Через пять лет, возвращаясь из экспедиции, осенним днем заезжаю к Ахмету. Захотелось
навестить старика, посмотреть, как он живет, и при случае поохотиться.
Встречает меня пожилой, сухощавый человек небольшого роста в опрятном сером
комбинезоне. Темное от загара лицо приветливо улыбается. В лучиках морщинок щурятся
зоркие, с огоньком глаза.
Он учтиво справляется о моем здоровье, о благополучии моих домашних. Отвечаю, и, в
свою очередь, проявляю такое же внимание к семье старика. У него тоже всё обстоит хорошо.
Черноглазые внуки-пионеры ходят в школу. Сын – зоотехник.
Вводит меня Ахмет в свой домик. Чисто, светло. Ставят, как полагается, самовар.
– Включить радио? Хочешь послушать новости недели? – спрашивает меня довольный
хозяин.
Мы слушаем радио и рассказываем друг другу о своей жизни. Ахмет ждет не дождется,
когда его любимый внук поедет учиться в Москву. А мальчуган растет удалой. Припав к луке
седла, он ветром летит на быстром коне и на полном скаку, изгибаясь, подхватывает шапку с
земли.
Дед с гордостью говорит:
– Такой нигде не пропадет, везде ему дорога широкая! В Москве сумеет показать себя
молодцом!..
Беседа наша затянулась за полночь. Решили на следующий день поехать на охоту.
Утром Ахмет запряг лошадь в бидарку – легкую двуколку, – и мы отправились на дроф.
На равнине издали виднеется добрый десяток огромных птиц.
– Небольшой табунок. Этих пешком можно нагнать, – поясняет мой спутник.
Наклонившись, незаметно для дроф, я спускаюсь с бидарки и залегаю. Старик удаляется,
делает большой круг и появляется где-то вдали за дрофами, против меня. Терпеливо жду.
Чабан ездит мимо дроф «восьмеркой», делая наружные завороты. Постепенно приближается
к дудакам. Это заметно по тому, что они столпились, подняли головы, наблюдают за
человеком, стараются узнать его намерения. Успокоились, – на них двуколка не направляется.
Всё же вожак решил держаться подальше от такого соседства, повернулся и зашагал. За ним
вся стайка. Направляются в сторону от меня. Ахмет загибает фланг, дрофы правят ко мне.
Теперь, и не поднимая головы, хорошо вижу птиц. Ничего не подозревая, приближаются всё
ближе, ближе. На ходу шевелятся усы дрофича. Шуршит трава... Пора! Лежа, стреляю мел-
кой картечью по вожаку. Вскакиваю и, пока дудаки разбежались для взлета, сбиваю ещё
одного. В радостном возбуждении тащу тяжелых птиц к бидарке. И Ахмет доволен.
Едем дальше... Вдали бродит огромное стадо. Сотни птиц!
– Этих пешком не нагонишь – большой табун. Подниму их на крыло так, что полетят на
тебя. Они летят, не сворачивая, прямо. Потянут в полветра. По такому направлению тебя и
спрячем, – решает чабан.
Снова залегаю и жду... Летят. Широкие взмахи крыльев быстро несут крупных птиц.
Низко, с шумом ветра, белея нижним оперением, внезапно проносятся надо мной дрофы.
Теряюсь от неожиданности и спешу подняться на ноги. Торопливо стреляю раз и два!..
Мимо! Вот так здорово! Никак не думал, что можно промазать в таких больших птиц и так
близко. Ахмет улыбается
– Сгоряча бывает, – объясняет он...
Познакомил меня приятель ещё с одним способом охоты на дудаков
На поводу рядом со мною идет смирная лошадь, приученная к выстрелу. Не выглядывая
из-за коня, направляю его к дрофам, но не прямо на них, а будто мимо. Сам же иду сбоку,
прикрываясь своим «поводырем». Уже вблизи всполошилась стайка дудаков, да поздно.
Успеваю выстрелить не только по бегущим, но и в лёт...
Через несколько дней, попрощавшись с Ахметом, уезжаю на север.
И теперь ещё я получаю от Ахмета письма. Пишет старик, что отары его умножаются,
внук уехал учиться в Москву. И в каждом письме зовет меня старый чабан к себе в степи.
