в укреплении обороноспособности страны.
Рассказывает о применении хлопка в различных отраслях
промышленности и на ярких, живых примерах показывает,
какое значение имеет при этом высокосортность и чи-
стосортность хлопка.
"Вот этот дело говорит! — одобрительно думает
Айсолтан. — Да, у него светлая голова! Никогда ня-
чего не упустит, ни о чем не позабудет и так все к
месту скажет, не то что...» — и она сердито косится
в сторону Бегенча.
— Есть такая поговорка: «Чистота — залог
здоровья», — говорит Чары. — А здоровье, вы сами
знаете, товарищи, — залог хорошей работы. Вот я и
думаю, что нам не мешало бы завести себе для сбора
хлопка специальную рабочую одежду. Только если
каждый будет сам шить, пожалуй, получится
кустарщина. Я что-то не очень верю, чтобы Потды,
например, мог сам себе сшить спецовку. Он со своим
характером непременно карманы на спине пришьет. —
Переждав, когда затихнет вызванный этими словами смех,
Чары заканчивает: — Так вот, чтобы такого не
случилось, давайте двинем дело коллективно.
— Молодец, Чары! Хорошо придумал! —
восклицает Айсолтан. — И вообще все твои предложения
правильны. Ты бы хоть немного поделился мыслями
с другими людьми, с теми, у кого ни одной своей
в голове нет, — и Айсолтан бросает уничтожающий
взгляд на Бегенча.
Тот сидит, опустив голову, с убитым видом, и
Айсолтан жалеет, что сказала такие жестокие слова.
Аннак закрывает собрание, но колхозники, как
всегда, расходятся не сразу. Они оживленно беседуют,
окружают бригадиров, подходят к Чары. Маленькая
Маиса вертится тут же вместе с другими
ребятишками.
Чары издали наблюдает за Бегенчем и Айсолтан.
Бегенч, который обычно любит после собрания
потолковать с колхозниками, стоит в стороне,
прислонившись к дереву. Чары — чуткий парень: он, кажется,
правильно разгадал, что творится с Бегенчем.
«Ясно, как день, — думает Чары, — причина тут
одна — Айсолтан. Неужто у них дело разладилось?
Жаль, жаль парня».
Но Чары замечает, что Айсолтан тоже как будто
не в себе. Вот она стоит в группе колхозниц, поодаль
от Бегенча, вполоборота к нему, и громко смеется, но
Чары готов побиться об заклад, что смех ее деланый.
Он видел, как девушка раза два украдкой бросила
взгляд в сторону Бегенча. Поэтому, когда Чары видит,
что к Бегенчу с одной стороны направляется Аннак,
а с другой в ту же минуту — Айсолтан, он проворно
перехватывает Аннака по дороге и, не обращая
внимания на его протесты, уводит в правление.
Бегенч, занятый своими мыслями, не видит
приближающейся к нему Айсолтан. Очень тяжело сейчас
на сердце у Бегенча. Неудачное выступление еще
больше расстроило его.
«Эх ты, тряпка! —клянет он себя. — В руках себя
держать не умеешь, а еще комсомолец! Теперь она
и подавно смотреть на тебя не захочет. Да и народ
смеется!»
Бегенч чувствует, что ему больше невмоготу быть
здесь, на виду у всех, резко поворачивается и,
обогнув здание правления, выходит в поле.
Айсолтан видит, как при ее приближении
Бегенч вдруг сорвался с места и быстро зашагал
куда-то.
«Что такое? Почему он бежит от
меня?—удивляется она. — Почему не подошел после собрания?
Неужели не хочет со мной поговорить? Да нет, что
я слепая, что ли? Не видела будто, как он на меня
смотрел, когда я доклад делала! Бегенч! Бегенч! Что
с тобой? Если плохо тебе, горе у тебя, не таись от
меня, Бегенч! Подойди, поделись, облегчи сердце!
А не хочешь, так я сама подойду!» — и Айсолтан
решительным шагом направляется вслед за Беген-
чем.
А он стоит на дороге, у края хлопкового поля.
Мирно колышется зеленый хлопчатник, и при виде его
становится легче на душе у Бегенча.
