зарабатываешь, а на той позвать не хочешь.
— Да нет, я не поняла, товарищ секретарь... Той
урожаю непременно сделаем и вас пригласим/
«Какое веселое слово «той»! — думает Айсолтан.—
Уж мы с Бегенчем такой той устроим! Наславу! На
весь колхоз. А когда? Когда план хлопка выполним.
Или, может быть, на годовщину Октябрьской
революции. Или на юбилей нашей республики. Да как
Бегенч захочет. Скорее бы только он приезжал! Как
досадно, что его нет сейчас здесь, с нами, на сборе
хлопка! Как обидно лишать себя такого счастья!»
Конечно, Айсолтан понимает, что колодец вещь
нужная, но ей от души жаль Бегенчз, которому не
пришлось участвовать в сборе хлопка. Что- ни говори,
Бегенч молодец. Золотой парень! Не всякий бы
согласился расстаться и с хлопком и с любимой
девушкой, чтобы в сухих песках, в зной и в непогоду, под
открытым небом, работать от зари — рыть для
колхозных отар колодец.
Солнце поднялось уже высоко, и над
хлопчатником разносятся веселые возгласы буфетчика:
— Товарищи колхозники! Приехал буфет на
ишаке. К буфету, к буфету! Кому чурек? Кому чай?
Кому кислое молоко? Кому коурму? Цена за все — одно
спасибо. И вам от нас с ишаком будет спасибо,
только облегчите груз! Облегчите груз!
Через хлопчатник нельзя проехать ни на машине,
ни на арбе, вот почему буфетчик развозит завтрак
колхозникам на ишаке.
Нязикджемал, пережевывая что-то беззубым ртом,
садится рядом с Нурсолтан. Украдкой поглядывая на
Айсолтан, которая сидит неподалеку, Нязикджемал,
как видно, хочет о чем-то потолковать с Нурсолтан.
Уперев острый локоть в колено и держа сухими
пальцами за донышко пиалу, она наливает в нее из
термоса горячий чай и, придвинувшись поближе к
Нурсолтан, уже открывает рот, но, почему-то передумав,
только ожесточенно дует на чай. Отхлебнув чаю из
пиалы и собравшись немного с духом, Нязикджемал
слегка толкает Нурсолтан в колено-.
— Нурсолтан, а Нурсолтан, знаешь, как
говорится: хорошая цель — шмовина богатства, верно, а?
Вопрос несколько неожиданный, и Нурсолтан
молчит, не зная, что на него ответить.
— Вот как управимся с урожаем, думаю завести
себе сноху. Что ты скажешь?
— Что ж, дело хорошее, — одобрительно
отзывается Нурсолтан.
— Да. Девушек у нас много. Но вот угодить мне
трудно. Ты меня знаешь, я, как чайник с кривым
носиком: сижу в золе, а мысли на горе. Такой у меня
нрав. На какую девушку ни погляжу — не нравчтся
мне. Одна длинная, как жердь, другая толстая, как
бочка. Одна ходит, как курица, ногами семенит,
другая смеется так, что слушать противно. У одной мать
мне не по нутру, другая всем бы подошла да
неказиста. Есть вот только одна девушка во всем селе...
А, к слову, что ты скажешь, Нурсолтан, о моем Са-
заке?
— Что ж, Сазак — хороший парень.
— Хороший, хороший, всем хо'рош мой Сазак.
Вот только шапка у него свалилась, одну жену уже
схоронил...
— Это, Нязикджемал, голубушка, в старину
зазорным считалось. А теперь девушки внимания не
обращают, вдовец или холост. С таким сынком, как твой
Сазак, ты к любой посвататься можешь.
— Ай спасибо, Нурсолтан! Твое слово для меня
большая опора. Давно уж я приглядела для Сазака
одну девушку, да все со дня на день откладываю и
откладываю...
— Ну и зря! Хорошее дело зачем откладывать?
— Верно, верно, голубушка, золотые твои слова!
Нязикджемал пододвигается совсем вплотную
к Нурсолтан, снизу вверх заглядывает ей в глаза,
говорит льстивым, вкрадчивым голосом:
— Овладела ты моим сердцем, Нурсолтан. Пусть
твои руки-ноги, уши-глаза не знают болезни...
— Спасибо на добром слове, Нязикджемал.
