самолете в Ашхабаде, — думает она. — И вот уже Баку.
Хвала тебе, самолет, хвала твоему мастеру!»
Море остается позади. Земля врезается в него
широким клином, оттесняет его все дальше и дальше
назад. А что это чернеет повсюду? Да это же вышки,
ну, конечно, нефтяные вышки! Как она сразу не
догадалась!
Самолет слегка качает. Айсолтан кажется, что он
порой словно проваливается куда-то в какие-то
большие мягкие ямы, и у нее немного гудит в ушах. За
окошечком земля опять начинает крениться, — теперь
она вздымается вверх, то с одного, то с другого бока
самолета. Айсолтан понимает, что самолет идет на
посадку. Девушка думает:
«Сейчас я ступлю на бакинскую землю. Как
далеко наш колхоз «Гёрельде»! Когда я расскажу сб этом
матери, она мне, пожалуй, не поверит, засмеется:
«Доченька, ты рассказываешь сказки!» Она,
бедняжка, и по железной-то дороге никогда не ездила. Ишак
да верблюд — вот и весь ее транспорт. Раскачивайся
на спине у верблюда под жгучим солнцем — через
сутки на двадцать километров продвинешься! А вот
теперь ее дочь поднялась под самое небо, выше
облаков, пролетает четыреста километров за час! Нет, я
знаю, что скажет моя мать. Она будет слушать меня,
широко раскрыв глаза, будет ахать, качать головой,
а потом скажет: «Спасибо советской власти, которая
нашим дочерям дала крылья, выпустила их из
кибиток на еольный простор!»
«Победа» мягко катится по московским улицам.
— Еще нет четырех часов, а мы уже в Москве! —
Еосхищенно говорит Айсолтан своим спутникам,
увидев большие круглые часы, под которыми на минуту
задерживается машина на шумном, широком
перекрестке.
Айсолтан смотрит на свои часики, видит, что
стрелка на них приближается к шести. Это
ашхабадское время. Да, самолет летел так быстро, что на два
часа обогнал солнце! Какой замечательный сегодня
день в жизни Айсолтан! Сегодня она впервые видит
Москву, и это действительно самый большой день
в ее жизни: на два часа длиннее обычного дня!
Айсолтан с удовлетворением переводит назад стрелки своих
часов. Там, в родном колхозе, на девяти гектарах ее
хлопчатника, рабочий день уже близится к концу...
При этой мысли Айсолтан так живо представляет
себе свое поле, на котором она была вчера утром с Бе-
генчем, что даже невольно закрывает глаза. Дезять
гектаров! Совсем крошечный кусочек земли,
затерянный где-то там, за лесами, за степями, за
Каспийским морем. Но разве не этот крошечный кусочек,
разве не ее хлопковый участок, которому она отдает
все свои силы, всю свою любовь, разве не эта родная
земля послала ее сюда, в огромную, шумящую
Москву, где в одном доме, верно, больше людей, чем во
всем колхозе «Гёрельде»! Нет, пусть далеко отсюда
до родных полей — они все разно близки Москве, как
матери всегда близки и дороги дети, какое бы
расстояние ни отделяло их от нее. А разве Айсолтан,
прилетевшая сюда, в Москву, как птица, не принесла в
своем маленьком сердце и свою старую мать, никогда не
покидавшую родных мест, и всех подруг своего звена,
и вечно шумящего Аннака, и всегда серьезного Чары,
и насмешника Потды, и... Бегенча. А как жаль, что
Бегенча нет сейчас здесь, рядом с ней, как жаль, что
он не летел вместе с ней в самолете над Каспийским
морем, над Волгой, над подмосковными лесами... Но
все-таки ей так хорошо, так хорошо сейчас, что лучше,
кажется, никогда еще не бывало!
Ярким солнцем залиты московские улицы.
Отвернувшись от спутников, Айсолтан прильнула к стеклу.
