— Домой, куда же, — удивилась Витька.
— К тебе или ко мне? — уточнил Матвейка.
— Ко мне, раз я тут живу.
— И я тут живу. Ты в какой квартире?
— В десятой.
— А я — в девятой! Вот здорово! Тогда я тебя знаю! Ты — Вика Турабова, приехала к отцу в гости, да?
— А ты — Матвей-малый, Степана Матвеевича, да?
— Привет!
— Привет!
И они хлопнули друг друга по плечу, как сделали бы два старых приятеля.
Потом Матвейка и Витька поднялись на свой третий этаж и позвонили в десятую квартиру.
— Вика! Наконец-то! Где ты пропадала?! А это что за мальчик? — спросила Людмила Петровна, увидев Матвейку.
— Мамочка, не сердись! Мы с Матвейкой... — затараторила Витька, повисая на маминой шее. — Это сын Степана Матвеевича, помнишь? Мы красили звёздочки у бабушки Матрёны, и ещё ели землянику, пили молоко. И ещё я упала в грязь из-за бычка, а она меня выстирала...
— Подожди, подожди, я ничего не понимаю. Мальчик, объясни, пожалуйста. А ты помолчи, — остановила она Витьку, увидев, что та снова собирается рассказывать.
Матвейка, надо признать, на взрослых производил приятное впечатление: он, когда с ним разговаривали, не проглатывал слова, не коверкал их, не крутился на одной ноге и не ковырял в носу.
И сейчас он спокойно, очень толково, не торопясь, обсказал всё, что с ними приключилось, и Людмила Петровна осталась довольна и решила, что наказывать Витьку, действительно, не за что.
— А можно, я ей новую школу покажу? — спросил Матвейка, когда Людмила Петровна, окончательно успокоившись, снова уселась вязать свитер для папы Турабова.
— Это далеко?
— Нет! Вон, из окошка видать. Там мой батька работает. Он — плотник! — гордо пояснил Матвейка.
— Подумаешь! А мой — буровик!
— А плотник — главная фигура на строительстве. Без него никакой дом не построится, даже каменный.
Опять расхвастался! Прямо надоело!
— А у меня попугайчики есть! Целых два? — сказала Витька. Рассчитала она точно: глаза у Матвейки стали круглыми, а губы чуть приоткрылись.
— Живые?!
— Ясно, живые. Какие же ещё!
— Покажи, — выдохнул он.
— Смотри, — пожала плечами Витька и повела его к птицам.
— Ух ты!.. Ух ты!.. — восхищался Матвейка, оглядывая Пашу и Дашу то справа, то слева, то сверху, то снизу. — А говорить они умеют?
— Нет, эта порода не разговаривает. Говорят попугаи жако. А волнистые просто декоративные, — выговорив последнее слово, Витька почувствовала себя ужасно учёной.
— Ничего, что декоративные. Всё равно, здорово! Представляешь, заходит какой-нибудь хмырь в зооуголок...
— Какой «хмырь»? — не поняла Витька.
— Ну, какой? Из Н-ска, или даже из Москвы. Знаешь, к нам много приезжают. Один раз иностранцы объявились — на нефтепровод их возили, показывали. Такие, с узенькими глазками!.. Они тогда ещё к нам в «Солнышко» приходили, я слепил пароход из пластилина... Я, между прочим, лучше всех в старшей группе лепил.
— Ну а дальше что?
— Подарил. А он мне говорит: «Карашо-паси-ба-карашо». Смех!
— Да нет, про «хмыря».
— А... Ну вот... Заходит, значит, а у нас — живые попугаи! Это в тайге-то! Представляешь?!
— Не представляю, — Витька начала чувствовать смутное беспокойство. — Попугаев-то где возьмёте?
— Как где? А эти?
— Ты — дурачок? — ласково спросила Витька. — Неужели ты думаешь, я отдам их тебе?!
— Не мне, а школе, — Матвейка сразу как-то присмирел, глаза запушились золочёными ресницами.
— С чего ради? — Витька была жутко обижена. Она мучилась, везла их за тридевять земель (в полном смысле этого слова). Одного попугайчика, Пашу, чуть не потеряла дорогой, и вот — пожалуйста! Является откуда-то лохматый, рыжий (да-да, рыжий, рыжий, конопатый!) мальчишка и требует отдать их школе. Да ещё школы-то нет! И не будет никогда!
— Будет, — тихо и спокойно, как разговаривал с Людмилой Петровной, сказал Матвейка. — Папа обещал. Вот увидишь, будет.
— Не будет-не будет-не будет! — быстро-быстро затараторила Витька, чтобы Матвейка не смог вставить ни слова.
Что разговаривать с глупой девчонкой? Все они, даже если имена у них мальчишеские, на всю жизнь — девчонки!
Матвейка встал и вышел из комнаты. А Витьке он сказал:
— Эх ты, жадина!
ДВА ПИСЬМА, ПОСЛАННЫЕ В ОДНОМ КОНВЕРТЕ, НО РАЗНЫМ АДРЕСАТАМ.
Внимание!!!
После прочтения сжечь или порвать на мелкие кусочки!