Теперь Нязикджемал пододвигается к Айсолтан,
которая давно уже с любопытством прислушивается
к их разговору:
— Айсолтан-джан, t a тебе как нравится мой
Сазак?
Айсолтан, приподняв двумя руками плалу,
заслоняет улыбающееся лицо, говорит:
— Я о твоем сыне, Нязикджемал-эдже, очень
хорошие сло'ва слышала от Бегенча.
— От Бегенча?—спрашивает Нязикджемал и
тревожно моргает красными веками. — А Бегенч тут
при чем?
— Бегенч — секретарь комсомольской
организации. Кого ж мне еще слушать, как не его! Раз
он говорит, что Сазак примерный парень, я ему
верю.
— Так, так. — Нязикджемал опять
поворачивается к Нурсолтан. — Мы с тобой старые соседки, Нур-
солтан. А уж как я тебя почитаю, как люблю, ты
сама знаешь. Да что толковать! Кто в селене почитает
Нурсолтан? Ну, и тебе на меня обижаться не
приходится...
— Я тебя, Нязикджемал, считаю как за свою
родню, — отвечает Нурсолтан.
— Так давай, Нурсолтан, мы с тобой совсем
породнимся. Отдай Айсолтан за моего Сазака. Я ей
служить-угождать буду, пока не помру.
Такого оборота беседы Нурсолтан в своем
простосердечии никак не ожидала. Она говорит неуверенно:
— Нязикджемал, ты же знаешь, голубушка, какая
у «ас теперь молодежь-то... Они сами решают свою
судьбу.
— Да ты согласись, а они друг от дружки не
отвернутся, будь покойна. Другой такой пары и не
подберешь. Айсолтан и Сазак — как две половинки
одного яблочка. Был такой случай: забрела как-то раз
Айсолтан невзначай к нам в дом. Я тогда как
глянула на нее — сразу смекнула, почему эта птичка
залетела не в свое гнездышко. Ну, думаю, значит, тут
ей гнездо и вить, раз сердце само сюда потянуло. Ну
что, Айсолтан-джан, тут чужих нет, говори, не
стесняйся: любишь ты моего Сазака?
Айсолтан совсем загородилась — и руками и
пиалой, но в глазах у нее лукавые, шаловливые искорки.
Похоже, что она непрочь немного подразнить
ретивую сваху.
— Нязикджемал-эдже, ты бы лучше своего сына
сдросила, кого он любит.
— Любит, любит... Тебя любит, ты не
беспокойся. Он тебя, голубка, до самой смерти на руках будет
носить,.. Так я, Айсолтан-джан, буду понемногу к тою
готовиться?
— Я думаю, Нязикджемал-эдже, что об этом не
мешало сначала с самим Сазаком поговорить, — едва
удерживаясь от смеха, отвечает Айсолтан. — Он как
будто тоже имеет право голоса, и у него может быть
свое мнение на этот счет. А пока что нам надо не
к тою готовиться, а хлопок собирать.
— Ничего, ничего, я потерплю, «пока не соберем
урожая, моя козочка.
Время уже перевалило за полдень, ветер посвежел
и гонит с запада седые облака.
Над хлопковым полем разносятся звуки дутаров
и гиджаков, и колхозники один за другим выходят
из хлопчатника на большой перерыв. Собираются
группами, рассаживаются вокруг котлов с горячим
пловом.
Айсолтан последний раз окидывает быстрым
взглядом куст: хорошо, чисто выбраны все
раскрывшиеся коробочки. Но хлопок будет теперь
раскрываться еще и еще, быть может, до декабря, и уже
завтра, когда Айсолтан опять придет сюда, на этих
кустах, так тщательно осмотренных, засмеются,
закивают ей новые созревшие коробочки.
Айсолтан выходит из хлопчатника и видит, что
по краю поля идет Бегенч. Наконец-то он приехал!
Вырыл уж, должно быть, колодец.
Сердце Айсолтан бьется так, словно хочет
выпрыгнуть из груди. Конечно, ей трудно не броситься
к Бегенчу, но она сдерживает свой порыв и,
наклонившись над мешками, начинает перекладывать в них
хлопок из раздувшихся карманов своего фартука.
Однако Бегенч не очень торопится! Разве он не
видит ее? Мог бы прибавить шагу!