„ВАКСА"
Так кличут черную как смоль карликовую легавую. Она из породы спаниэлей,
славящихся в охоте на уток. Да и не только на уток годятся спаниэли, – в лесу они по
тетеревам и вальдшнепам работают, в поле – по серым куропаткам, в болоте – по дупелям,
бекасам. Словом, идут по любой дичи. Иногда ставят в упрек спаниэлям их стомчивость. Но
это уж дело тренировки.
Вакса – с длинными волнистыми ушами и коротким хвостом. Её живые темнокарие глаза
умненько поблескивают, собачка держится с забавной солидностью, – «важничает» перед
чужими.
Дома она обычно ласкова, а на охоте бойка и понятлива.
Борис Анатольевич и его приятель Гаврил Егорович, шлепая по заболоченной луговине,
подходят к протоке. С ними Вакса. Она первая залезает в лодку, усаживается на носу,
выжидательно смотрит на Бориса Анатольевича (сегодня его очередь стрелять) – и не
ошибается: он мостится с ружьем ближе к носу. Гаврил Егорович сейчас «толкач».
Отпихнувшись от берега, он устраивается на корме и, упираясь длинным веслом в дно,
отталкивается – гонит против ветра лодку по узкой ленте воды среди зарослей.
Шуршат осенние камыши по бортам. Заподозрив неладное, таившиеся в крепи утки
незаметно подплывают к плесу, чтобы здесь без помехи взлететь.
Залопотав крыльями, увесистые кряквы устремляются навстречу ветру, – его упругость
облегчает подъем. Взмыв над заводинкой, они поворачивают и, ускоряя полет, мчатся по
ветру.
Вакса наблюдает за птицами, но сама ни с места.
Борис Анатольевич навскидку послал два заряда. Кряква, свесив голову, сразу сунулась в
тростники... Еще одна, роняя перья, закувыркалась с перебитым крылом.
Вакса знает своё дело: проследив за направлением падения уток, живо кидается с лодки
и исчезает в зарослях. Минут через пять плывет с кряквой в зубах. Добравшись до челна,
ставит передние лапы на борт, подает утку, и снова на поиски. Разыскала подранка, в
увлечении гоняется за ним с лаем... Поймала, взяла его за спину так, чтоб не бился крылом.
Забралась в лодку, весело помахивая хвостом, вручила селезня хозяину, а сама, тщательно
отряхнувшись, опять на носу уселась, – отсюда виднее.
На крутом повороте челн качнуло. Борис Анатольевич промахнулся по взлетевшей
крякве и с сокрушением буркнул:
– Фу ты!..
И маленькая легавая не осталась безучастной к такой неудаче. Приподняв голову и
провожая блестящими глазами удалявшуюся крякву, Вакса, оскалив зубы, процедила
«рррррр», – рассердилась на утку за то, что та не упала.
Над заводинкой неожиданно протянула широконоска. Охотник ударил по ней второпях.
Утка шмыгнула над вершиной тростниковой перемычки и скрылась. Однако маленькая
легавая успела подметить неуверенный полет птицы и учащенные взмахи её крыльев.
Собачка полезла через густую заросль, ухитрилась найти спрятавшуюся в водорослях
широконоску и вернулась с ней.
Вакса старательно работает и в лесу...
Вот с колокольчиком на ошейнике бегает она в березняке, – маленькую, её не всегда
видно, зато слышно. В кустарнике и она порой не видит, где идет её хозяин, а надо к нему
подравниваться, держаться вблизи. Поэтому время от времени спаниэль становится над
дыбки и осматривает всё вокруг, – далеко ли охотник.
Причуяв дичь, завертелась Вакса по свежим набродам кормившихся тетеревов и, чернея
в зеленой листве, потянула за ними, азартно колотя по кустам хвостиком.
Тут уж надо поскорей подойти к спаниэлю, – ведь у него нет стойки перед птицей, как у
других легавых, потому-то она и вертится недалеко от охотника, в зоне выстрела.