Дорогому дяде Арифу (Тайна!)
Дядя Ариф! Важная тайна от бабушки и всех. Ты никому не говори ни за что! Мне здесь не нравится. Потому что:
1. Нет эскимо (ни одной палочки!)
2. Все ходят пешком (даже бабушки и ребёнки!)
3. Некоторые обзываются ни с того ни с сего.
Всё!
В. С. Турабова (Витя). Просьба: другое письмо отдать Назимке. Лично!!!
Назимке Курбанову (адреса не знаю) от Вити Турабовой.
ПИСЬМО:
Вопросы.
1. Почему совсем не пишешь?
2. Сколько съел яблок? Может, все? Тогда приезжай. Спроси дядю Арифа, куда. Вопросы кончились. Теперь разное.
У меня есть знакомый. Очень вредный. В 1000 раз хуже тебя. Обзывается. Приедешь, может, побьём? Видела танк. Он теперь стрелять не может (пушки нету). Только может возить тяжести.
Конец!
Витя.
Глава пятая
БЕЗ ПАПЫ И БЕЗ МАМЫ
В тот вечер Витька никак не могла успокоиться: познакомилась и сразу же поссорилась с человеком!
Она всё думала, правильно поступила или неправильно? Рассказала маме. Мама внимательно выслушала и сказала:
— Ты сама должна решить. Подумай.
Витька думала изо всей силы, так, что голова заболела, но ничего хорошего не придумала и уснула.
Ей снились попугайчики. Они улетали, а она их ловила, а они снова улетали и пищали: «Не хотим жить у жадины! Не хотим!»
Утром Витька открыла глаза и увидела, что уже десять часов. Как долго она спала! И мама не разбудила...
Витька встала и на цыпочках прокралась в гостиную: сейчас она напугает маму! Но в гостиной мамы не было. Не было её и на кухне. Ушла? И не подождала Витьку?.. Может, в булочную пошла или за молоком?
Она оделась, застелила постель и вышла на балкон. Город внизу жил, гудел, работал: рычали машины, перевозя тяжёлые грузы, скрипели и звякали от натуги строительные краны, стучали молотки плотников, гулко отзывались мостки под ногами спешащих людей: «бух-бух-бух!»
Где же мама? Куда она могла уйти?..
Вдруг в прихожей раздался пронзительный звонок, и Витька помчалась открывать.
Она распахнула дверь и увидела незнакомую женщину. Женщина была невысокого роста, круглолицая, с весёлыми серыми глазами.
— Здравствуй, Вика. Я — Саша Александровна, Матвейкина мама, — сказала она и шагнула за порог. — Встала, значит? Оделась, умылась? Ну, молодец. Пойдём завтракать. Вместе с Матвейкой сядешь. А то он, негодник, ничего есть не хочет. Может, за компанию хоть поест, — она выговаривала слова мягко, будто мячики катала, а сама ходила по комнате, приглаживала что-то, поправляла. — А меня тётей Сашей зови. Договорились? Ну, идём.
— Спасибо, я дома позавтракаю. Маму подожду, — поблагодарила Витька.
— Ой! Вот память дырявая! — Саша Александровна всплеснула руками. — Тебе же мама письмо написала, — она вытащила из кармана халата сложенный вчетверо лист и подала Витьке. — Читать умеешь? А то давай я.
Какое письмо? Почему вдруг мама вздумала писать ей письма? Витька кивнула: «Читайте».
— «Викуша, девочка моя, — начала Матвейкина мама, — меня вызвали к больному. Нужна срочная операция. Это там же, где и папа, в тайге, на буровой. Меня не будет два дня. Ты поживёшь пока у Саши Александровны и Степана Матвеевича. Я думаю, ты скучать не будешь: с Матвейкой вы друзья, и вообще, ты у меня умница. Крепко целую, твоя мама».
Конечно, Витька давно привыкла к таким вот неожиданным вызовам, когда мама ночью ли, днём ли, надевала плащ или шубку, брала свой плоский чемоданчик и говорила в дверях: «Ну, я пошла...» Но это было дома, и там оставалась бабушка Фатья... А здесь... Вон Саша Александровна какими жалостливыми глазами смотрит на неё, думает, наверное, что Витька сейчас заплачет. Вот уж нет! Мама — хирург, а хирурги нужны всем людям. И Витька сказала:
— Хорошо, тётя Саша, я поживу.
Саша Александровна обрадовалась, и на щеках появились круглые ямочки.
— Вот и ладно! Мы тебя не обидим! Степан Матвеевич как приехал, всё рассказывал про тебя. Какая, говорит, умная девочка, эта Витя Турабова. И Матвейка ждёт — не дождётся.
Витька насторожилась. «Ждёт — не дождётся? » Значит, он больше не сердится? Из-за попугаев?..
НИЧЕГО ЕЩЁ НЕ КОНЧИЛОСЬ
— А вот и мы, — сказала Саша Александровна, открывая дверь.
Матвейка стоял в прихожей и как будто ждал их прихода.
— Здравствуйте, — поздоровалась Витька.