Нет, это совсем не похоже на города, которые она
видела до сих пор, даже на Ашхабад. Улицы широкие,
гладкие, как стекло. Высокие, огромные дома, они
тянутся бесконечно. А за домами — еще дома, и еще, и
еще... Сколько там людей, в этих домах! Сколько
людей на улицах! Сколько машин! Вот эта,
двухэтажная, скорее похожа на дом на колесах, который
катится по улице. И она полна людьми.
Сколько нужно заботы, чтобы накормить, напоить,
одеть, обуть всех этих людей, чтобы всем жилось
хорошо, чтобы у каждого было дело, которое ему по
душе, и чтобы никто не знал ни в чем нужды!
«Слава нашей партии! Слава советской власти!
Слава нашему любимому Сталину! — думает
Айсолтан. — Это они заботятся обо всех нас, о каждом из
нас: и о тех, кто живет в далеком колхозе «Гёрельде»,
и о тех, кто населяет этот огромный, прекрасный
город, самый прекрасный на земле!»
Айсолтан устала, — устала не столько от долгого
и непривычного пути, сколько от волнения, от
быстрой смены новых, неожиданных впечатлений,—и все
же она с сожалением выходит из машины у подъезда
гостиницы «Москва». Ей хочется ехать еще и еще по
московским улицам, чтобы сразу увидеть всю
Москву, чтобы без конца смотреть на нее! Спутники
торопят Айсолтан: они хотят поскорее подняться в свои
номера, помыться, переодеться с дороги, пообедать —
и тогда снова итти на веселые, кипучие улицы,
спуститься в подземные дворцы метро.
В гостинице «Москва» Айсолтан кажется, что она
попала еще в один город, только маленький, весь
уместившийся в стенах одного дома.
Вот почта, телеграф и сберкасса. Рядом со
сберкассой, в отгороженном углу, за столом сидит
девушка, которая почти одновременно разговаривает по
двум телефонам. Эта девушка сказала Айсолган, что
та будет жить на десятом этаже, в тысяча первой
комнате... Айсолтан уже порядком проголодалась
и хочет спросить, где можно пообедать, но не
решается больше беспокоить девушку, которая, как видно,
очень занята: принимает и отправляет приезжающих
и отъезжающих.
Айсолтан направляется по указанному ей
адресу — в тысяча первую комнату; сейчас нет времени
останавливаться, но она замечает, что здесь, не
выходя на улицу, можно купить книгу, газету, шоколад...
Можно отдать починить часы, почистить туфли...
А вот еще киоск, — здесь продают разные золотые
и серебряные украшения. А рядом можно приобрести
шелковую косынку или платок...
Но оказывается, что не все еще чудеса видела
в этом доме-городе Айсолтан. Конечно, девушку,
которая уже поднималась на самолете на три тысячи
метров над землей, ничем не испугаешь и не
удивишь, но все-таки комната-коробочка, которая гудит,
шуршит и ползет вверх внутри стены, поднимая
сразу десять человек, производит на Айсслтан сильное
впечатление.
Айсолтан выходит из лифта на площадку, и вдруг
ее взору представляется совсем неожиданнее
зрелище.
Ковровая мастерская. Ковровщицы склонились
над работой. Красивая девочка лет двенадцати, лежа
на ковре, читает газету. За окном мастерской, в неяс-
ной дымке, выступают очертания гор, у подножья их
раскинулось в зелени садов селение...
Нет, слишком много впечатлений было сегодня
у Айсолтан! На мгновение все как-то смещается в ее
сознании, и она думает: «Неужели и здесь ткут
ковры?.. Какое это селение? Как похоже на Багир!..»
Айсолтан делает еще несколько шагов, потом резко
останавливается и замирает на месте. Яркая краска
заливает ее щеки. С минуту она в замешательстве
стоит перед большим стенным панно, растерянная,
смущенная своей ошибкой. Потом закидывает голову
и так звонко хохочет, что привлекает внимание своих
спутников. Что ж, придется объяснить. И Айсолтан
снова смеется, еще веселее, вместе со всеми.