«Да что тут думать! — решает вдруг он. — Надо
спросить ее напрямик: «Айсолтан, скажи, что у тебя
с Сазаком?» Лучше уж узнать все сразу, чем так
мучиться!»
— Беге-е-енч! — слышит вдруг он у себя за
спиной.
Бегенч оборачивается. К нему приближается
Айсолтан, дружески протягивает руку. Бегенч смотрит на
ее нежное открытое лицо, на высокий чистый лоб,
сжимает ее тонкие пальцы в СЕоей широкой ладони
и молчит. Нет, он не будет ничего спрашивать у
Айсолтан. Если ей нужно что-нибудь ему сказать, так
она сама скажет. А она улыбается, ямочки у нее на
щеках смеются, солнце золотыми искорками пляшет
в глубине зрачков, и все черные мысли Бегенча
разлетаются, словно развеянные ветром.
Если вы спросите у Бегенча, о чем говорили он я
по дороге, он едва ли сумеет вам ответить. Сказать
по правде, Бегенч даже не заметил, как очутился
перед домом Айсолтан.
Девушка поднимается на ступеньки веранды,
с улыбкой смотрит на Бегенча:
— Ну, Бегенч, что же ты словно к месту прирос?
— Подожди, не уходи, Айсолтан!
— Я и не ухожу, мы вместе идем. Или ты не
хочешь зайти ко мне в гости?
Бегенч стоит в нерешительности.
— Может быть, мне не стоит заходить к тебе,
Айсолтан? — неуверенно спрашивает он.
— Почему не стоит?
— А что скажет Нурсолтан-эдже?
— А что сказала Джерен-эдже, когда я
приходила к вам?
— Ты пришла с матерью — это другое дело.
— Кто же, как не мы с тобой, Бегенч, будем
разрушать старые традиции? Я думала, что ты лучше
других сможешь мне помочь в этом.
— Кто? — спрашивает Бегенч и чувствует, как
что-то опять ужалило его в сердце, и ему хочется
попытать Айсолтан. — Ну, мало ли кто! Мало ли
передовых парней у нас на селе. Чары, Мурад, Дурды.
Или вот хотя бы... Сазак... парень тоже такой...
напористый...
Айсолтан смотрит на него во все глаза. Что этэ
с ним такое? Опять он стал какой-то чудной.
— Я тебя не понимаю, Бегенч, — с упреком
говорит она. — Сазак, конечно, хороший парень, но почему
ты ждешь, чтобы кто-то другой перестраивал за тебя
жизнь по-новому? Или ты хочешь чужими руками
жар загребать?
— Нет, Айсолтан, нет, — поспешно отвечает
Бегенч. Под прямым, строгим взглядом Айсолтан ему
становится совестно своих сомнений. — Не смотри на
меня так сурово, Айсолтан!
— А нет, так почему же мы не можем сделать
шаг вперед? Почему мы должны ждать, когда это
сделают за нас другие парни и девушки?
Вместо ответа Бегенч поднимается на ступеньку
и слегка касается локтя Айсолтан, как бы приглашая
ее вместе войти в дом.
Нурсолтан встречает Бегенча приветливо,
усаживает его пить чай, но нельзя не заметить, что ее при
этом раздирают самые противоречивые чувства. Она
рада, конечно, очень рада. Разве она не нахваливала
Бегенча дочери, не толковала с Джерен о том, какая
бы это была славная пара? Нурсолтан и сейчас
считает, что лучшего жениха для Айсолтан не
подберешь. Но все-таки, все-таки... Когда Нурсолтан
увидела, что дочь поднимается на веранду вместе с Беген-
чсм, она почувствовала, что ей как-то не по нутру.
Нурсолтан даже сердится на себя за эти мысли, гонит
их прочь, но никак не может от них отвязаться. Она
и хлопочет, и угощает гостя, и старается занять его
беседой, но все получается у нее как-то невпопад,
и она теряется все больше и больше. Заметив это,
приходит в замешательство и Бегенч, и тот и другая
в конце концов растерянно умолкают.
