Айсолтан из страны белого золота - Кербабаев Берды Мурадович 12 стр.


старыми хлопкоробами и агрономом, держали связь

с опытной хлопководческой станцией.

Айсолтан рассказывает о работе колхозной

опытной лаборатории, организованной по ее почину, о

занятиях кружка, о новых книгах по агрономии,

почвоведению и орошению, купленных ею в Москве для

этого кружка, для себя и Бегенча, который также все

время учится и руководит комсомольской

организацией и наблюдает за поливами хлопчатника, — а это

очень сложное дело, хлопотливое и ответственное, но

он хорошо справляется с ним и поэтому его тоже

наградили орденом Ленина...

— Бегенч... — Айсолтан опять умолкает, сгорая от

смущения. Почему она все время повторяет это

имя? — Бегенч! — почти шепчет она и вдруг

поднимает голову и смело смотрит в зал. — Бегенч — это

значит радость!—восклицает она. — Это любовь, это

счастье работать на свободной советской земле,

счастье учиться и жить в великой Советской стране,

быть советским гражданином i

Какая буря рукоплесканий, восторженных криков

и приветствий поднимается в зале! Девушки

вскакивают с мест, подбегают к трибуне, тянутся к

Айсолтан. Чинно сидевшие за столом президиума пожилые

работницы, члены фабкома и парткома, сам

директор — все встают, окружают Айсолтан, жмут ей руки.

Потом Айсолтан ведут на фабрику — в огромные,

залитые светом залы, где повсюду цветы, на полу

ковры, на окнах яркие цветные шторы, где бесконечными

рядами стоят машины, которые — так кажется Айсол-

тан — работают сами, а в длинных проходах между

ними спокойно прохаживаются девушки, почти не

останавливаясь и только незаметными движениями

что-то поправляя то у одного, то у другого станка.

В прядильном цехе с неуловимой быстротой

кружатся высокие веретена, наматывая бесконечные

сверкающие нити.

В ткацком цехе спутница Айсолтан, делегатка

конференции, показывает ей свои станки — тридцать

шесть ткацких станков, которые она обслуживает

одна, делая за смену сотни метров ткани.

В цехе готовой продукции Айсолтан встречает

высокая пожилая женщина. Она преподносит почетной

гостье кусок яркой материи, отливающей всеми

цветами радуги.

— Это теой хлопок, милая Айсолтан! — говорит

она. — Давай нам больше «белого золота», и мы

оденем всю нашу великую родину в его золотое сияние!

Айсолтан кажется, что она попала в какое-то

сказочное царство. У нее кружится голова, на глаза

навертываются слезы. Без слов бросается она к этой

русской женщине-работнице и припадает к ее груди...

Огромное пространство Красной площади залито

солнцем. Айсолтан пришла сюда вместе с другими

делегатами конференции. С замирающим сердцем

приближается она к мавзолею Ленина. Вдоль всей

площади медленно движется бесконечная вереница людей.

Все эти люди стремятся попасть туда, куда идет

Айсолтан. У всех сосредоточенные лица. Никто не разго-

варивает, не шутит, не смеется, как бывает обычно на

веселых, шумных московских улицах. Здесь все

охвачены одним чувством, одним глубоким сердечным

трепетом, и не нужно говорить, чтобы делиться друг

с другом своими чувствами и мыслями, — каждый

понимает друг друга без слов, ибо сердца всех бьются

в лад, как одно большое, взволнованное сердце.

Айсолтан медленно проходит под массивным

гранитным сводом и, затаив дыхание, смотрит на Ленина.

