А однажды ночью поднялся сток такой силы, что замуровал входную дверь в спальню.
Днём, когда наконец удалось отрыть вход в спальню, ребята, смеясь, рассказывали учителю,
как они замурованными провели ночь и утро:
– Холодно было, жарко было... Всяко было... Тебя ждали!
* * *
1 февраля. Морозное утро. Небо чистое, без единого облачка. Ребята приходят утром к
учителю.
– Сегодня надо солнце смотреть.
– Ладно. Давайте тогда дров напилим, чтобы вечером заниматься...
Побежали вприпрыжку к школе.
– Солнце! Солнце!
– Хаяр! Хаяр! (Солнце! Солнце!)
Визжит пила, гулко стучит колун... Три школьника залезли на крышу школы и неотрывно
смотрят на юг – там должно показаться солнце.
Пилят порывисто, с силой налегая на пилу: надо поскорее управиться. Не прозевать бы
солнце! Ещё один балан... Но с крыши кричат:
– Таля, таля! (Идём, идём!) Хаяр, хаяр!..
Вперегонки, падая на крепком снегу, кувыркаясь, ребята бегут на пригорок. Кричат.
Отдельных слов нельзя разобрать, да их и нет. Всё существо ребят переполнено радостью,
восторгом. А не всё ли равно, какими звуками выражается эта радость?
С пригорка виден огромный сноп лучей, разбросанных по небу. Потом показывается
небольшой кусочек солнца. Яркость его после длинной ночи, когда глаз уже привык к серым
и блеклым тонам, кажется ослепительной. Все, кто в это время оказался в посёлке, высыпали
на улицу. И все смотрят на солнце.
Когда солнце уже почти целиком поднялось над горизонтом, показалось, что оно
начинает снова опускаться.
Кто-то крикнул:
– На гору!
И все школьники, а за ними и учитель побежали к вершине горы. В прозрачном воздухе
кажется, что вершина эта очень близко. На деле же до нее от становища около пяти
километров.
Местность постепенно повышалась, и это затрудняло бег. Малыши и учитель отстали. Но
вскоре остановились и те, что постарше, чтобы сделать передышку и полюбоваться солнцем,
которое плыло теперь над горизонтом.
Собрались все в кучу и заговорили о том, почему не везде бывает такая длинная ночь,
как на Новой Земле. Потом снова стали подниматься.
Но до самой вершины не добрались: вскарабкаться на нее по скользкому снегу было
невозможно. Однако солнце теперь было хорошо видно. Лучи его совершенно изменили
облик земли, словно одев её в украшенное бриллиантами платье редкой белизны. Нельзя
было, оторвать глаз от этой красоты.
Жители Заполярья по-особому ощущают живительную силу солнца. Показалось солнце
– скоро прилетят и птицы, а за ними придет пароход. Солнце – весть о приближении тепла.
Для школьников с этим связана и предстоящая поездка домой, в родную семью. И глаза
их смеялись, хотя ноги и ныли от усталости.
* * *
Госторг плохо снабдил на эту зиму кармакульских промышленников. Возможно, трудные
условия разгрузки судов сыграли тут немаловажную роль, возможно, были и какие-то другие
причины, только промышленники остались с очень ограниченным количеством самых
необходимых продуктов. На госторговском складе много было чая, легкого табаку и
прогорклого топлёного масла. Но заменить этими запасами сахар, крупу, сливочное масло,
белую муку было нельзя. До февраля жили ещё сносно, не ощущали особо остро недостатков
в питании, но в феврале почти все запасы иссякли. Приезжая из промысловых избушек за
продуктами, ненцы ругали госторг, агента... Ругали, правда, не очень, больше для очистки
совести. Понимали: ничего нельзя поправить, надо жить тем, что есть. И налегали на ржаной
хлеб да нерпичью кровь. Мясо белого медведя было роскошью. Ненцы отправлялись на
Карскую сторону (так назывался восточный берег Новой Земли) со специальной целью –
убить дикого оленя. Когда они возвращались с добычей, был праздник у всего становища.
Школа была снабжена продуктами значительно лучше, чем промышленники, и они шли
к учителю и просили его отпустить им продуктов из школьных запасов.
