтому проявлять удаль молодецкую не очень-то хотелось.
Мы потом видели их в действии — куда там современным ментам. Они просто дети по сравнению с этими молодцами. А этот юноша вёл себя не вызывающе, но весело, поэтому они его и не трогали, а вместе со всеми потешались. Он приставал ко всем с предложением спеть. И единственное, на что он всех уговаривал — это только спеть песню «про партизан». Помните — «По долинам и по взгорьям». Так вот, откликнулась на его просьбу только одна старушка. Невропатолог. То ли у неё возник профессиональный интерес, то ли просто бабуля молодость захотела вспомнить, ибо на вид она была похожа на ветерана освобождения Крыма от полчищ белогвардейцев, как минимум.
Это описать невозможно. Просто не хватит слов. И как передать эту картинку? Седая как лунь, сухонькая в старомодных очёчках старушка, опёршись на ладошку руки, поставленной на локоток, на стол, зажмурив глаза и с таким выражением наслаждения на лице, прокуренным баском подпевает пьяненькому, стоящему перед ней босиком и только в длинных семейных трусах молодому парню, который ещё и дирижирует… «П-а-а-а д-а-а-а-линам и п-а-а-а взго-о-о-о-рям шла д-и-и-и-визия…». Такой кадр не снился и Рязанову с Михалковым. Он, дирижируя, приседал, плюс мимика.
Нет, это описать нельзя. И ничего — признали годным. Он потом у нас в учебке в 6-й роте запевалой был.
После комиссии и обезспиртования, построил нас наш капитан и повёл в здание. Этот сборный пункт представляел собой комплекс зданий построенных по типовому школьному проекту.
Нас привели в какой-то класс. Указали угол, заставленный скамейками. Кэп, понимая, что нас в этом углу не удержишь, приказал назначить дневальных, чтобы мешки и место охранял и, предупредив, что курить можно только на улице, слушать объявления по громкой связи и услышав свои позывные тут же собираться на этом самом месте. Обед в четыре, быть на месте всем. Нестриженным — постричься. Потом повернулся и исчез. Сначала он, а потом, выполнив его указание насчёт наряда, ушел куда-то и сержант.
Мы тоже особо ждать не стали, посочувствовали назначенным, и пошли прогуливаться.
Ну что рассказать о порядках на сборном? Ну, постриглись, в буфете посидели, ни в чём себе не отказывая, но с презрением отказываясь от сдачи. Вообще надо сказать, что парикмахеры и буфетчица снимали с призывников денег в день столько, сколько рядовой инженер зарабатывал в месяц. Все же парни при деньгах, все выёживаются и кто, например, думает о том, что банка, скажем, шпрот делится на десять порций по цене трёх банок каждая. Ну и т. д. А если тебе вместо кофе в чашку коньячок влили, то за сотку оного платишь, как за бутылку.
Был, конечно, и приём пищи, а как же. Стоят на столе два бачка и чайник. В одном бачке жидкость жидкая, во втором не очень и в чайнике слегка буроватого цвета. Правильно это суп картофельный, пюре картофельное и компот. Также миска с порционной рыбой. Хвосты от ледяной рыбы… Фиг его знает. Оно конечно — все с запасом домашних харчей, и ещё мамкиными пирожками, сами знаете, что делают, но больше я нигде и никогда не видел такого откровенного и наглого воровства.
Заслуживает внимания организация ночного отдыха. Собрали нас на вечернюю проверку. Проверили. Предупредили, что любого пойманного где бы то ни было, кроме туалета всю ночь будут иметь на всевозможных работах до отправки (а мы уже наглядно днём видели таких счастливых трудящихся…) Под присмотром хлопцев их комендантского взвода — это никакой губы не надо, построили в одну плотную колону вдоль расставленных вдоль стены скамеек (помните, были такие деревянные, разноцветные, на квадратных ногах) скомандовали ложиться. И вот мы, так колонной на бок и легли. Под головы вещмешки и отбой. Ты упираешься в…, пардон, ну пусть будет, спину впередилежащего, и так же тебе в…, ну пусть будет опять, спину также упирается кто-то. Осчучение, я вам доложу…
Начались вроде как шуточки, но после того, как троих особо весёлых подняли и увели трудиться, народ поскучнел до глубокой грусти. Веселиться оказалось себе дороже. Скучать стало интереснее.