Она мысленно беседует с ним. Она знает, что Ленин

жив и будет жить вечно. Он жив в ее сердце и в

сердцах миллионов и миллионов людей, населяющих

землю. И Айсолтан хочется рассказать ему, как отцу, как

самому дорогому, близкому человеку, о том, что она,

простая туркменская девушка, сбросив яшмак,

поднялась на высокую трибуну, откуда голос ее звучит на

весь мир. Ей хочется рассказать ему, что она, простая

туркменская девушка, вырвавшись на вольную волю

из тесной кибитки, прилетела сюда из-за степей, из-за

морей, прилетела в сказочно-прекрасный город, имя

которому Москва. Ей хочется рассказать ему о том,

как она счастлива, как счастлив весь туркменский

народ, как любит и бережет он свою прекрасную

советскую родину. Ей хочется сказать, что советский народ

никогда не забудет того, чей великий гений создал

самое счастливое и самое могущественное государство на

земле. Слезы выступают на глазах Айсолтан. Губы ее

чуть слышно шепчут:

— Спасибо, спасибо тебе, дорогой Владимир

Ильич!

Солнце поднимается в зенит, и к дому

колхозного правления со всех сторон спешат

люди. На просторной площадке перед длин-

ной верандой с резными колоннами расстав-

лены стулья и скамейки. Те, кому нехватило

места на скамейках, рассаживаются на перилах

веранды или прямо на земле, в тени урюковых деревьев.

Если и есть еще где-нибудь такие колхозы, в которых

женщины на собраниях не хотят смешиваться с

мужчинами и сидят обособленными кучками, то в колхозе

«Гёрельде» совсем другие порядки. Здесь все сидят

вместе и оживленно беседуют, перекидываются

шутками. Если есть еще такие колхозы, в которых женщины

молчат на собраниях, словно им глиной рот замазали,

то этого никак не скажешь про колхозниц «Гёрельде».

Здесь иная девушка как примется честить

какого-нибудь парня за плохую работу, так парень только

покряхтывает да пот со лба утирает. «Лишь бы, —

думает,— ее подружки еще не вцепились!» Но если

в колхозе «Гёрельде» умеют покритиковать, то здесь

и не боятся критики, относятся к ней

по-большевистски. Здесь народ дружный, и если на колхозном

собрании ругают кого-нибудь, — так, значит, за дело.

Зато если похвалят, так тоже по заслугам. А личные

отношения тут ни при чем.

На веранде, за столом президиума, поднимается

Аннак и открывает собрание.

— Товарищи!—обращается он к колхозникам.—

Сегодня мы прежде всего хотим послушать Айсолтан

Рахманову, нашего делегата на Всесоюзную

конференцию сторонников мира. А потом поговорим насчет

сбора хлопка. Принимаете повестку? Добавления

будут?

Айсолтан встает, окидывает взглядом собрание.

— А по-моему, — говорит она, — мирная жизнь

и наш труд, наш хлопок так связаны вместе, что

нечего тут делить на две части. Я хочу говорить и о

мире и о хлопке.

Прежде чем сесть на место, Айсолтан еще раз

быстро пробегает глазами по лицам колхозников. Нет!

Среди них нет Бегенча! За несколько дней до ее

приезда он уехал в Ашхабад. Когда Айсолтан узнала, что

Бегенч в Ашхабаде, она чуть не расплакалась от

досады.

«Как же так? — думала она. — Ведь он знал,

когда я должна вернуться. Почему же он меня не

встретил, почему не разыскал в Ашхабаде? Мы бы

погуляли вместе по городу, сходили бы в театр... И сегодня

его нет. Что-то он не очень спешит со мной

повидаться. Будь он здесь, я бы нашла особенные, хорошие

слова...»

Большинству колхозников предложение

Айсолтан приходится по душе, и Аннак предоставляет ей

слово.

Девушка начинает говорить. Айсолтан знает, что

она счастливица. Она была в Москве, видела этот

прекрасный город! В Колонном зале Дома союзов,

вместе с выдающимися людьми Советского Союза, она

принимала участие в работе конференции. Она была

в мавзолее Ленина. Была на одном из крупных

промышленных предприятий Москвы... Была в музеях,

театрах... Видела метро... И ей хочется рассказать

собравшимся здесь людям, близким ей с детства, людям,

с которыми у нее одна жизнь и один труд, о том, что

она видела, рассказать так, чтобы им казалось, что

они тоже были там вместе с ней. И она говорит

горячо, с воодушевлением; Айсолтан и сама не знала, что

может так хорошо, так складно рассказывать...