Учитель только разводил руками:
– А если, ребята проучатся до прихода парохода, чем я их кормить буду?
Уговаривали:
– Прилетят птицы – гагарками, яйцами заплатим. Ты только дай... Гольца опять же
ловить будем.
Но учитель стоял на своём.
Это вызывало неудовольствие у кармакульцев. Многие стали невольно желать, чтобы
школа поскорее прекратила своё существование: тогда можно было бы подкормиться за счет
её запасов.
К тому же болезнь учителя (цинга) вносила перебои в работу школы. Занятия на
квартире учителя никому не были видны. Создавалось впечатление, что ребята учатся мало,
только напрасно едят хлеб да одежду рвут. И промышленники начали говорить ненцам,
приезжавшим навещать детей, что занятий в школе почти нет, ребята только балуются.
Дошли эти слухи и до Белушьей, где жил Тыко Вылка. Тот приехал в марте месяце.
Пришел к учителю.
– Чем весной ребят кормить будешь? Без свежего мяса цинга заберет.
Учитель понял.
– Вот что, Илья Константинович... В школе, ты сам видишь, кормежка лучше, чем у
промышленников. Ты грамотный человек. Сходи в школу да спроси ребят, чему они успели
научиться за это время.
Тыко послушал учителя: поговорил с ребятами. На прощание сказал учителю:
– Колька по-русски не знал – теперь книгу читает. Другие тоже начинают читать... До
съезда никого не велю увозить.
Слово Ильи – закон для новоземельцев. Не стали и другие ненцы забирать детей из
школы.
* * *
Островной съезд Советов был назначен на 20 апреля. К этому времени ненецкие ребята
прожили в школе-интернате уже около четырех месяцев.
К началу съезда в Малые Кармакулы собрались не только делегаты – съехалось почти всё
население Новой Земли. И все приняли очень деятельное участие в работе съезда.
Председателем съезда был избран Тыко Вылка. Последним вопросом на обсуждение был
поставлен вопрос о школе-интернате, потому что Вылка прекрасно знал: родители
школьников, до которых доходили всякие нелепые слухи, приехали с целью забрать своих
детей.
Сам Тыко Вылка приехал в Малые Кармакулы за три дня до съезда: надо было решить
несколько текущих дел, да и в школе побывать, поговорить с учениками. И сейчас он первым
выступил после краткого отчёта учителя о работе школы-интерната.
– Я сам, – сказал он, – проверил работу школы. Все наши ребята, кроме двух, научились
читать любое слово в букваре. Считают и писать тоже уже все умеют немножко. Едой ребята
довольны: кто сколько хочет, столько и ест. Учителя хвалят: хорошо обращается с ними.
Радоваться нам надо, что учеба в школе пошла.
С места откликнулись:
– Так вот и есть: очень хорошо, что наши ребята маленько-то подучились. Подучились –
наперво и хватит. Не пора ли по домам развезти?
Тыко Вылка ничего не ответил говорившему. Он был уверен, что его отзыва о работе
школы совершенно достаточно, чтобы ненцы-делегаты поняли: хорошо ребята учатся,
хорошо питаются – пусть остаются в школе до парохода, как говорил в своём докладе
учитель.
Вылка сразу спросил:
– Кто из вас, товарищи делегаты, проголосует за то, чтобы увезти ребят из школы?
Проголосовали все ненцы-делегаты, а их на съезде было большинство. Тыко Вылка
растерялся. Меж кустистых бровей его пролегла глубокая складка, умные лучистые глаза
скрылись под опущенными веками.
Не поднимая век и ни к кому не обращаясь, он раздумчиво произнёс:
– Развезём ребят – ладно ли это будет?
Несколько мгновений Тыко помолчал, а потом повернулся к учителю.
– Придётся развозить ребят... Неловко получилось...
Учитель ответил:
– А что ты сказал в защиту школы?
И Тыко Вылка понял свою ошибку.
– Ты прав, – сказал он учителю. – Сейчас скажу.