В тысяча первой комнате Айсолтан сразу забывает
об этом маленьком недоразумении. Здесь даже не
одна, а целых три комнаты! Окинув взглядом первую
комнату, Айсолтан быстро проходит во вторую, в третью.
Потом возвращается обратно, осматривает все
сначала: мягкие кресла и диваны, зеркала, радиоприемник,
люстры, картины на стенах, ковры на полу. Девушка
совсем забыла об усталости, о том, что надо поскорее
умыться, переодеться и итти обедать, забыла, что ее
ждут. Она опускается в глубокое мягкое кресло и
задумывается.
«Сколько комнат для одного человека! Ну что ж,
так и надо. Ведь это не только для Айсолтан
Рахмановой — это для каждого советского человека
делается. Мы с Бегенчем тоже устроим себе такую
квартиру. Даже больше. Три комнаты — это для семьи
маловато... Бегенч! Что-то он делает сейчас? Может
быть, опять обходит хлопчатник? Может быть, он
сейчас там, на месте нашей встречи... А тот куст
хлопчатника, что он подсек под самый корень, наверное,
совсем завял. О чем ты думаешь сейчас, Бегенч?
Вспоминаешь ли меня?»
Айсолтан закрывает глаза и видит Бегенча. Он
стоит на дороге и смотрит ей вслед...
Девушка подходит к окну. Перед ней высокие
башни Кремля. На одной из башен огромные часы
с золотыми стрелками. Ровно пять часов...
«Кремль, кремлевские часы!—думает
Айсолтан. — Бой этих часов в полночь достигает нашего
села, он слышен всему миру. Сияние звезд, которые
горят на верхушках башен, льется над всей землей.
Это свет правды, справедливости. Кружитесь,
кружитесь, мои золотые стрелки! Сверкайте, сверкайте,
рубиновые звезды! Сверкайте на весь мир для тех, кто
хочет, чтобы правда царила на земле, светите миру,
никогда не угасая!»
Двадцать пятое августа 1949 года. Пять часов
вечера. В Колонном зале Дома союзов, в Москве,
открылась Всесоюзная конференция сторонников мира.
Больше тысячи двухсот делегатов съехалось сюда со
всех концов Советского Союза. Из четырнадцати
различных стран приехали зарубежные гости.
Никогда еще не видела Айсолтан такого огромного
светлого зала, не участвовала в таком торжественном
собрании. Она сидит неподалеку от трибуны и, вся
обратившись в слух, ловит каждое слово докладчика. Он
говорит просто, сильно, глубоко взволнованным
голосом, изредка подкрепляя речь коротким взмахом
руки.
— Мы, советские люди,—говорит он, откидывая со
лба поседевшие волосы, — гордимся тем, что наша
великая социалистическая родина всегда являлась и яв-
ляется могучим оплотом международной безопасности,
стражем мира. Народы всего мира знают, что на
чаше весов в годы второй мировой войны лежало не
только их настоящее, но и их будущее, и что своим
спасением от уничтожения и рабства они обязаны
неизмеримому героизму советского народа.
Айсолтан хорошо знает это, как знает каждый
колхозник и колхозница, каждый пионер и школьник
в ее родном «Гёрельде». Но здесь, в этом зале, с
трибуны которого звучит на весь мир могучий голос
советского народа, горячее чувство гордости за свою
страну с новой силой овладевает Айсолтан,
поднимает ее, словно высокая волна...
«Да, это так, и не может быть иначе, потому что
нас учит, нас ведет, нами руководит великий учитель,
имя которого...»
Докладчик как будто разгадал мысли Айсолтан —
мысли всего зала. Он отвечает на эти заветные мысли:
— Во всех концах мира, во всех странах одно имя
произносится с большой любовью, имя, звучащее с
одинаковой силой на всех языках, как призыв к
подлинной дружбе между народами, как призыв к
длительному миру и международной безопасности. Это имя
известно всем — имя нашего великого учителя и вождя,
нашего любимого отца и друга, родного товарища
Сталина!
