– Грамотной сделаем!
– Умирать пора старому в тундре!
– Новую тундру строить будем!
А когда улегся переплёск голосов, Степан сказал так громко учителю, что все слышали:
– Я не знал, кого винить, когда отец мой убил мою мать. Теперь знаю: не его пята мать
убила, а пята тысячелетий! Учиться буду, чтобы убить пяту тысячелетий.
И опять сплелись голоса человеческие:
– Так, так! Верно говоришь, парень: учиться нам надо, чтобы пята веков нас не душила.
ДЕД И ВНУК
Яшка Лаптандер не знал матери: она умерла раньше, чем он научился говорить слово
«небе».
Белый медведь разорвал Яшкиного отца за полгода до рождения Яшки.
Отец Яшкиной матери – Ефим Тайбарей – взял внука к себе.
С дедом да с собакой и прожил Яшка свои первые четыре года. Хорошие ли, худые ли
были эти годы – не знает, не помнит Яшка. Но он никогда не забудет того дня, когда дед
сказал ему, четырехлетнему человеку:
– Пропала, Яков Михайлович, бабка наша. Что будем делать теперь?
Яшка уже знал в те годы, что «пропащих» собак бросают в море. Сам он вместе с дедом
не раз таскал к морю маленьких мёртвых щенков. А бабку тащить в море ему было жалко.
Он заплакал.
«Пропавшая» бабка лежала в избе два дня.
Яшка думал:
«Откроет бабка глаза и встанет».
Но бабка не встала.
Через два дня её вынесли из избы каких-то два мужика и положили в ящик. Ящик
закрыли и гвоздями заколотили.
Что было дальше с ящиком и бабкой, Яшка не запомнил. А позже узнал от деда:
– Закидали бабку каменьями, схоронили.
Стали после этого жить вдвоём: дед и внук.
По зимам дед бил из ружья белых медведей, нерп, белух и моржей, ловил капканами
песцов. Летом ловил дед рыбу – гольца, охотился на гусей, собирал птичьи яйца. Яшка всегда
и везде был с дедом. Во всём помогал деду.
Так прожили семь годов – дед и внук. Всегда вместе, как иголка и нитка: куда один –туда
и другой.
Дед учил внука охотиться, рассказывал сказки и были про старину стародавнюю, про
молодые свои годы.
Внук верил деду во всём.
И дед любил внука... А внук любил деда.
И оба любили солнце.
Первые дни февраля.
Утро с безоблачным небом.
Тихо. Морозно.
От красной зари чуть-чуть розовеет белый снег на земле.
От красной зари пламенем полыхают окна в двух домах.
И раньше других вышли встретить красную зарю двое: ненец Ефим Тайбарей и внук его
Яшка Лаптандер.
Оба сидят на снегу, на пригорке. У обоих ноги калачиком сложены. Оба смотрят туда, где
заря: ждут солнца.
Дед говорит:
– Солнце – оно как человек всё равно. Ходит-ходит и устанет. Устанет – за горы на покой
пойдёт.
Яшка слушает деда. Глядит на большие горы, полукругом оцепившие заснеженные
домики. И верит деду Ефиму. Верит, что солнце – как и дед, и он, Яшка, и собаки – устаёт. И
тогда уходит за горы. А за горами у солнца свой домик. В домике на полу есть, наверно, как и
у них с дедом, оленьи шкуры. Под шкуры и забирается солнце. И спит.
Без солнца жить очень плохо, потому что темно. А в темноте нельзя стрелять Яшке из
деревянного лука деревянной стрелой с медным наконечником.
Темноту недолюбливает и дед. Говорит про неё:
– Мертвая пора опять пришла.
Дед прав: когда не поёт в горах ветер и не шумят в море волны, такая тишина наступает,
как будто всё замерзло и все замёрзли: птицы, звери... Живут только люди да собаки. Но и
люди и собаки очень много спят в это время, потому что спит солнце.
Солнце проснётся – и все проснутся. И надо проснувшееся солнце встретить. Надо на
него посмотреть.
Такое оно чистое бывает после сна, такое яркое!
И так красиво заискрится на солнце покрытая снегом, как скатертью стол, земля.
– Более шести десятков деньков отдыхало наше солнышко, – говорит дед, – как же не
поглядеть, не полюбоваться на него? Знакомого человека встретишь через столько-то
времени, тому рад бываешь. А тут – солнышко!..
