Из-под пяты веков - Пунух Пэля 13 стр.


– Из Архангельска, знать, приехал этот Николай?

Евстохий кивнул головой:

– Да, да!

– Побольше начальник, чем мезенский да устьцилемский урядники?

– Не сравнить... Помолчи, однако! – говорит Лагей.

Проигрыш замолчал. Впился взглядом в человека, поднявшегося на ноги за столом

президиума и бросившего в зал первые два слова:

– Товарищи неньця!..

Два слова, будто два удара молотом по голове, заставили Проигрыша присесть. Но не от

боли, не от испуга, а от удивления: русский, да ещё большой начальник, родную Ивану

Максимовичу национальность назвал так, как называют промеж себя сами ненцы. В Мезени,

в Неси, здесь, в Тельвисочном – всюду у Проигрыша были друзья вроде Шоркунчика, а никто

и никогда не называл ненецкий народ иначе, как самоядь, самоедины, самоеды.

– Не бывало такого, никогда не бывало, – шепчет Проигрыш, глядя на седеющего

человека, который говорит и говорит. Говорит по-русски, а Иван Максимович и понять не

может, о чём говорит Сапрыгин, потому что в ушах его всё ещё звучат удивительные слова:

«Товарищи неньця».

Но вот кончил свою речь этот удивительный начальник, и все делегаты долго хлопали в

ладоши. Хлопали столь задорно, что Иван Максимович тоже похлопал и прокричал даже:

– Саво! Саць саво! (Хорошо! Очень хорошо!)

Еще не утихли аплодисменты, а за столом президиума поднялся на ноги учитель Павел

Иванович.

– Я перескажу, – говорит он, – то, что вы слышали от товарища Сапрыгина, перескажу

по-ненецки и по-ижемски, потому что знаю: кое-кто из делегатов нашего съезда хорошо

говорит только на родном языке. А все вы знаете, что у колвинских ненцев родной язык –

ижемский, диалект коми языка.

Павел Иванович хорошо владел всеми тремя языками, и после его выступления все

делегаты и гости поняли: от имени съезда надо просить ВЦИК об объединении

Большеземельской, Малоземельской, Тиманской и Канинской тундр в единый округ. Имя

этому округу будет такое – Ненецкий национальный. Власть округа будет подчиняться уже не

Мезени да Усть-Цильме, как было раньше, а крайисполкому. А для национального центра

надо будет строить город... ненецкий город.

Проигрыш бывал когда-то в городе Мезени. В Мезени – так ему сказывали – живёт

народу больше двух тысяч. Неужто такой же большой город будет у ненцев? Врет, поди-ка,

учитель?!

И, не утерпев, он крикнул:

– И всё в этом городе наше будет?

– Наше... Наши школы, наши больницы, наш окружной Совет, наша почта. Со временем

будут, может быть, и заводы рыбные, мясные, замшевые... – разъяснил Павел Иванович.

– Ой-ой!.. Сколько же народу будет в том городе?

– Про то мы ещё не знаем. Может, две тысячи, может, десять. Но мы знаем, что арка

исполком – самый большой исполком, который в Москве, – этот арка исполком поможет нам

построить в тундре город.

«Если целый город, – подумал Проигрыш, – будет Советская власть строить для ненцев –

хорошая эта власть». И он стал живо участвовать в обсуждении вопросов о рыбных угодьях,

о пастбищах для оленей, о противоязвенных прививках...

А вечером этого дня он увидел чудо. Знающие люди называли его «кино». Показывалась

картина из городской жизни. Автомобили, трамваи, поезда – вот что больше всего

понравилось ненцам. Им казалось: вот-вот соскочит машина с полотна и разомнет всех. Они

прятались друг за друга. Закрывали от страха глаза, беспрерывно кричали:

– Ой-ой-ой! Ой-ой...

Когда же машина убегала, так и не соскочив с экрана, визжали от восторга, а вновь

появлявшейся машине кричали:

– Скорей! Скорей! Еще скорей!

Кончился сеанс, и заговорили все сразу:

– Вот это картина!.. Как на ладони, всё видишь... Хороша картина!..

Эти восторженные восклицания прервала металлическая глотка громкоговорителя:

– Слушайте, слушайте, слушайте! Говорит Москва. Вызываем Тельвисочное, ненецкий

районный съезд. У аппарата – Пырерка.