И Вылка произнёс горячую, краткую и убедительную речь на своём родном языке:
– Стыд, как огонь, жжёт меня. Вам всем сегодня должно быть стыдно! Кто из нас учился
в школе? Кто умеет читать? Скажете, что я учился. Да, добрые люди научили меня читать и
писать. Спасибо большое Владимиру Александровичу Русанову. Что звери, что мы – для
царской власти это было одно и то же. Советская власть считает нас людьми. Такими же, как
русские, как все другие народы. Советская власть верит, что наши дети могут учиться не
хуже, чем русские. Она открыла для наших детей школу. Я уже сказал вам, что в школе наши
дети учатся хорошо. Зачем мешать им учиться? Кто говорит вам, что они не столько учатся,
сколько балуют? Говорят те, кто не хочет, чтобы наши дети были грамотными. Одному из
самых давних зимовщиков на Новой Земле до 1917 года мы верили во всем. Вы все его
знаете. На артельных началах мы согласились с ним промышлять. Весь доход от своих
промыслов доверили ему, двадцать две тысячи рублей артельных денег доверили. Он их в
норвежский банк свез. А в 1917 году после революции сказал, что все наши деньги пропали...
– Тарем, тарем (так, так), – послышались возгласы с мест. – Обманул он нас!
– Таким, как наш бывший артельный голова, темнота ненцев – прямая выгода. Тёмными
наши дети останутся – легко их будет обмануть, обсчитать. Грамота – это свет! Я за то, чтобы
дети мои стали светлыми! Я за то, чтобы школе быть! – горячо воскликнул Вылка.
При последнем слове он энергично вскинул вверх правую руку. Вслед за ним
решительно подняли руки и все делегаты.
– Опустите, – сказал Тыко Вылка после небольшой паузы. – Пиши, секретарь: «Школе
быть!»
Среди женщин начался шумок: чувствовалось, что кое-кто из них недоволен решением
съезда. Тыко подозвал учителя. Сказал ему:
– Съезд решил, а матери по-своему сделают, увезут своих детей. Нельзя перерыв в учебе
сделать?
– Дай слово – всем скажу об этом.
Тыко Вылка постучал линейкой по столу.
– Помолчите маленько. Учитель что-то сказать вам хочет.
– В русских школах после четырёх месяцев учебы школьникам дают отдых. Надо дать
отдых и моим ученикам. Везите на две недели домой – пусть отдохнут.
Раздался дружный смех и крики:
– Не возите, не возите, а теперь повезите!
– Не повезём!
Тыко Вылка, наклонившись к самому уху учителя, тихо сказал:
– Сначала я ошибку допустил – ты меня поправил. Теперь ты ошибся – я тебя поправлю.
Стук линейки водворил тишину. Широко улыбаясь, с лукавыми искорками в глазах Тыко
Вылка произнес заключительную речь:
– В повестке съезда вопросов больше нет. Объявляю... Нет, не то слово сказал. Так надо
сказать: приглашаю всех ненцев в Белушью. Ночь переспим – в Белушью все пойдём:
свадьбу моей дочери справлять станем. Всех школьников тоже в Белушью повезём.
Согласны?
* * *
Ночь как день: солнце далеко не доходит до горизонта. Под тёплыми лучами расползлись
прорехи на снегу, а в них проглядывают тёмные и бледно-зелёные пятна. В заливах лёд стал
серым, губчатым. Огромные стаи птиц наполнили новоземельскую тундру немолчным
гомоном.
После зимней тишины птичий гам кажется человеку особенно приятным. Птицы – это
ниточка, которая связывает Новую Землю с остальным миром.
Теперь уже нечего бояться голодовки: есть мясо птиц и птичьи яйца.
Кармакулы – главная резиденция гагарок. Около Кармакул расположена группа
скалистых островов – их излюбленное местожительство. Неуклюжая на суше, гагарка не
может легко подняться с ровной площадки и выбирает для гнездования отвесные скалистые
берега. В случае опасности гагарка прямо со скалы падает в воду и ныряет. Под водой она
работает не только перепончатыми ногами, но и крыльями – летит.