И смотрит дед на красную зарю. Терпеливо ждет солнышка. Улыбается.
Яшка смотрит туда же, куда смотрит и дед. И тоже улыбается.
Яшка любит деда, потому что дед любит солнце.
Дед любит Яшку, потому что Яшка любит солнце.
Оба они – дед и внук любят солнце.
– Идёт!
– Идёт!
Так кричат они оба, когда первый яркий луч солнца выглянет из-за гор.
И оба вскакивают на ноги. Тянутся вверх. Машут руками. Смеются.
С ними вместе всегда собаки. И с радостным смехом деда и внука сплетается их лай.
Дед Ефим верит: собаки потому лают, что и они рады солнцу. А Яшка во всём верит деду.
Так было семь лет.
За семь лет объехал Яшка с дедом всю Новую Землю.
И каждый год – в феврале – встречали они с дедом солнце.
Каждый год – в феврале – они смеялись от радости при виде восходящего солнца.
И каждый год – в феврале – вместе с ними встречали солнце пронзительным лаем
собаки.
Ефим Тайбарей родился в тундре. В тундре жил до двадцати шести годов. До двадцати
шести годов кочевал и пас оленей.
Олени давали Ефиму всё: еду, жилье, одежду, обувь. И Ефим, как птица, ел, пил и спал. И
ещё смотрел за оленями, потому что без оленей он не мог бы жить; он умер бы без оленей от
голода. И он шел туда, куда шли олени. Олени сами добывали себе корм, а Ефим кормился от
оленей. Оленей у Ефима было много. И много было еды у Ефима.
Ефим привык думать. «День придёт – еду принесёт».
Но однажды случилось так: день пришел и принес холеру1.
От холеры сдохло Ефимово стадо в три дня.
Остался Ефим без еды, потому что еду давало ему стадо оленей. Не стало у Ефима
оленей – не стало еды.
Тогда сказал Ефим молодой жене своей:
– Птица сама себе еду добывает. Пойдем добывать себе еду.
Два дня шли по тундре. Срывали краснеющую морошку и клали себе в рот.
От морошки хотелось пить. Припадали пересохшими губами к грязным лужицам,
блестевшим на солнце голубыми зеркалами, вправленными в зеленые рамы.
Через два дня набрели на чум. В чуме дымился огонёк. Около чума паслись олени.
Ефим сказал жене:
– Сюда не приходила холера. Здесь дадут нам еду.
И их накормили парным оленьим мясом: таков был обычай тундры – для гостя надо
зарезать оленя.
Усталый и сытый Ефим спал долго. А когда проснулся, сказал хозяину чума и оленьего
стада:
– Холера унесла у меня всех оленей. Мне не на ком возить теперь чум по тундре. Не на
ком возить себя. И не на ком возить свою жену Ирину Сергеевну. Дай мне твоих оленей:
поеду к русским просить еды и денег на новое стадо.
Хозяин чума сказал:
– У меня много оленей. Я дам тебе десять голов, чтобы ты мог возить свой чум. За десять
голов ты будешь десять годов пасти моё стадо. Себя и жену свою будешь возить на моих
оленях.
Ефим не согласился:
– Десяток оленей – это мне мало. И я не хочу – пастухом. Мой отец, мой дед и я – мы все
имели своё стадо. Дай мне десять оленей – я съезжу к русским.
Дал хозяин оленей Ефиму, чтобы доехать к русским. И вот что русские сказали ему:
– Денег тебе не дадим. Хлеба не дадим. Масла тебе не дадим. Не дадим тебе сахару и
чаю. Потому что у тебя нечем теперь платить. Но мы дадим тебе всё, если поедешь
промышлять на Новую Землю. Весь промысел ты будешь сдавать нам. Мы за всё будем тебе
платить. И на первых порах тебе поверим в долг под промысел.
И ещё дали русские Ефиму водки – «сярки»; весело стало и легко Ефиму. И хоть не
хотелось ему покидать тундру, сказал Ефим русским:
– Птица сама себе ищет корм. Кабы я был птицей, я сам перелетел бы через море на
1 Холера – сибирская язва; от нее очень часто падали огромные стада оленей. Не знали сибирской язвы –
«холеры» лишь Канинская тундра да остров Колгуев.
Новую Землю. Но я не птица. И вы везите меня на Новую Землю на ваших судах, чтобы я мог
добывать себе еду на Новой Земле.