Ненцы насторожились.

Пырерка?.. Что-то уж очень знакомое. Какой Пырерка? Много в тундре живет Пырерок.

Но вот из репродуктора несётся приветствие ненецкой соборке. Приветствие на родном

ненцам языке.

Как пушинки ветром, подбросило это приветствие всех к аппарату. Сразу вспомнили:

Пырерка – это тот, что в Ленинграде учится. Это его голос гремит теперь по залу. И в ответ

знакомому Пырерке единодушно кричат приветствие, уверенные, что и он услышит их, как

они слышат его.

3

– Что думаешь о соборке? – спрашивает у Проигрыша Евстохий Лагей, когда с ужином

было покончено и жена Евстохия смахнула со стола последние крошки.

– Хорошо!.. Страсть как хорошо говорили! Небывалого мы с тобой наслушались, да и

невиданного насмотрелись. Меня прямо-таки оторопь взяла, когда большой русский

начальник назвал нас «товарищи неньця»... Школа опять же для наших ребят...

– А ты почему увез из школы своего сына после первой же зимы?.. Две дочки Андрея

Хатанзейского, да и другие ребята по пятой зиме учатся...

– Будто ножом в сердце ударяешь ты меня этими словами!.. Думаю, что так нынче

сделаю: уговорю свою жену – пошлем Степана с будущей осени.

– Обо всём, что видел и слышал на соборке, расскажи своей жене. Она, может быть, и

поймёт, что надо жить не по-старому, а по-новому. И всех ребят надо учить...

– Ладно, ладно! Так и сделаю, – соглашается Проигрыш. – А сейчас давай-ка спать:

завтра пораньше выеду.

4

– Что долго носил тебя леший? С Шоркунчиком небось пьянствовал да всю пушнину,

которую увёз, пропил? – вот такими словами встретила Хариеста Васильевна мужа.

Иван Максимович торопливо из-под малицы достал сверток бумажных денег,

полученных в «Кочевнике» за пушнину, и протянул Хариесте:

– На-ко, посчитай наперво, а после уж и Шоркунчика вспоминай. Глупа ты, вижу,

сегодня... Еду да чай приготовь, пока оленей распрягаю... А Степан в оленях?

– Где же ему быть, когда ты в отъезде?

Подробный отчёт сделал Проигрыш обо всём, что слышал, видел, делал в Тельвисочном.

И закончил вопросом:

– Не лучше ли нам с тобой сделать так, как советует Евстохий Лагей?

– Опять Степана в школу отправить? – вскинулась Хариеста. – Да отправляй! Лешак с

тобой-то! Отправляй! Правду, верно, сказывают: черного кобеля не отмоешь добела! Живи,

коли так, со своим Степанушкой, а я к своему отцу вернусь!..

На этом семейный разговор оборвался, и Степан продолжал жить в чуме всё на том же

собачьем положении.

СТАРОЕ И НОВОЕ

1

В мае 1929 года ненецкий исполком вызвал учителей Макара Андреевича Прислонова и

Павла Ивановича для получения задания.

– Тебя командируем в тундру, – сказал председатель исполкома Павлу Ивановичу. – Надо

там, в Малоземельской тундре, поставить ПНОК1 на ноги. А ты, Макар Андреевич, поедешь

в Москву, в Комитет Севера при ВЦИКе. Там надо добиться, чтобы наша ненецкая школа

работала столько же месяцев в году, как и русские школы. Исполком думает, что это

возможно... Возможно, если начинать ученье не с декабря, как это делается сейчас, а с марта.

С марта по январь ребята будут учиться, а весь январь–февраль и часть марта у них будут

каникулы. В январе–марте родители детей будут кочевать в лесах близ Тельвиски. Согласен

поехать в Москву?

– Согласен.

– Попробую и я побороться с теми, кто мешает работать нашему первому ненецкому

колхозу, – спокойно, но твёрдо сказал Павел Иванович. – Начну с той самой пармы, жители

которой записались в колхоз ещё в прошлом году.

2

Парма – так назывались стойбища кочевников из нескольких семей. Каждая семья жила в

своем чуме, но свои маленькие стада оленей пасли совместно. Вблизи небольшого озера

Павел Иванович увидел парму из шести чумов. Тут он и остановился.