Но Бегенч как будто хочет пройти мимо, словно
и впрямь не видит Айсолтаи. Тут девушка
выпрямляется, смотрит на него, и Бегенч подходит к ней,
протягивает руку. Он еще больше загорел там, в
степи, и как будто похудел немного. Но почему он
такой хмурый? Можно подумать, что он совсем не рад
встрече. Как-то нехотя, сквозь зубы, отвечает на
быстрые радостные вопросы Айсолтаи и даже смотрит
куда-то в сторону, словно боится встретиться с ней
глазами. Девушка подходит чуть ближе, пытливо
вглядывается в его лицо, участливо спрашивает:
— Бегенч, что с тобой?
— Ничего.
— Может быть, с колодцем дело не ладится?
— Как это может не ладиться? Колодец наславу.
Такие ответы и особенно то, что Бегенч говорит
каким-то чужим, неласковым голосом, обижают
Айсолтаи, но вид у Бегенча такой потерянный, он так
не «вяжется с его резкими, заносчивыми ответами, что
Айсолтан спрашивает еще мягче:
— Почему же ты такой невеселый, Бегенч?
— Так. Устал с дороги. Да, вот еще, чуть не
забыл... Сазак тебе привет передает.
— Спасибо, что вспомнил.
— Он тебе там удобрение приготовил.
— Вот молодец! Я знала, что на него можно
понадеяться. Только зря он до времени болтает.
— И давно вы это с ним задумали?
— Нет, не очень. Ну, да об этом после
потолкуем.
— Это уж ты с ним будешь толковать. Он ско'-
ро сюда приедет с тобой повидаться.
— Со мной повидаться?
— Ну да, ему там без тебя не спится.
— Кому? Сазаку? Что ты болтаешь, Бегенчг
— Ничего. А только ты, чем зря мучить парня,
поторопилась бы лучше со свадьбой!
Айсолтан широко раскрытыми глазами смотрит
в упор на Бегенча.
— Бегенч! Ты в своем уме?
— Обо мне не беспокойся. А вот Сазак, гляди,
как бы и впрямь не рехнулся, если ты еще долго
будешь водить его за нос.
— Да при чем тут Сазак? Что ты выдумал?
— То, что я дурак был, вот что. А теперь no-
Умнел. Твой подарок велишь передать Сазаку?
— Ой, Бегенч! Замолчи лучше!
— А что, Айсолтан? Правда глаза колет?
— Да какая это правда? Очумел ты, что ли?
— Айсолтан, ты девушка умная, прямая будто...
Зачем скрытно дело делаешь? Зачем меня огнем
жжешь! Я всю правду узнал.
— Какую правду? Сумасшедший ты!
— Такую, что ты с Нязикджемал уже дело
сладила. Старуха чуть не пляшет от радости, той
готовит...
— Так это тебе Нязикджемал наболтала?
— Нязикджемал.
'•— А ты и уши развесил?
Айсолтан так рассердилась, что даже уйти
собралась, — разве с этим чучелом можно
разговаривать! — да вдруг как расхохочется. Повернулась
к Бегенчу, схватила его за плечи и давай трясти.
Трясет так, что у того только голова болтается.
— Э, друг, да ты ревнивый, ревнивый... —
задыхаясь от смеха, говорит она. — Вот я из тебя сейчас
дурь-то вытрясу! — И, вглядываясь в расгерянное
лицо Бегенча, опять хохочет. — Ну, скажи на
милость: Нязикджемал поверил! Да ведь я ее просто
подразнить хотела, чтобы она дурацкий обычай
сватовства бросила.
Отпустив, наконец, Бегенча, Айсолтан переводит
дух, говорит полушутя, полусердито:
— Тоже еще, старорежимный выискался! Вот не
пойду за тебя после этого! Да как ты мог таким
глупым словам поверить? Как у тебя только язык
повернулся эти глупые слова повторять? Так-то ты
меня любишь, Бегенч?
Бегенч сжимает ее руки в своих, смотрит, не
отрываясь, на ее нежное смеющееся лицо, говорит:
— Люблю, Айсолтан! Так люблю, что видишь—
голову потерял. Прости.
— Ты же знаешь, Бегенч, что я тебя не только
на Сазака, а ни на кого на свете не променяю,—
просто говорит Айсолтан.
Ветер развеял облака, прогнал их на восток и
стих. Снова весело засияло и начало припекать
солице.