На Новую Землю привез с собой Ефим чум и привычку к перекочевкам. Только в
запряжке шли у него не олени, а десять-двенадцать собак.
На собаках ездил Ефим из конца в конец Новой Земли и бил дикарей1. Пять, шесть, семь
сотен рогатых голов ежегодно пробивали Ефимовы пули.
Но одного не мог понять Ефим: сколько он ни привёзет шкур русским – всё мало. Всё
говорят, что «ещё должен». И только через много лет уплатил Ефим долг. И сказал себе: «Не
буду больше с русскими».
Теперь Ефим каждый день ел столько оленьего мяса, сколько хотел. И каждый день
Ефимовы собаки ели столько оленьего мяса, сколько хотели.
И, как и в тундре, говорил Ефим жене:
– День придёт – еду принесёт.
Дни ползли медленно, как волны на океане после шторма, гладкие, однообразные.
Неторопливо, как моржи на солнце, переваливались годы. И Ефим был уверен: «Так всегда
было, так всегда будет».
И поучал четырех своих сыновей и трех дочерей:
– Человеку, как всё равно птице, много ли надо? Клюнул там, клюнул тут – и сыт. Зачем
наперёд заглядывать, как русаки? Зачем запасать того-сего на год и на два? Птица и та
каждодневно корм себе находит. А человек? Или хуже птицы человек?
Сыновья и дочери верили своему отцу. И жили так, как учил их жить отец их Ефим
Тайбарей.
Но пришла на Новую Землю напасть: не стало дикарей.
– Ушли, – говорил сыновьям Ефим, – все дикари в море, на плавучие льдины. И там
погибли. Что будем делать теперь? Где будем брать шкуры на чум? Придётся жить в доме.
И стали жить в доме.
Стали охотиться на ошкуев2. Занялись ловлей песцов и охотой на нерпу.
Не брезговали и ловлей гольца. Собирали и птичьи яйца на обрывистых скалах.
Шкуры ошкуев, песцов, нерпичьи шкуры и жир стал менять Ефим Тайбарей у русских
купцов на еду и водку. И опять были все сыты: люди и собаки.
Поседел уже Ефим, когда наступил первый тяжелый год: не на что было в тот год
выменять Ефиму еду, когда пришел на пароходе русский купец.
А потом и пошло. Сначала два старших сына от цинги умерли. Потом умерли жены всех
четырех сыновей. Унесла цинга и двух дочерей Ефима.
Еще через год погибли в схватке с белыми медведями два младших сына.
И остался Ефим со старухой своей Ириной Сергеевной да с дочкой, с меньшей.
А после и эти умерли. Все умерли у Ефима.
Как маленький обломок от большой лодки, остался у Ефима от прежней семьи только
Яшка.
Да уцелело еще десять собак из шестидесяти.
Вот и всё.
На зверя урожай выпал после того, как схоронил Ефим старуху свою. И сытый старик
опять твердил внуку:
– День придёт – еду принесёт.
Внук верил деду. Семь лет подряд верил внук каждому слову деда. А на восьмой год
перестал верить.
Как семь лет подряд, вместе встретили они и в этот год февральское солнце. И Яшка
сказал Ефиму:
– Светло стало. Поедем завтра на Карскую сторону3.
1 Дикарь – дикий олень.
2 Ошкуй – белый медведь.
3 Карской называют восточную сторону Новой Земли.
– Поедем.
Но на следующий день – у гром Ефим отложил поездку.
– Сон худой видел, – сказал он внуку, – подождать надо. Нельзя ехать сегодня.
И три дня откладывал Ефим поездку: то сон худой ему снился, то человек худой при
выходе из избы навстречу попадал.
А на четвертый день завыло, засвистело в горах. Заухало, завизжало, загрохотало по
крыше дома, в котором жили Ефим и Яшка. Заскрипела, заскрежетала крыша, затряслась, как
умирающая от выстрела нерпа. Завыстукивало чердачное окно: там... та-та-та-та-там... та-та-
та-там... там...
Проснулся от грохота Яшка. Посмотрел в окно: ни неба, ни земли – ничего не видно! Всё
закрыла снежная пыль.
Не только ехать на Карскую – в соседний дом трудно попасть при таком ветре: снежная
пыль закупорит глаза, рот, нос, уши...
Прошло пять дней. Потом ещё пять...