Он сам прожил свои детские годы в парме, и найти общий язык с кочевниками

1 ПНОК – первый ненецкий колхоз.

сегодняшней пармы для него было просто.

К тому времени, когда солнце полночь показывало, он закончил беседу с кочевниками

такой фразой:

– Так вот, товарищи, привыкайте называть свою парму колхозом. Так и будем называть:

первый ненецкий оленеводческий колхоз. Всероссийский Центральный Исполнительный

Комитет для краткости называют ВЦИК. А вы свой колхоз можете, по-моему, называть

ПНОК.

Раздался общий смех и возгласы:

– Вот как коротко и легко: ПНОК – и всё!

– Малый ребенок запомнит такое название.

– ПНОК, ПНОК, ПНОК... Коротко и красиво.

– Спасибо, Павел Иванович, что добру учишь.

– Глядите на полночь! – крикнул парнишка. – Кто-то к нам идёт.

– Да, кто-то едет к нам, – сказал вновь избранный председатель ПНОКа. – Подождать,

думаю, придется со сном-то.

3

Приехал Варницын.

– Ань дорово! – бросил приветствие, соскочил с санок.

– Куда поехал? – спросил Павел Иванович.

– До вас приехал... Худое дело выходит. Я за советом к вам... Не к вам ехал, да

пообдумался дорогой и вот – к вам.

Варницына окружили.

– Что худое вышло?

– Какая беда приключилась?

– Кого настигла беда?

Варницын, почесывая голову, стал рассказывать:

– Такое вот нехорошее дело вышло: послали меня людей собирать, чтобы судить парня

Проигрышева...

– Судить?

– Кто будет судить?

– За что судить?

– А вы не перебивайте, – остановил учитель. – Сидор Михайлович всё расскажет.

– Вытащил, ишь ты, парень Проигрышев из воды Ледкова Василья Модестовича.

Вытащить – вытащил, а до чума не проводил. По дороге к чуму Ледков чуть другой раз не

утонул – в реке. Вот старик Апицын Федор Егорович и говорит: «Парня надо теперь судить и

присудить к той же смерти, от которой Ледкова спасал, да и не до конца спас».

– А что же остальные – с ним согласились? – не удержался от возмущения Павел

Иванович.

Варницын ожесточенно поскреб в затылке.

– Будет как в старину было в тундре: будут судить старики, а мы, которые помоложе, со

стариками согласиться должны будем... Вот меня и послали собрать как можно больше

народу, чтобы весть о справедливом суде дальше разнеслась. Ещё, кроме меня, уехали три

сына Апицына. Всех ненцев, которые поблизости есть, соберут на завтра. И тогда парня

привезут и утопят... А я так своей головой смекаю: не знаю, за что топить? Кому польза от

утопления?

Варницын еще раз усиленно поскреб в голове.

– Вот какое нехорошее дело выходит!

– Худое дело, – согласились оленеводы. – Что теперь делать будем?

– Ледков тоже за то, чтобы судить Проигрышева сына? – спросил Павел Иванович:

– Да, ишь ты, так-то гладко да хорошо говорил Апицын... За сердце всех нас так и

щипали его слова!.. Шаманит, ишь ты, он. А – сами знаете! – шаманы другой раз сами с ума

сходят и других сводят. На первых порах я тоже поверил в правоту его слов. До того поверил

– сам вызвался других оповещать.

– И нас тоже? – подмигнул своим учитель.

Стыдно Варницыну. От стыда краснеет его обветренное лицо, а глаза, как вороватые

мышата, торопливо пробегают по лицам колхозников, прячутся от учителя.

– К вам, ишь ты, я уж дорогой надумал ехать... Как вспомнил, что Апицын Ледкову

сказал: «Дробовик тебе дам, а зиму вместе с нами будешь охотиться»... Как вспомнил эти

слова, так и подумал: «Суд и всё это ему на выгоду. Другим всем – никому не будет выгоды

от суда, только ему – Апицыну».

– Так... А чем же всё-таки, ты думаешь, мы молжем помочь? – пытает учитель.

– Так я думаю, что судить вы должны, а не Апицын со стариками.

– Почему так думаешь? Нас тоже судьями никто не выбирал.

– То правда: не выбирали вас. Только у вас – власть.