Айсолтан и Бегенч сидят на мешке с хлопком и
мирно беседуют. Бегенч с воодушевлением
рассказывает девушке о том, как они рыли в песках колодец,
как заливали его цементом; о том, как в степи
открываются все новые и новые пастбища, над
которыми разносятся протяжные песни чабанов и нежные
переливы тростниковых дудок; о том, как весело
смотреть на баранов, когда они приходят на водопой
к новому колодцу и, утолив жажду, тяжело
взбираются на барханы и разбредаются по степи, а на смену
им приходят новые отары, и о том, как хорошо
засыпать в степи, у костра, глядя на звезды.
Потом Бегенч признается Айсолтан, что Нязик-
джемал давно уже капнула ему в сердце ядом, —
потому он и осрамился тогда, на собрании. Да и сама
Айсолтан отчасти повинна в их размолвке: она
только подливала масло в огонь неумеренными
похвалами Сазаку.
Девушка хотя и считает ревность большим
пороком, но в этот счастливый, солнечный день ей не
хочется бранить Бегенча. Вместо этого она
принимается рассказывать ему, как от волнения не спала ночей,
когда хлопок не хотел раскрываться, и какой это был
праздник, когда хлопок, наконец, раскрылся, и как
хорошо идет сегодня сбор.
— Айсолтан, — спрашивает Бегенч, — скоро
думаешь выполнить план по звену?
— Думаю, к концу месяца, не позже.
— А по колхозу?
— По колхозу к Октябрьским праздникам
должны управиться.
— А тогда сделаем той, Айсолтан?
— Той в честь урожая, Бегенч?
— В честь урожая — это уж само собой. И еще
один — наш с тобой, Айсолтан.
— А как же быть с Нязикджемал?
— Опять ты меня дразнишь, Айсолтан?
— Нет, нет, Бегенч. Только, знаешь, я с «ей
пошутила, а она уж и впрямь готова мне халат на
голову накинуть.
— Ничего. Мы ее тоже на той позовем.
— А меня?—раздается сбоку насмешливый голос.
«Потды всегда ухитряется появляться, словно из-
под земли», — думает Айсолтан и выдергивает сзою
руку из руки Бегенча.
— Айсолтан! Никак руку занозила?
— Да, Потды. Ты как верблюжья колючка,
которая всегда вырастает там, где ее никто не
сажал, — с досадой говорит Бегенч.
— А ты что такой сердитый? Устал, что ли, на
мешке сидя?
— Соскучился, давно твоей болтовни не слышал.
— И не услышишь, брат. Я сам по себе
соскучился. Ты спроси Айсолтан, как Потды сейчас
работает. Один умный человек есть — и с тем теперь
поговорить некогда. И в светлый день и в темную ночь
на трехтонке хлопок вожу. Такая, брат, горячая пора!
Ну, а у вас как план выполняется? Который мешок
хлопка прессуете?
Айсолтан вскакивает, смотрит на мешок: хлопок
в мешке и вправду изрядно примялся.
— Не твое дело. Ступай куда шел! — сердито
восклицает Айсолтан, стараясь скрыть смущение.
— Ну вот, всегда так! Одному — мед, а
другому — солому в рот. Вам с Бегенчем — мешос<, а мне—
вон пошел! Несправедливость! Сердце так болит, так
болит... Пожалуй, до вашего тоя не заживет.
— Потды! Ты зачем сюда
пришел?—спрашивает Айсолтан.
— За Бегенчем.
— Откуда ты знал, что Бегенч здесь?
— Айсолтан! Меня уже лет тридцать как
перестали в пеленки заворачивать. Ты здесь, на хлэ-пзсе?
Здесь! Значит, и Бегемч тоже где-нибудь здесь. Где ж
ему еще быть? Поехали, Бегенч, отвезу.
— Ступай, Потды, у меня есть машина.
— Ну, все кончено. Пропал парень. Погиб для
общества, оплетенный черными косами Айсолтан. Ой,
горе, братцы, горе!
Оставшись вдвоем с Айсолтан, Бегенч го-ворит:
— Завтра я опять уеду в пески, Айсолтан, На
колодце еще много дел.
— Опять уедешь? Что ж, прощай, Бегенч. Желаю
успеха. Жаль, что тебя не будет здесь: хлопок
раскрывается...
— Да... Хлопок раскрывается...
С минуту они стоят молча, прислушиваясь к
веселому шелесту, глядя на безграничное пространство
хлопкового поля, на приветливо кивающие из-за
листьев, чуть колеблемые ветром белые коробочки.