Буря не проходила.
Ещё два дня прошло... По-прежнему грохотала крыша. Трясся, как телега на каменной
дороге, весь дом.
И вот пришел день, который не принес еды.
Яшка заплакал:
– Дед, я хочу есть.
Ефим сунул ему заплесневевшую корку хлеба.
– На, погрызи пока. Хад скоро пройдёт. А день придёт – еду принесёт.
Яшка разозлился, закричал на деда:
– Врешь ты всё! Дни идут, а еды всё нет. На Карскую бы уехали, успели бы медведя, а то
и дикаря подстрелить – было бы мясо. Не стану я больше верить тебе.
Яшке было тринадцать годов, когда открылась на Новой Земле школа.
В ноябре тысяча девятьсот двадцать пятого года в Крестовую губу, где жил тогда Яшка,
приехал на пароходе какой-то очкастый человек и сказал Ефиму:
– Ребят ваших буду учить. Отдашь парня в школу?
Яшка – парень уже большой. Хорошо помогает Ефиму на промыслах. Без Яшки – Ефим
это знает – трудно одному жить.
– Зачем учить? – говорит он очкастому человеку. – Чему учить? Я более девяти десятков
годов прожил без учения. А кто больше Ефима Тайбарея дикарей перестрелял?
– Не знаю.
– Вот, вот!.. А я тебе скажу: никто супротив Ефима Тайбарея.
– Не отдашь, значит, парня?
– Не отдам!
Но Яшка пошел против деда. Он сказал Ефиму:
– Ты всё мне про старину рассказываешь. В старину, говоришь, хорошо жить было. В
старину было так: день приходил – еду приносил. Так ты сказываешь. Ныне так не бывает.
День приходит, а еды не приносит. Жить, как ты жил, нельзя стало. Стало мало еды. Не
запасешь вовремя – сдохнешь от голода. Я хочу сходить в школу. Я хочу узнать, чему учат.
Может, школа научит еду добывать? Русаки все учёны. Ты сам знаешь. Они умеют еду
добывать. Они не сидят без еды, как мы с тобой. Я хочу научиться добывать еду, как русаки.
Ефим нахмурил брови.
– Ты хочешь быть, как луце?1 Луце не будет моим внуком. Хочешь быть луце – иди от
меня.
Горячими стали у Яшки глаза от слов деда. Две горячие капли выпали из глаз.
– Я схожу в школу, – говорит он деду, – потом к тебе приду. Только посмотрю. Я никогда
не видал школы. Ты тоже не видал. Надо узнать, дает ли еду школа.
Ефим всё ещё хмурится.
1 Луце – русский.
– Уйдешь в школу пароходом. Обратно – как? Пароход не придет больше сюда.
– Ты пойдёшь? Возьмём собак на пароход. На собаках приедем обратно.
– Я не пойду.
– Я один тогда.
– Не будешь моим внуком, как уйдёшь.
Очкастый человек так и ушёл на пароход, не дождавшись конца переговоров между
внуком и дедом.
А Яшка уговаривал деда два дня, пока разгружался пароход.
– Мы с тобой вместе всё время. И будем вместе, – говорил он деду, – я хочу увидеть
школу. Отпусти меня на мало дней. Потом опять к тебе приду. Дай мне четырёх собак с собой
– на них и приеду.
– Не дам собак. Дам тебе четыре, на чём сам на промысел выезжать буду?
– Тогда сам за мной на собаках приедешь, как снег выпадет...
Дед поверил: не останься в школе Яшка, не уйдёт от своего деда, потому что Яшка –
ненец, а не луце. А сидеть на одном месте ненец не будет.
Когда загудел басовито пароходный свисток, Ефим сказал внуку:
– Пойдем скорее в лодку. Пойдешь на пароходе до школы. Выпадет снег – приеду за
тобой на собаках.
– Ты хороший! – только и смог сказать Яшка.
Тыко Вылка сказал Ефиму:
– До соборки1 нельзя ребят развозить. Как соборка скажет, так и будет.
Тыко Вылка – председатель Новоземельского островного Совета. Тыко Вылка –
начальник. Ефим не может не слушать начальника. Ефим не может взять из школы внука.
И один в тот год встретил Ефим февральское солнце. Один радовался он первым ярким
лучам его. Не было в этот год рядом с Ефимом улыбающегося лица Яшки. Были только