– Какая власть?

В пот бросило Варницына. Неужели учитель не понимает? Уж не со стариками ли он

заодно? И он смущённо объясняет:

– Я так думал – вы власть. Ты сам – в исполком тебя на соборке опять в члены выбирали.

Вам, выбранным нашим, дело с парнем Проигрыша и разобрать надо.

– Так, – улыбается Павел Иванович. – Все сказал? Тогда я буду говорить. Можно?

– Говори, говори! – обрадовался Варницын.

– Стоит ли нам вмешиваться в это дело? Как думаешь ты, председатель тундрового

Совета?

– Как не стоит? – удивился тот. – Соборка нас выбирала, чтобы в тундре мы порядки

новые соблюдали и ничего такого не допускали, что было бы против закона. Шаман Апицын

идет против нынешних законов. Шаман Апицын – за старые порядки. Мы – за новый закон.

Так я говорю? Шаману надо помешать.

– Так, так! – хором ответили жители пармы.

– Я тоже так думаю, – сказал после этого учитель. – Вижу, что вы дружно будете

держаться на собрании. Это значит – мы победим шамана Апицына! Надо только

уговориться вперёд, что и как нам делать. Надо ли дать Апицыну говорить перед

собравшимися ненцами, или мы запретим это от имени Совета?

– Подумать надо... Поговорить надо, – хором заговорили колхозники.

– Кто первый будет говорить?

– Я скажу, – поднял руку Варницын.

– Ну?..

– У нас есть свой Совет. Собрания только он может собирать. Пусть Совет скажет

Апицыну, что у него нет права собрания собирать и суд производить...

– Неладно сказываешь, – перебил председатель тундрового Совета. – Сделаем так, как ты

советуешь, – опять Апицыну одна польза будет. Он по всем тундрам прославит, что

Советская власть рот зажимает. Надо другое что придумать. Шаман Апицын – хитрый

человек. Нам надо супротив его хитрости тоже что-нибудь да похитрее придумать.

– Кто придумал самое хитрое? – шутит Павел Иванович.

– Я придумал! – храбро кричит парнишка лет четырнадцати.

Колхозники удивились:

– Ты?

Парнишка смутился, но учитель подбодрил:

– Ты не робей. Покажи отцу и всем нам, что твоя голова лучше всех наших голов

работает.

– Ххх-а, – расплылся парнишка от похвалы. – Так, я думаю, надо сделать... Хха-а-а!.. Все,

которые здесь есть, на собрание приедем и будем смотреть да слушать. Когда старики начнут

парня к утоплению приговаривать, тогда вот он, – показал пальцем на учителя, – пусть слово

скажет. Он – умеет!.. Ха-ха-ха... Он похитрее шамана будет.

Долго хохотали колхозники над прытким мальчишкой. И решили сделать так, как

советовал маленький дипломат.

– Лучшего исхода – три года думай – не придумаешь! – смеется Павел Иванович. –

Шаман Апицын будет побит не бумажкой из Совета, а решением общего собрания. Слава его

как шамана через это убавится. Только уговор: действовать на собрании всем дружно.

4

В просторном чуме старого Апицына полно народу.

Четырех оленей зарезал Апицын для угощения собравшихся, и все айбурдали парное

мясо, пили теплую оленью кровь.

Сын Апицына и два его работника давно уже уехали за Степаном и его отцом

Проигрышем. Шаман наказывал сыну:

– Проигрышу скажи так: «Твоё стадо растёт с тех пор, как ты перестал ездить в

Тельвиску. И стадо у тебя будет так велико, как море, если ты выполнишь все обычаи,

которые твой отец выполнял. Сын твой Степан нарушил старый обычай ненцев, и ты должен,

если хочешь, чтобы стадо твое умножалось, как умножаются куропатки, привезти сына на

суд ненецкого народа».

– Что буду делать, как сам он откажется ехать и откажется привезти Степана? – спросил

сын.

– Тогда зайди в чум к Василью Ивановичу. Василий Иванович хоть и не нашего рода,

хоть и ижемец он, а обычаи наши уважает. Василий Иванович скажет дочке своей, как

заставить Проигрыша привезти Степана на суд.

– Так... – сказал сын. – Ещё спрошу тебя: как быть, если Ваня-Вась не присоветует

Назад Дальше