Айсолтан приходит им на выручку. Она
принимается рассказывать о Москве, и хотя Нурсолтан уже
дважды слышала этот рассказ из уст дочери, но он
и сейчас так потрясает ее, что она сидит, подперев
подбородок кулаком, слушает и совсем забывает о
своих тревогах. Забывает даже подбросить углей в
самовар. Нурсолтан не однажды приходилось
путешествовать на спине верблюда, и все-таки, когда верблюд
поднимался с земли или опускался на колени,
Нурсолтан всякий раз с испугом хваталась за седло и
давала обещание пожертвовать чурек во имя божие, если
все обойдется благополучно. И ей, конечно, нелегко
привыкнуть к мысли о том, что дочь ее летает по
воздуху. И тому, что под землей ходят поезда, тоже ведь
не сразу поверишь. Но когда Айсолтан упоминает
о том, что в Москве на улицах повсюду продают
с лотков виноград, яблоки, груши и что, верно, там
есть фрукты и колхоза «Гёрельде», Нурсолтан
облегченно вздыхает:
— Вот это ладно, доченька. Из Москвы к нам
большая помощь идет, хорошо, что и мы не остаемся
в долгу. Надо будет сказать башлыку: пусть пошлет
еще и дынь, и арбузов, и арбузной патоки. А как ты
думаешь, дочка, наши фрукты доходят до товарища
Сталина?
Айсолтан ласково улыбается матери.
— А почему же им не дойти? Наверное, доходят,
Нурсолтан-эдже, — отвечает за Айсолтан Бегенч.
— Так ты скажи башлыку: пусть он прямо
товарищу Сталину пошлет верблюда... нет, самолет
винограда, яблок, груш, персиков, дынь. И пусть
напишет: «Товарищ Сталин! Благодаря твоим добрым
заботам в нашей стране течет мед. Прими от нас этот
маленький подарок. Теперь у нас всего вдоволь...» Да
пусть башлык напишет, что в этом подарке
принимала участие и жена Рахмана Безрукого, которая
благодарит товарища Сталина за то, что он вывел ее из
неволи на светлый простор.
— Да ведь у нас в колхозе не одна ты трудишься,
мать, — говорит Айсолтан. — Тогда придется
написать имена всех колхозников.
— Ну да, правильно... И пусть всех напишет.
— А не слишком ли велик будет список?
— Ну и что ж, что велик? Бумаги, что ли, в
колхозе нехватит?
— Бумаги-то хватит. А вот хватит ли у товарища
Сталина времени читать такой длинный список? Ты
не подумала, что в Советском Союзе не один только
наш колхоз. Сколько еще других!
— Да... Об этом я не подумала. Ну, пусть тогда
просто напишет — от всего колхоза «Гёрельде»,
Так они сидят и беседуют, и Нурсолтап
понемногу осваивается с тем, что дочь ее, никого не спросясь,
привела домой в гости парня.
«Верно, уж я стара стала —судить об этих
делах,— думает Нурсолтан. — Дочка-то в Москве была,
по воздуху летала, под землей ездила, — неужто она
сама не разберется, что хорошо, что плохо?»
И, окончательно успокоившись, Нурсолтан ставит
на стол большое блюдо горячего плова.
Ветер гонит низкие, тяжелые облака. Плотной
серой пеленой затянуло с утра все небо,
закрыло благодатное солнце. Невесело шеле-
_ стит хлопчатник, раскачиваясь на ветру, ро-
няя то тут, то там на землю пожелтевшие
листья, тронутые первыми холодами. Шелковистые,
нежные хлопья, словно жемчужины, матово
поблескивают кое-где на темной, сырой земле.
Айсолтан вышла в поле со своим звеном.
Нерадостно на сердце Айсолтан. Плохо раскрывается в этом
году хлопок, — видно, отразились на нем холода,
стоявшие во время посева и всхода хлопка. Хлопок
хороший, сильный, он поднимается плотной зеленой
стеной, но густо усыпавшие его ветЕИ коробочки
раскрылись лишь наполовину, и не сразу найдешь такую,
которая уже выпустила на волю серебристую пену
волокна. Ищи ее, как ищут белые грибы в русских
лесах! Да ходи осторожней, будь все время начеку, не
то оборвешь как-нибудь ненароком сырую коробочку.