Вакса с потяжки скачками бросилась вперед и вспугнула тетеревов. Врожденный навык
толкнул старую тетёру на притворство. Будто подбитая, с коканьем порхала она в траве,
отвлекая на себя внимание собаки.
Загремели выстрелы. Оставаясь на месте, легавая приметила не только места падения
двух петушков, но и куда переместились остальные.
Подав убитую дичь, спаниэль уже лает, зовет охотника, – два-три молодых тетерева сели
на сосны у опушки.
Однажды мне пришлось видеть, как эта маленькая собачка мастерски справилась со
старым косачом.
Петух кормился в малиннике. Тут и наскочил на его следы спаниэль. Услышав шорох,
осторожный полевик побежал, чтобы, заслонясь деревьями, взлететь. Но спаниэль старается
помешать этому бегству и выставить петуха на охотника, – ведь после удачного выстрела
песика ждет удовольствие подержать в зубах теплого тетерева.
Обогнав бегущего косача, Вакса отрезала ему путь и заставила взлететь перед
охотником...
Маленькая ростом, легавая очень удобна в комнате, а ещё более в дороге.
Борис Анатольевич любит поохотиться на красную дичь – дупелей. В сентябре высыпки
их бывают и вблизи города на полях, лугах. В свободный час мчится сюда на велосипеде
охотник, а за плечами у него из вещевого мешка выглядывает... Вакса.
ЛИСТОПАД
Отрываясь, сыплются листья с деревьев, кружатся в воздухе и, покачиваясь, плывут ниже
и ниже, с чуть слышным шёпотом устилают землю.
Листопад. Рябчик пробежит по сухой листве, и – уже шорох. Далеко слышно, как
проскачет по опавшим листьям лесной заяц-беляк. Косой боится шумливых мест, избегает
их. Зверек в эту пору начинает «выцветать» – менять буроватую окраску, скоро он станет
белоснежным, пушистым.
Лисица тоже не любит шуршащего покрова. Он мешает ей охотиться: не удается мягко и
тихо приблизиться к дичи. У лисы шерсть на подушечках лап уже заменилась жестким
волосом, но мех продолжает расти и краснеть.
Листопад вредит не всякому зверю. Барсуку, например, он очень кстати, – сопит барсук,
сгребает листву себе на подстилку. И ещё забота у «нелюдимого» зверя к зиме надо успеть
почистить подземное логово на откосе оврага. В логово ведут разные ходы, есть даже
отдушина для проветривания. Старые норы барсук иногда бросает и роет рядом новое жилье.
Бывает, что в такую покинутую «квартиру» охотно вселяется лисица или енот.
При встречах барсук только поднимет лысую голову и уступит соседке дорогу, – он
мирный, не любит задираться. И лиса обойдет его сторонкой, – уж очень силен коренастый
сосед с огромными когтями. Скроется подземный житель, а лисица повернется ему вслед и
потянет носом, – любопытно узнать, чем он поживился?
Барсук спешил домой: потемнело от туч, и не понять, где кончается прибрежная заводь и
начинается отраженное в ней свинцово-мутное небо.
Идет дождь; он то хлещет косыми полосами, то всё затягивает моросящей пылью.
В лесу образуется капель: на ветвях скопляется вода и равномерными каплями шлепает
по опавшей листве. Настораживается дичь, – в таком однообразном шуме тонет шорох шагов
подкрадывающегося хищника.
После дождя в чернолесье ещё хуже: намокший лист липнет к лапам. Беляк в такую
невзгоду ходит по болоту или хвойнику; тут и на дневку остается, забиваясь в осоку или под
елку.
А русак – обитатель полей – и в ливень остается сухим. Он ухитряется выбрать себе
место у пучка высохшей травы, у камня или на борозде, где дождь его не подмочит.
Случается, что в эту пору встретишь зайчат позднего вывода. Листопадниками называют
их охотники.
Неприветливо в мокром лесу. Как ни берегись, а неминуемо заденешь какую-нибудь
ветку и сразу примешь холодный душ
Всё же и в ненастную погоду можно удачно поохотиться. Капель выгоняет из лесу
красных куликов-вальдшнепов. Они на время переселяются в травянистые борозды полей, в
луговые кустики, на вырубки, поляны. Здесь, на открытых местах, вальдшнепы не удирают,
как обычно, от собаки, а вяло тянут низом....