Колхозники с напряженным вниманием слушают

Айсолтан. Когда она говорит о том, что мир

расколот на два лагеря, что над ним снова нависла угроза

войны, у них темнеют лица, становится суровым

взгляд. Быть может, они вспоминают сейчас своих

близких, которые не вернулись к ним с полей войны,

заново переживают суровое время. Нурсолтан,

тихонько всхлипывая, вытирает глаза концом платка.

Руки Нязикджемал шевелятся, словно она вяжет

что-то.

— Если мы хотим развеять нависшую над миром

черную грозовую тучу, — говорит Айсолтан, — если

мы хотим, чтобы на наших мирных полях никогда

больше не пылал пожар войны, если мы любим

мирную жизнь, если мы любим нашу родину, наш труд,

наших детей, матерей и отцов, — мы должны все силы

положить на то, чтобы своим трудом крепить мощь

Советского Союза. Мы на наших полях растим

драгоценное «белое золото». Хлопок!..

Айсолтан на мгновение умолкает. Ее взгляд встре-

чается со взглядом Бегенча. Он стоит, прислонившись

к перилам веранды, к широко раскрытыми глазами,

с нежностью и восторгом смотрит на Айсолтан.

«Когда он приехал?» — думает девушка и

повторяет: «Хлопок!» Голос ее от волнения звенит, как туго

натянутая струна.

— Хлопок — это не только наша одежда, — это

и наша пища и наше оружие. Хлопок — это источник

радости, залог мирной, зажиточной жизни. Берегите

его! Берегите его, как мать бережет своего ребенка!

Дорожите каждым его волокном! В хлопке, который

мы собираем и сдаем нашим фабрикам, не должно

быть ни единой соринки. С наших полей не должно

быть снято ни одного килограмма нечистосортного

хлопка. Не дадим хлопку желтеть на дожде или

гибнуть от мороза. Мы должны собрать его без всяких

потерь и во-время. Мы должны добиться первенства

по сбору хлопка. Я знаю, колхоз «Гёрельде» покажет

пример всем колхозам Туркменистана. Пусть это

будет подарком к торжественному дню тридцать второй

годовщины Великого Октября, открывшего нам

дорогу к счастливой жизни.

Айсолтан садится на место, обмахивает платком

разгоряченное лицо.

«Какой странный этот Бегенч! — думает она.—

Стоит, глаз с меня не сводит, а нет того, чтобы

подойти!»

Когда на собрании речь заходит о сборе хлопка,

трибуной прочно завладевают женщины. И сейчас они

выступают одна за другой, спорят о том, где лучше

устроить склады, как лучше наладить питание во

время сбора, как организовать врачебную помощь,

напоминают о люльках для детей, о чтении вслух газет во

время отдыха, толкуют о мешках и фартуках...

Выступает и Нязикджемал; она всегда ходит

согнувшись, но сейчас говорит, важно выпятив грудь:

— Разве не хлопок дал мне кусок хлеба, а на

плечи халат? Тут говорили о соревновании между

колхозниками. Я соревнуюсь со своим сыном Сазаком.

Поглядим, кто кого. Хоть колхоз и доверил ему свои

отары, но только Сазак еще желторотый, ему за мной

не угнаться. Мои старые кости сварились,

просолились в работе, им особая цена...

Потды даже на собрании не может не посмеяться.

Указывая на белый платок Нязикджемал, из-под

которого выбились пряди таких же белых, похожих на

хлопок волос, Потды кричит:

— А ты, Нязикджемал-эдже, как положишь на

весы свой хлопок да увидишь, что недотягивает, валяй

сзма садись сверху! Белое к белому, — никто и не

заметит, что снизу хлопок, а сверху бабка!

Но шутки Потды не смешат Нязикджемал.

Уставив на него сердитый взгляд из-под седых клочкастых

бровей,, она принимается его отчитывать:

— Потды! Знай, кого затрагиваешь! Я, может,

и бабка, да не такая, над которой мальчишки

смеются, — ко мне с почетом и уважением относятся.