Примерно в таком роде и прошло оставшееся время до отправки в часть. Всего-то и было развлечений, что за червонец ночью домой позвонить дали. Причём пришёл дежурный по этажу, сержант, и в открытую предложил — 5 минут разговора по телефону — 10 рублей. А кто откажется? Практически поговорили все. А в команде нас было человек сорок. Вот и считайте. Все кто был на этаже, за ночь не уложились. Прикиньте, насколько упакованными щирые хлопцы на дембель уходили. Днём, кстати, позвонить стоило дороже. А мы всё сотовую связь ругаем — дорого нам. Причём у них время шло с момента начала первого гудка, а не от соединения. Шакалы, одно слово.
Но всему приходит конец, как водится.
Наконец прозвучало объявление «Команде №… построиться на плацу с вещами!!!». Построились. Сели в автобусы и поехали. По дороге по маршруту определяли — куда едем. Всё дело в том, что нам не сказали ни слова, ни полслова — куда поедем служить. Вот мы и гадали, строя разные предположения, куда и что. Одно знали точно — связь. У купцов наших эмблемы были соответствующие.
Везли нас, везли и привезли на Павелецкий вокзал. Когда привели к поезду — стало хоть что-то ясно. На вагонах были таблички «Москва-Тамбов». И проводники подтвердили — ЕДЕМ В ТАМБОВ!!!
Зелёный вагон
Я тут поймал себя на мысли, что в вышеизложенном очень часто присутствует слово «построили» и производные от него. А что делать? Никогда больше, за всю армейскую жизнь, не было на моей памяти столько построений, сколько было в первые 5 суток службы. Или так кажется? Вряд ли. Просто потом этот процесс как-то упорядочился и стал не таким заметным. Да и привыкли просто, наверное. А поначалу — да. Чуть что и «Строиться!!!».
Так вот построили нас вдоль вагона и дали команду зайти в вагон и построиться (!!!) в проходе в три шеренги. Это в проходе общего вагона. Представили? Но после ночевки на Угрешке уже ничего не удивляло.
Зашли, построились. Сколько человек, даже если посчитать багажные полки — могут уместиться в общем вагоне? На отсек — 8. Отсеков сколько там? Пусть 20. 160 получается? Так вот до Каширы мы ехали в вагоне всего в сорок рыл.
Вот вам и вопрос — зачем было строиться в шеренгу по трое? Ну, упаковали нас плотно. Так всё равно рассосались мы с комфортом.
А вот в Кашире набилось в вагон. Я успел перебраться, увидев в Кашире на перроне количество кандидатов на посадку, на багажную полку. Уплотнили даже тех, кто был на верхних полках. А с багажной взять нечего, ну и фиг с ним, что жёстко, зато спокойно. И слез я с полки только перед Тамбовом. И то, потому что захотелось покурить и оправиться. Как мы ехали? По рельсам. В вагоне. Потихоньку от сопровождающих попИвали, не прячась от них попЕвали, и т. д. Несколько удивились, когда после Мичуринска поезд поехал в обратную сторону. Он там, на Тамбов разворачивается. Особой доблестью считалось пройти мимо отсека начальства до купе проводника и вернуться оттуда с оттопыренным карманом. Что там было? Если я скажу мармАлад — поверите? Часть этого самого мармАлада перехватывалась и выливалась в переходе между вагонами, поэтому запах стоял… я вам доложу. Но часть всё же проносилась.
Вообще говоря, повторюсь, наживались на призывниках все, кому не лень. Водку этот хмырь в железнодорожной фуражке продавал нам сначала по 15, а потом и по 25 рублей за бутылку. Правда… Об этом потом.
А после Каширы вообще потекло рекой. Тамошних пацанов провожали прямо на вокзале. Это вааще был атас. Мало того, что они все были, мягко выражаясь, нетрезвые, так ещё и нас подогрели.