Чуть посветлеет тихий осенний день, и на полях можно услышать жаворонка. Вылетит
из-под самых ног и прожурчит коротенькую трель песенки. Эта скромная птичка весной
одной из первых прилетает к нам, а осенью долго не покидает родину.
В СТЕПИ
Ранней осенью мы с дядей Федором Ивановичем – членом правления колхоза –
объезжали степные пастбища, где на зеленых после дождей травах откармливался гулевой
скот. Федор Иванович проведывал общественное стадо своей артели.
Идя на водопой, сытые бычки подпрыгивали, налетали друг на дружку и, озорно стуча
рожками, бодались. То один из них, то другой, без видимой причины, бросался вскачь и,
мотнув головой, вскидывал задними ногами.
– Ишь как взбрыкивают бузивки, значит – сыты. Хорошо поправился скот. Славные
мясопоставки готовим мы государству! – гордился дядя.
Видно было, что скот упитан: животные в плотном теле, кости не выступают, шерсть
лоснится.
Федор Иванович хозяйским оком внимательно осмотрел молодняк, потолковал с
пастухами, и мы поехали обратно. Дядюшка обещал мне попутную охоту на стрепетов. Это
признак самого отличного расположения духа у старого.
Посмотрели бы вы на этого великана с волнистой белой бородой, с высоким крутым
лбом, переходящим в широкую лысину. Брови, как пучки сивой кудели, распушились над
глазами и срослись над бронзовым от солнца орлиным носом. Словом, дядя был сложен
крупно и ладно. А знаете, сколько ему годов? Восемьдесят три! Впрочем, и по виду меньше
ему нельзя дать, хотя и намека нет на дряхлость. Он как дуб, – чем дольше живет, тем
величественнее и крепче становится. Его отец – мой дед – таким же был. Нет, пожалуй, не
совсем таким. Дядя так вспоминает:
– Батько не дожил до своих лет, умер, когда ему было сто двенадцать годов. Да и умер в
лихой час – с воза с сеном упал. Как раз угодил головой об укатанную дорогу... Ростом он
уступал мне... По части охоты ты в деда пошел, – обращается ко мне Федор Иванович: –
такой же заядлый... В конце зимы через наше село всегда дудаки тянут в степь. Летят, брат ты
мой, врассыпную над самыми хатами. Такие махины – до пуда весом! – крыльями машут,
только «жух-жух-жух» слышится. Тут, конечно, каждый за ружье хватался. Я тогда ещё мал
был. А батько – горячая душа! – сразу с шомполкой на крышу и сидит за трубой. Грохает
оттуда по дудакам. Сбить собьет, а вот уследить, в чей двор свалится птица, ему не всегда
удавалось. Здесь уж была моя забота... Так я и приспособился к охоте. У нас в роду все
охотники. Возьми хоть того же Володьку, правнука моего, – мёдом его не корми, только
стрельнуть дай... Осенью у нас тучами собираются большие кривоносые кулики, 1 величиной
с курицу; птица осторожная, редко кому достается. А Владимиру всегда удача, оттого что
смышленый парень. Воды теперь у нас вдоволь, от артезианских скважин за селом разливы
целые. Вечерами сюда набиваются пролетные кулики, – отдохнуть им охота. Возятся на
мелководье, да так голосисто кричат, что за пять верст в ночи слышно. Володька подползает
по полыни к самой воде и высматривает из-за кустиков... Пустой не возвращается.
Дядя из скромности ничего не говорит о себе. Но я-то хорошо знаю, что на охоте он сам
никому не уступит, – до сих пор дядя лучший у нас охотник по кабанам.
Едем мы с Федором Ивановичем на дрожках, разговариваем. Собственно, говорит он, а я
с увлечением слушаю. Посматриваем по сторонам, ищем дичь. У дяди зоркость степного
человека. Ночью, когда сюда ехали, он просто удивил меня. Я спрашиваю: «А что, далеко
ещё?» – «Минуем вон тот курганчик, – указывает старик в сумеречную даль пальцем, – за