Когда впервые подходишь к каменной скале, выступы которой усеяны гагарками, и
смотришь вниз на море с высоты 50–100 метров, холодок пробегает по спине. Не только
спускаться вниз – смотреть страшно. Малейшая неуверенность в себе, потеря равновесия – и
полетишь с огромной высоты в холодные волны.
Вода и ветер усиленно трудятся над разрушением этих скал. Весною вместе с тающим
снегом куски камня постоянно падают в океан. Часто достаточно бывает выстрела, чтобы от
скалы оторвался камень и с грохотом полетел вниз, увлекая за собой другие.
Вот такие-то места и любят гагарки, тут-то они и гнездятся. Гагарка не вьёт никакого
гнезда. Она кладет на выступ скалы одно единственное яйцо и садится на него. Спугнутая,
бросаясь в воду, птица нередко увлекает за собой и яйцо.
В этом случае потерю она тотчас же восполнит: снесёт другое яйцо. Этим и объясняется,
что сколько ни собирают яиц, заметной убыли их не наблюдается.
Гагарки прилетают в места, гнездования значительно раньше других крупных птиц. Сбор
яиц гагарок обычно начинается в конце июня. Хоть и неприступна на первый взгляд скала, но
в погоне за яйцами, этим лакомым блюдом, человек превозмогает страх. Случалось и такое,
что кто-то обрывался со скалы, разбивался об острые уступы камней или тонул в океане, но
других это все равно не останавливало.
С ведром в руке или же пряча яйца внутрь малицы, ходят промышленники по
обрывистой скале, выискивая место, куда бы поставить ногу, за что бы ухватиться свободной
рукой. Главное надо успеть собрать свежие яйца, пока они не запарены. В это время яйца
гагарок – почти единственная пища кармакульцев. Они так и говорят: «Яйца с яйцами едим».
Из яиц ухитряются даже делать молоко. Правда, вкус этого молока далёк от вкуса молока
коровы, но новоземельцы неприхотливы. «Брюхо не стекло, – приговаривают они, – не
просвечивает. Значит, набивай чем хошь».
Соблазнительно было и для школьников полакомиться яйцами. То один, то другой
отпрашивались у учителя поехать с родственниками на птичий базар.
Приставали и к учителю:
– Пойдем на базар!
Тот колебался.
– Помните, что отцы ваши на съезде говорили? Никого из вас на базар не пускать...
Но что ребятам родительские предостережения, когда яйца так вкусны, а базар – рукой
подать: только перейти рукав моря по льду – и базар, всего-то пять километров до него. В
тихую погоду у школы слышен даже свист разрезаемого многими тысячами крыльев воздуха.
Разве устоишь против такого соблазна?
В начале июля учитель решился:
– Завтра, если будет солнышко, пойдём на базар. Только уговор: к краю не подходить. Я
буду собирать яйца, а вы будете носить их к санкам.
От радости ребята загоготали, закрутились, образовав бесформенный ком.
На следующий день с раннего утра засобирались в поход: взяли хлеба, чаю, сахару,
масла, дров, кружки, кастрюли, корзины под яйца. Когда пришел учитель, всё уложили на
санки и с гиканьем понеслись по льду рукава.
На птичьем базаре никак нельзя было отогнать ребят от края обрыва. Уговоры не
действовали. Наконец учитель согласился дать каждому попробовать прелесть сбора, приняв
меры предосторожности.
Первым полез самый старший из воспитанников. Его опоясали веревкой, конец которой
находился в руках учителя и других ребят. На первый выступ скалы парнишка ступил смело.
Потом посмотрел вниз и закричал:
– Боюсь!.. Боюсь!..
– Ведь ты же на верёвке, – успокаивал его учитель.
А ребята стали подзадоривать:
– Струсил, струсил!..
Насмешки подействовали, страх прошёл. Минут через пятнадцать первого сборщика яиц
вытащили. Он весь вымазался птичьим пометом, даже нос ухитрился запачкать. Зато в мешке
оказалось много яиц.
У ребят разбежались глаза. Бросились считать.
– Мат-ю самлянг (68), – насчитали они.
До обеда все успели спуститься вниз. Было собрано около 600 яиц. Когда уборщица