Вот что меня действительно удивило, так это что не было ни одной драки. И даже намека не помню. Хотя по рассказам знал, что происходит это всегда и очень жестоко. Но… не случилось, врать не стану.
И что ещё было необычно — ни один из сопровождающих после Каширы в процесс вмешиваться не стал. Т. е. просто игнорировали нашу пьянку. Мудрые были мужики.
И вот тепловоз, фыркнув на прощание, оставил нашу нетрезвую толпу на перроне, устукал по рельсам в гараж. А нас, покинувших 5 последних вагонов (оказывается в Мичуринске доцепили ещё 4-е с будущими защитниками) молодых и симпатишных молодых человеков, правда немножко и множко нетрезвых стали… Правильно, опять строить. Потом, справа по одному… снова в колонну по четверо построили на привокзальной площади.
И… тут со стороны паровозного гаража, с криком… «*ляди!!! *ляди!!! (отнюдь не „люди“) прибежал тот мужик в железнодорожной фуражке из нашего вагона. Он стал хватать за рукав подполковника, который командовал процессом на площади и истошно продолжал орать те же слова, которые кричал, БЕЖА в нашу сторону, но громче и с обидным надрывом.
Подполковник сначала удивился, потом стал участливо спрашивать мужика о чём-то, потом отталкивать его от себя. А что вы хотите. Вы, понимаете, командуете, весь из себя подполковник в парадной шинели и шитой фуражке. А тут тоже в фуражке правда, хватает и орёт одно и то же. И тоскливо так, обиженно так, и громко. При этом он ещё пытался предъявить подполковнику содержимое своих карманов, вытаскивая что-то горстями из оных!
Короче выяснилось, что пока он (проводник наш) стоял у двери вагона и провожал нас в новую жизнь, кто-то из ребят вскрыл служебное купе, а что его вскрывать-то? Два ножика перочинных и все дела. А потом увёл все вырученные проводником деньги и остатки водки. Да ещё и, пардон, испражниться успели в карманы кителя, из которых предварительно и вытащили эти денюшки.
Вот командир и услышал от мужика эту душераздирающую историю, которую тот проорал на всю площадь, да ещё перемежая рассказ всё теми же криками и предъявляя материальные доказательства.
Подполковник был МУЖИК. Строй уже практически лежал от хохота и позориться командир не стал. На всю площадь, громко и звучно прозвучало, усиленное мегафоном:
— Уберите от меня этого… носодержащего, — и добавил с чувством (небось, сам так же в армию служить ехал) — спекулянта.
На этом инцидент был исчерпан. Выпачканного в отходах организмов призывников и стонущего проводника пинками (хвататься то за него как?) вытолкали из зоны построения.
А мы, тем временем, оглянувшись по сторонам и не увидев никакого транспорта, несколько приуныли. Поняли, что идти придётся пешком. А в Тамбове тоже уже лежал снег. И было холодно по-зимнему. И стало нам невесело, практически сразу, грустно даже.
Но зато был духовой оркестр. Оркестр этот играл очень громко и весело, доставляя несусветное удовольствие жителям славного города Тамбова.
Да… Я забыл сказать, что время было уже часа три ночи. Безусловно, это обстоятельство только усиливало доставляемое музыкантами эстетическое удовольствие жителям города. Цель исполнения полковой музЫки объяснялась просто — шли мы как огромная толпа. Шаркая ногами и весело разговаривая, мало обращая внимание на покрикивание сержантов — типа „разговорчики в строю“ или там „левой-левой!“. Понимая, что за воротами части вольница кончится, спешили, естественно, уничтожить остатки спиртного. А оркестр всё это безобразие заглушал.
Шли мы немножечко километров. Я думаю 5–7. Но дошли. Перед нами открылись уже третьи за мою службу ворота со звёздами…
Это было славное местечко в городе Тамбове. Общее название эта часть города носила простое „ПЕХОТКА“. И прожить предстояло нам в этом месте не много не мало, всего 6 месяцев.