Я свои трудодни не на весах сидя, зарабатываю. Если

у меня волосы белые, как хлопок, так руки черные,

как земля, которую я ковыряю мотыгой. А ты, Пот-

ды-хан, глядел бы лучше за своей машиной, а то как

начнешь на каждую бабку пялить глаза, так не долго

угодить и в канаву. Или, может, ты от моего сына

Сазака, с которым у меня соревнование идет, подарок

получить надеешься?

Колхозники дружно смеются. Потды кричит:

— Хорошо сказала, бабка! Молодец! Придется

мне у тебя уроки брать...

Зычный голос АнЕака покрывает шум:

— Потды, где ты находишься?

— Да я что? Это все Нязикджемал-эдже. А я

молчу...

Нязикджемал победоносно смотрит на Потды.

— То-то, молчишь... А не замолчишь, так

заставят. Здесь тебе язык распускать не дадут. А я как

брала первенство, так и снова возьму! Вот теперь

с сыном соревнуюсь — и его побью. Разве я его

работу не уважаю? Разве мое дитя не зеница моего глаза?

Корова — и та своего теленка лижет. Да я его

подзадорить хочу, чтобы у него кровь

забурлила-заиграла... Чтобы он тоже сказал: «Эх, дай-ка я мать

обгоню!» А вот как управимся с ним — он с овцами,

я с хлопком, как выяснится, кто кого перегнал,

я большой той устрою, большой той... Я для моего

сына самую лучшую девушку приглядела...

Бегенчу кажется, что, говоря эти слова,

Нязикджемал смотрит на Айсолтан и та ей улыбается,

точно все понимает, точно они уже обо всем

договорились... Бегенч хмурит брови, насупившись, искоса

поглядывает на Айсолтан. А она вдруг оборачивается

к нему", чуть приметно кивает головой, улыбается

ласково и словно немного насмешливо. И у Бегенча

слабеют руки и ноги.

«Неужели она со мной играет? — думает он. —

Неужели у нее в глазах и на языке одно, а в мыслях

и на сердце — другое?»

Он невольно сует руку в карман, сжимает в

пальцах шелестящие листки письма, словно хочет найти

в них ответ.

«Ой, Айсолтан! — думает Бегенч. — Смотри!

Если ты меня обманешь...»

Бегенч и сам не знает, чем закончить свою угро-

зу. Разве Айсолтан не вольна в своем сердце, в своих

поступках?

— Ну, Бегенч, твой черед! — слышит он голос

Аннака. — Иди сюда, рассказывай, как думаешь

строить комсомольскую работу во время сбора хлопка?

Айсолтан внимательно слушает Бегенча, и ее

глаза расширяются от удивления. Что такое с Бегенчем?

Отчего он путает? Нет, она просто не узнает его

сегодня. Уж кто-кто, а он умеет говорить. А сегодня что?

Начнет с одного — перескочит на другое. Мямлит что-

то... Досада разбирает Айсолтан. Разве так должны

выступать комсомольцы? Вон и Чары сидит хмурится,

недовольно покачивает головой. И Аннак уткнулся

косом в какую-то бумагу, чертит карандашом. Видно,

и ему стыдно за Бегенча. Да и все колхозники

поглядывают на него с удивлением. А Джерен-эдже — та

даже отвернулась.

Айсолтан хотя и сердится на Бегенча, но тревога

закрадывается в ее сердце. Уж не заболел ли

парень? Или, может, у него горе какое? Странно

только, что она ничего не слыхала. Ну, наконец-то он

кончил. Теперь будет говорить Чары. Вот он сейчас

разнесет его на все корки! Ну и что ж, поделом...

Но, к удивлению Айсолтан, Чары ничего не

говорит о неудачном выступлении Бегенча. Он напоминает

колхозникам об огромной роли, которую играет

хлопок во всем народном хозяйстве Советского Союза,

Назад Дальше