А сколько желтоватых завязей покачивается еще над
верхушками кустов! Они должны развиваться и зреть,
наливаться соком под солнцем. Да, плохо, плохо
раскрывается хлопок! А тут еще непогода, с утра
дует сырой ветер, заволакивает небо тучами, моросит
дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние
з^лорозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся
коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром,
повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок,
Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем
лежит у нее на сердце судьба хлопка.
Заботливо приподнимая ветви, нагибаясь, чтобы
не задеть коробочек, Айсолтан обходит ряд за рядом,
ловкими, осторожными пальцами выбирает из
созревших коробочек тонкорунное длинное волокно.
«Какой урожай! — думает Айсолтан. — Вот он
весь как на ладони. Но если ударит мороз, урожай
утечет между пальцев, как вода. Сентябрь и
октябрь — решающие месяцы в сборе хлопка. В начале
октября должно быть собрано уже больше половины,
а как соберешь, когда хлопок не раскрывается?
Полгода работало наше звено на этом участке. Сколько
труда! Сколько надежд! Это же наша гордость, наша
радость... И все это может пропасть! Как выполним
мы тогда наше обещание? Как соберем семьдесят
центнеров с гектара? С какими глазами поеду я в
район? Что отвечу Москве, когда девушки-текстильщицы
протянут к нам руки, спросят: «Где же хлопок,
Айсолтан ? »
Слезы подступают к глазам Айсолтан. Она
выпрямляется, смотрит на быстро бегущие по небу
низкие ровные облака.
«Солнце, дождь... Почему мы не научились еще
управлять ими? — думает девушка. — Какие урожаи
снимали бы мы с наших полей, если бы могли, когда
нам нужно, сказать солнцу: «Грей»—и дождю:
«Пролейся!» Почему ученые не отдадут этому зсе свои
силы и знания? Заглянули бы они сейчас в мое сердце!
Они, как видно, не спешат — сидят там, в своих
лабораториях. А я спешу, не могу не спешить. Ведь
хлопок, хлопок может пропасть! Тысячи пудов «белого
золота»! Членам звена в глаза смотреть не могу,
словно это я во всем виновата. Да и они тоже, с кем ни
поговори, чуть не плачут...» — И слезы опять
навертываются на глаза Айсолтан.
Аннак в сдвинутой на затылок шапке, в промокшем
кителе, не разбирая дороги, перепрыгивая через
арыки, спешит от поселка к полю. Остановившись
напротив Айсолтан, он смотрит на нее, сдвинув густые
брови, и спрашивает:
— Ну, Айсолтан, как хлопок? — Голос его
звучит тревожно и гневно.
Айсолтан отводит влажные от слез глаза,
виновато опускает голо-ву.
— Хлопок... сам видишь, товарищ Аннак...
— План знаешь?
— Конечно, каждый день сводку смотрю.
Аннак кричит:
— Я тебя не про сводку спрашиваю! Ты аглан
эвена знаешь?
— Товарищ Аннак, ты сам, верно, видишь
сводки...
— Да! Да! Вижу, потому и спрашиваю: где план?
Айсолтан молчит, старается не смотреть в глаза
Аннаку.
— Почему не выполняешь ежедневный план?
— А кто в колхозе выполняет сейчас ежедневный
план?
— Вон оно что! — лицо Аннака багровеет.—Я
тебя спрашиваю: почему ты не выполняешь план, ты,
твое звено? Еще на четверть не выполнили! А мороз
уже на носу. Ты это понимаешь или нет? Хлопок
погибнет! У меня сердце на части рвется! Ты одна
из передовых колхозниц, а не выполняешь своего
долга!
— Аннак-ага, ну как же собирать
нераскрывшийся хлопок?
— А ты найди раскрывшийся! Ищи! Ищи! У
тебя душа за хлопок не болит!
Этого уже не может стерпеть Айсолтан. Она
тоже кричит, глядя на Аннака загоревшимися от
возмущения глазами: