указанный ему стул. Озирался, недоумевая, где же владыка. Мужчина в пиджаке уселся
напротив, закурил.
– Чем могу служить?
Семен мял шапку в руках.
– Мне бы увидеть владыку. Али его нет дома?
Мужчина чуть заметно усмехнулся, стряхнул пепел с папиросы на основание
подсвечника.
– Архиерей – это я. Если вы ко мне, я вас слушаю.
У Семена пропал дар речи. Не таким он представлял себе архиерея. Стриженый,
похожий на мясника, дымит табаком и по разговору совсем не похож на преосвященного.
Семена взяло сомнение, он беспокойно заерзал на стуле.
Архиерей понимающе повел бровью.
– Вас, вероятно, удивляет мой облик, не совсем, так сказать, архиерейский. Успокойтесь.
Я действительно архиерей. А что не в надлежащем одеянии, так, полагаю, дома незачем
носить митру, не нужны омофор и саккос, можно снять панагию. Не так ли?
– Оно так, – нерешительно согласился Семен. Архиерей наклоном головы подтвердил,
что действительно так, встал, подошел к шкафу. Открыв дверку, он навлек из шкафа
огромную горшкообразную шапку золотого шитья, усыпанную каменьями – настоящими или
фальшивыми, разбери – и водрузил её на свою голову. Бычихин невольно перекрестился. В
открытом шкафу тускловато поблескивало парчовое архиерейское облачение.
– Ваше преосвященство, простите меня, неверного, согрешил я, – склонился Семен.
– Ничего, бывает, – с иронической улыбкой ответил архиерей, положив митру на место,
закрыл шкаф.
– Итак...
Бычихин не без сбивчивости передал поручение Платониды. Нет церкви, нет
священника, есть псаломщик. «Псаломщика просим облечь в сан священника. Будет ли на
это соизволение владыки?» Эти фразы Семен заучил, они сказаны Платонидой.
Наступила пауза. «Владыка» не отвечал, сидел, возведя очи горе. Семен ерзал на стуле.
Он ждал ответа, а ответа не было.
– Ваше преосвященство, – потупясь произнес Семен. – Там, у постоялого, мой воз.
Благослови, святой отец, разгрузить его. Во славу церкви православной... Облагодетельствуй,
ваше преосвященство...
Архиерей разгладил бороду, благословил Семена, удостоил его приложиться к
владычной руке.
– Ну что ж, пусть приезжает ваш псаломщик, рукоположим... Послужит в соборе
дьяконом недельку, а там облечем и саном священника.
Через месяц Харлам Леденцов вернулся в Сосновку из Великого Устюга в рясе и с
наперсным крестом. Семен первый встретил его с умилением и первый уважительно назвал:
– Отец Харлампий...
Глава пятая
НЕ РАДИ КАРТОФЕЛЬНОГО КИСЕЛЯ
1
Бережной не ленился делать порядочного крюка, чтоб побывать в делянке Пашиной
бригады. Пока Паша путешествовал в Ханюгу, Егор заглядывал туда не однажды. Увидев его,
ребята говорили:
– Опять идет соревнователь наш...
– Небось страшится, как бы мы его не обогнали...
– Перегоним, того и гляди, как хохлатка сокола...
А Егор придет, сядет на пенек, свернет цигарку, с достоинством расправит усы, спросит,
снисходительно поглядывая:
– Как робится, соревнователи? Сдвиги есть?
– Небольшие-то есть, Егор Павлович, – отвечают ребята. Они и в самом деле пообвыкли,
втянулись, выработка стала понемножку расти. Однако до нормы ещё не дотягивают.
Бережной посмотрит их топоры, тронет пальцем острие, проверит, прищурив глаз, развод у
пил, скажет:
– Точите лучше. Исправный инструмент – половина успеха.
Молодежь почтительно слушает, некоторые улыбаются в рукав. Им эти мудрые слова
известны из плаката на стенах барака. Приглядится Егор, как стоят рубщики у комля дерева,
начнет поправлять.
– Ногу отставь, не горбаться, а будто приседай, руками двигай без нажима: пила лучше
пойдёт, меньше устанешь...
Молодежь старается следовать советам, но не всегда у неё получается, как у опытного
лесоруба. Егор показывает раз и два, с терпением и спокойно.
– Ничего, научитесь... Да и силы поднакопится...
В день возвращения Паши Егор пришел в барак; где жила бригада. Слушал длинный и
подробный Пашин рассказ о Чуренкове и его приемах. Паша волновался, расхваливал чурен-
ковскую бригаду до небес, восхищался самим бригадиром.
– Это настоящий лесной богатырь. И берет он не силой, а умом да ещё тем, что не о себе
и своём кармане думает, а об интересах государства. О других заботится прежде всего...
Бережной придирчиво расспрашивал, вникал в подробности. И никак не мог поверить,
чтобы на каждого из семерых в бригаде приходилось больше, нежели нарубает он, Егор
Бережной Ну, пусть Хабибула и те два Николая тоже, допустим, не уступят. Возможно. Так
девки-то! Они и топора небось по-настоящему не умеют держать... И силенка у них какая?
Им тягаться с Бережным? Почему-то в Сузёме нет пока таких не только девок, но и мужиков.
Что ни говори, а тут фокус. Пыль пустил в глаза Чуренков, вот...
Паша не стерпел такой охулки. Он набросился на Егора чуть не с кулаками.
– Ты единоличник, только о себе думаешь и по себе всех примеряешь. Чуренков...
Знаешь, какой это человек? Это такой человек... Такой человек... А ты – фокусы и пыль... Вот
посмотришь, мы в нашей бригаде применим чуренковский способ, не пришлось бы тебе нас
догонять...
Бережной невозмутимо улыбался, а на душе у него было смутно. «Мальчишка, а так
отчитал. Ещё грозится: догонять, перегонять... Языком-то болтать легко. Ты у пня поболтай с
толком... Да где тебе – материно молоко на губах не обсохло...»
Ничего этого вслух сказано не было. Осталось в Егоровой душе. Бережной неторопливо
встал, застегнулся на все пуговицы, нахлобучил шапку и поклонился.
– Прощайте-ко... Обгоните, так подайте весть...
2
Всю неделю сосал Егорову душу червячок. Подмывало заглянуть в Пашину бригаду,
узнать, что у них творится. Но Егор старался заглушить это желание; топор ли возьмет –
щепы брызгами летят, пилой ли займется – опилки тучей. А червячок посасывает и
посасывает. Не вытерпел Егор, направился вечером в делянку к Пашиной бригаде. Ребята
разделывали последние стволы. Сучья в костре пылали, освещая лес мятущимся пламенем.
Егор сделал вид, что заглянул по пути.
– Не пора ли, братушки, на отдых? – сказал он подходя.
– Сейчас к дому, – весело ответил Паша. – Десятник примет древесину, и потопаем.
Иван Иванович замерял кряжи метром с медным крючком на конце, записывая в
измусоленную тетрадку. Придирчиво осматривал каждый кряж: нет ли заболонной гнили,
«табачного» сука и иного древесного порока. Записав всю принятую древесину, десятник,
наморщив брови, долго подсчитывал. По мере подсчета лицо его становилось все более
изумленным. Он то смотрел в тетрадку, шевеля губами, то вскидывал глаза на ребят и
оглядывал их с головы до ног, будто впервые видел. При этом косматые брови его то
сходились, то расходились. Егор через плечо тоже заглянул в тетрадку. Паше невольно
вспомнилось: он так же высматривал итог у Чуренкова. И Паша спросил совсем похоже на
Хабибулу, даже с акцентом:
– Что? Неверно записал?
Мастер подумал, что вопрос относится к нему, и ответил:
– Нет, верно записал. Пошло у вас, ребята, дело. Пожалуй, ещё немного, они тебя и
обгонят, Егор Павлович.
– Обгонят так обгонят, – промямлил Бережной, и всю дорогу до дому эта фраза не давала
ему покоя, всё возвращалась, он повторял её то в уме, то вслух. И удивлялся – до чего
навязчивая! Подумаешь, велико дело – ребятишки стали дожимать. И пусть их! Так нет, не
идет из головы у серьезного мужика глупая мальчишеская погудка. Осилили, ишь ты...
Лешева погудка! То ли честолюбие задели у Егора, то ли растревожили иную жилку, а
потерял мужик покой. Не находит себе места.
3
Прошел месяц. Егор ни разу не наведался в бригаду. Выросли большие, сами с усами.
Няньки им больше не надо. И хочется узнать, что у них там, да не пойдет, и вся недолга. Что
он – дитё, – вперегонки играть...
Обычно, проходя мимо столовой, Егор скашивал глаза на Доску почета. Там первым
стояло его имя. Он старался казаться равнодушным. Придумают, мол, тоже – почетная доска!
Будто уж такой почет, ежели имя твое мелом нацарапают. Но сквозь напускное равнодушие
просвечивало что-то другое. Смотреть на своё имя, хоть и мелом нацарапанное на
выкрашенной суриком доске, ей-богу, было приятно. И вот идёт Егор мимо столовой, косится
привычно на доску и начинает часто-часто мигать: на том месте, где стояла первая буква Е с
завитушкой, этой буквы нет, и завитушка другая. Уж не опилок ли в глаза попал? Да нет, не
опилок! Егорову имени пришлось малость потесниться, спуститься на строчку ниже. А
сверху стала бригада Паши Пластинина. Егор поскреб затылок: не успел схватиться –
пришлось скатиться. Оглянулся, не видит ли кто. Нет, улица пуста. А зашел в контору,
оказалось, что видели. Иван Иванович первый скалит зубы.
– Довелось, брат, тебе съехать малость, Егор Павлович. Молодежь вперед выскочила.
– Бывает, и курица петухом кукарекает, – ответил Егор. Он поспешил сесть в угол и
заняться цигаркой.
Контора была новая, с желтыми пахучими стенами и плотным струганым полом. И
облака табачного дыма в этой сверкающей желтизне казались особенно нелепыми. Но все
курили и бросали окурки прямо под ноги. Лесорубов набилось много. Одни сидели на
скамейках, расставленных вдоль стен, другие стояли, прислонясь к стене плечом, а кто
присел на корточки и так покуривал да подрёмывал. Многие толпились у стола, наседали на
Ивана Ивановича. Он сегодня чувствовал себя немножко по-праздничному: ему присвоили
звание мастера леса. Однако лесорубы не очень считались с настроением нового мастера. Тот
просил новые рукавицы, тому нужно было заменить топор, а этот кричал, что без напилка
пальцем пилу не выточишь, а выклянчить у кладовщика новый напилок труднее, чем добыть
молока от завхозова козла. Один совал мастеру в нос квитанцию и негодовал, что
неправильно выведена кубатура, другой жужжал над самым ухом о разбитом стекле в бараке.
Иван Иванович, не обращая ни на кого внимания, усердно вычерчивал диаграмму. С великим
тщанием, прикусив кончик языка, он прикладывал к бумаге линейку, проводил сперва тонкую
лилию карандашом, потом чернилами. Затем заливал столбики диаграммы и страшно боялся,
чтобы чернила не расплылись и не испортили всю музыку. Наконец он обвёл столбики
красные и синим карандашами, нарисовал красивые округлые цифры. Готовую диаграмму
приколол кнопками к стене. Лесорубы без особого интереса посмотрели на произведение
мастера и, видя, что он освободился, с новой силой высыпали на него все свои докуки Иван
Иванович замахал руками.
– Да подождите вы! Сначала с планом утрясем. Видите, как задание увеличилось, – он
показал на диаграмму. – Вопрос, как его обеспечить...
– Обеспечим, не первый раз...
– Не сто, так пятьдесят всяко сделаем...
– Нам в привычку, так-то...
Иван Иванович вылез из-за стола, прихрамывая, подошел к двери и распахнул её. Облако
пара хлынуло по полу. Такое же облако, только сизое, потянулось, колыхаясь над головами, к
двери.
– Чище будет атмосфера, – сказал мастер. – Дайте-ко, братцы, подумаем, как нам ловчее с
планом справиться. Вот у ребятишек дело вроде пошло. Егора Бережного уже перехлестнули.
Где ты, Егор Павлович, чуешь? Бригадой-то, выходит, в самом деле ловчей... Не зря тут про
Чуренкова болтали. Может, ещё кто хочет бригадой попробовать? А? Ты, Егор, не думаешь?
– Одному отставать не столь стыдно, – откликнулся Егор из угла.
– Он не отстанет...
– Он, возможно, и не отстанет, другие отстают. .
– Я за других не ответчик...
– Ну, как знаешь...
Иван Иванович убрал свои чертёжные принадлежности в ящик стола, оперся о
столешницу руками.
– Кто надумает, товарищи, в бригаду, потолкуйте меж собой, потом мне скажите.
Инструменты новые получены, пильные полотна из тонкой, особого закала стали. Будем
выдавать в первую очередь бригадам. Тех, кто добьется в бригадах повышения
производительности, из бараков будем переводить в новые помещения. Видели, строятся на
берегу? Там на пятерых комната...
– А молочных рек с кисельными берегами для бригад не будет? – прозвучал ехидный
голосок.
– Будут, – совершенно серьезно ответил мастер и тем убил насмешку. – По молоку
договор заключили с колхозом «Красный Север». А кисель и ныне в столовой каждый день
есть. Не знаю, много ли у продавца еще картофельной муки в запасе... Вон он идёт. Эй,
Петрович!..
Мастер постучал кулаком в переплет рамы. За морозным узором стекла возник силуэт
лохматой папахи.
– У тебя картофельная мука, Петрович, не вся вышла?
– Есть, хватит, – ответил басок за окном. – Тебе на клейстер, что ли?
– Нет, на кисель. Топай своей дорогой...
Лесорубы засмеялись: «И киселем обеспечил...»
– Раз будет кисель, тогда что ж, мы не против, – пискнул ехидный голосок. Его
обладатель нырнул в сени, прихлопнул дверь. Иван Иванович развёл руками, поклонись ему
вслед.
– Ладно, без киселя твоя рожа весела...
До поздней ночи горела в конторке жестяная мигалка с прокопченным стеклом Лесорубы
со всего участка перебывали тут за вечер. Тысячу дел, малых, но важных, решил мастер. А
Егор Бережной всё сидел и сидел в уголке, свертывая одну цигарку за другой. И только когда
контора опустела, а Иван Иванович взял лампу со стола и повесил её на гвоздик, намереваясь
гасить, Егор подошел к нему.
– Ты не ушел ещё, Бережной? – удивился мастер.
– Я попробую, Иван Иванович...
– Что попробуешь?
– Эту, как её, бригаду-то... Запиши уж меня...
Он обеими руками нахлобучил шапку, зашагал к двери. Взялся за дверную скобу,
наклонясь под притолокой.
– Не ради киселя, не думай...
Глава шестая
В СУЗЁМ ПРИЕХАЛ ПЕНЬ КОЛОДИН...
1
Митя обхватил Пашу за плечи, тискал его, щекотал, дурачился.
– Ой, молодчага ты, Павлушка, прямо герой, чучело ты гороховое, лупоносый чёрт,
орясина стоеросовая...
Паша с трудом освободился от дружеских объятий, отстранил приятеля, а сам не знал,
как ему быть – улыбаться или хмуриться. Он всё же сдвинул брови, еле сдерживая готовую
расплыться улыбку, и сказал обидчивым тоном:
– Ещё у тебя есть в запасе ругательные слова? Высыпай все заодно.
– Высыпал все, больше нет. Давай рапортуй по-деловому.
Пашин рассказ о поездке в Ханюгу так понравился Мите, что он тут же написал заметку
об этом в газету.
– Нет, вы орлы у меня, ей-богу, орлы! Даже дядюшку Егора так обескуражили, что
бедняге пришлось в бригаду записываться... Да, братцы, мы ему сегодня ещё перцу
подсыплем. Вы знаете, какую я забористую штуку выдумал? Световую газету стал
устраивать на участках. И здорово получается, лесорубам она нравится во как! Пень
Колодин, старый лесоруб, разъезжает по делянкам, всё видит, всё слышит, ничего от него не
скроешь, ничем его не улестишь. По заслугам и наградили высечет. Сегодня Пень Колодин
появится и в Сузёме. Посмотрим, как его тут встретят. .
Необычное объявление о приезде в Сузём какого-то Пня Колодина заинтересовало не
только молодежь, но и пожилых лесорубов. Желающих посмотреть на невиданного гостя и
послушать его приглашали в старый барак, где обычно показывались кинокартины. Людей
набилось втугую. На обычном месте – экран, у противоположной стены – киноаппарат, около