— Товарищ Сталин! — повторяет Айсолтан и
поднимается, вся устремившись вперед.
Поднимаются и все делегаты и стоя рукоплещут;
словно шумящий прибой, рукоплескания
перекатываются по залу из края в край. Обеими руками
опираясь на трибуну, докладчик продолжает говорить,
и Айсолтан повторяет — нет, вместе с ним
произносит— слова, полные несокрушимой веры и силы:
— Жизнь за нас!.. Правда за нас! История за
нас! Против прогнившего капитализма, катящегося
в бездну! Будущее за нас!
Доклад окончен. Снова бушуют рукоплескания,
снова звучит любимое имя... Эти голоса и
рукоплескания продолжают еще звучать в взволнованном до
самой глубины сердце Айсолтан, когда огромный зал
уже пустеет. Девушка не хочет покидать зал ни на
минуту, но пожилой человек в больших очках,
который был ее соседом в самолете, а вечером ходил с ней
и с другими туркменскими делегатами по Москве,
уговаривает ее пойти в буфет, выпить чаю. После
перерыва они первыми возвращаются на свои места около
трибуны, и Айсолтан снова вся обращается в слух»
внимая речам делегатов конференции — крупнейших
советских ученых, писателей, рабочих, колхозников
и иностранных гостей.
Радостная улыбка озаряет ее лицо, когда на
трибуну поднимается председатель украинского
колхоза— рослый, плечистый человек с открытым, простым
лицом. Не только его грузная фигура, но и громкий,
басовитый голос и пылкость речи сразу переносят
Айсолтан в ее родной колхоз. И она, забывшись, теребит
соседа за рукав, горячо шепчет ему на ухо:
— А ведь он же совсем, как Аннак, наш
председатель! И говорит так же, как он! Вы знаете,
ведь Аннак воевал на Украине, через Днепр
переходил...
С соседних кресел недовольно оглядываются на
Айсолтан, — она мешает слушать, — но, увидав, ее
сияющий, взволнованный взгляд, устремленный на
трибуну, все понимают — выступает знакомый ей,
близкий человек, как же тут не волноваться? И никого
не удивляет, что эта смуглая девушка в национальном
туркменском платье так горячо принимает к сердцу
выступление украинца. В Советском Союзе все
народы живут как братья и сестры в родном отцовском
доме, — это великий и счастливый закон нашей жизни,
дарованный нам гением Ленина — Сталина.
И снова радостно волнуется Айсолтан, когда
выступает русоволосая девушка в изящном темном
костюме. Девушка говорит от имени текстильщиц
Ивановской области. Она обращается ко всем
женщинам мира с горячим призывом:
— Везде и всюду поддерживайте миролюбивую
политику советского государства, решительно
разоблачайте ложь и клевету империалистов... Мы не хотим
войны и всеми силами будем бороться за мир... Своим
самоотверженным трудом мы отведем кровавые руки
поджигателей новой войны!
Девушка энергично встряхивает коротко
остриженными светлыми волосами. Айсолтан слушает ее и
невольно сжимает свои маленькие крепкие кулачки,
хмурит тонкие брови. Уж за ней-то дело не станет, когда
надо будет показать, как советские девушки умеют
бороться за мирную жизнь!
Делегатов братских республик Советского Союза
сменяют на трибуне иностранные гости. Айсолтан
горячо аплодирует представителю победоносного
китайского народа — народа, разгромившего силы реакции,
возглавляемые американскими империалистами. Она
запомнит слова этого человека: четырехсотсемиде-
сятимиллионный китайский народ — верный друг
Советского Союза и всеми силами будет поддерживать
его в борьбе за мир, против войны. Она передаст эти
слова всем колхозникам родного села, пусть и они
узнают о том, как множатся ряды сторонников мира.
На трибуну поднимается высокий сухощавый ста-
рик с гладко выбритым лицом и розовой лысиной,
обрамленной белыми волосами. Он приветствует
конференцию от имени всех жаждущих мира англичан и
говорит, что в сердцах английского рабочего класса