Когда заходишь первый раз в незнакомую квартиру, всегда говоришь «здравствуйте», даже если вокруг никого нет. Так что это к Матвейке и не относилось. Но он кивнул лохматой головой и сказал:
— Привет!
Может, и в самом деле он больше не сердится?
— Это — для мамки, поняла? — шепнул он, когда Саша Александровна ушла на кухню готовить завтрак.
Витька закусила губу. Значит, он нарочно тут стоял. Чтобы сказать. Нет, она здесь не останется, ни за что! Будет жить в пустой квартире одна-одинёшенька... Пока мама не вернётся.
Она изо всей силы подёргала дверную ручку, но замок никак не поддавался.
— Всё равно не выйдешь, — сказал Матвейка, с беспокойством наблюдая за Витькиными действиями. Если она убежит, ох, и достанется ему от матери!
А Витька упорно пыталась справиться с хитрым замком. Попугайчиков захотел! Может, она и отдала бы ему птенчиков Паши и Даши (ведь будут же у ник когда-то птенчики?), а теперь — никогда!
— Злюка-злюка-злюка!
— Жадина-жадина-жадина!
— О чём спор? — спросила Саша Александровна, появляясь в дверях.
— Откройте, пожалуйста, — не поворачиваясь, попросила Витька. — Я домой хочу.
— Что случилось?.. Матвей, твоя работа?.. Ну-ка, иди сюда, — и Саша Александровна увела упирающегося Матвейку в комнату.
«Так тебе и надо, злюка противный, — думала Витька, — так и надо!»
И хоть в комнате старались говорить тихо, Витька услышала самое главное.
— Как не стыдно! — возмущалась Саша Александровна. — Девочка приехала, можно сказать, с другого края света, а ты!.. Хозяин, называется, сибиряк! Что она подумает о нас?..
В ответ Матвейка что-то горячо зашептал: ясно, на Витьку наговаривает, про попугайчиков рассказывает!
— И правильно сделала, — послышался снова голос Матвейкиной мамы. — Ничего не хочу больше слушать, — сказала она. — Иди, извинись! И чтобы у меня без фокусов!
Витька торжествовала: что значит — умный человек! Сразу разобрался! Краешком глаза она видела, как в прихожую вышел красный и взъерошенный Матвейка, но не повернулась: стояла и дёргала замок.
— Пойдём есть, — позвал Матвейка, — мамка велела. — И неохотно добавил: — Не буду больше тебя донимать из-за попугаев. Не хочешь — не надо! Обойдёмся!
Саша Александровна встретила их как ни в чём не бывало.
— Ешьте побыстрей, да пейте посмелей! — угощала она. — Ну-ка, кто у нас сегодня передовик?
Странное дело, вроде бы Матвейка извинился, тётя Саша так приветливо разговаривает, а Витьке беспокойно, есть совсем не хочется. Жареную картошку кое-как одолела, а блюдечко с коричневыми, скользкими на вид кружочками и компот отодвинула в сторону.
Но Саша Александровна заметила:
— А грибочки маринованные? Неужели не ешь?
— Не ем, — еле слышно сказала Витька.
— Да она, поди, никогда их не видела, — подал голос Матвейка. — «Не ем!» — передразнил он.
— Ну-ка! — прикрикнула Саша Александровна и снова пододвинула блюдечко Витьке. — Попробуй, может, понравится!
Витька зажмурила глаза и проглотила один.
— Спасибо, больше не хочу.
Матвейка прыснул.
— Ничего, — улыбнулась Саша Александровна. — Вот пойдём в лес, как сама наберёшь, так и полюбишь.
— А когда пойдём? — оживился Матвейка.
— Да хоть сегодня. Дождики хорошие были, тёплые, грибы должны быть.
— К дедуле зайдём?
— Далеко к дедуле. За день не обернёмся, ночевать придётся у него.
— Мы давно у него не были-и... — затянул Матвейка. — Хочу к дедуле...
Оказывается, когда мальчишки что-нибудь выпрашивают у своих мам, они так же, как и девчонки, оттопыривают губы и говорят таким голосом, будто у них насморк.
— Подбери губы-то, распустил! — сказала Саша Александровна. — Заглянем к деду. Кстати, он пороху и дроби наказывал с геологами послать. А тут мы явимся! Вот удивится наш дедуля! — она рассмеялась. — Надо только батьке сказать, что уходим.
— Я сбегаю, — подскочил Матвейка.
— Витю возьми, школу ей покажешь. Может, и поглянется ей твоя школа, — добавила лукаво Саша Александровна.
Матвейка скорчил презрительную рожицу, что означало: «Не нуждаемся!» — и выскочил за дверь.
— Догоняй! — сказала Саша Александровна Витьке. — Чего сидишь? Беги!
Витьке совершенно не хотелось, но что поделаешь: пока мамы нет, командир над ней — Саша Александровна...
МАТВЕЙКИНА ШКОЛА
Школа была полна шума, но не такого, как, например, в кино перед сеансом «Ну, погоди!», а особого, строительного. Стучали молотки, стеклянным звоном отзывались окна в классах, гудели на разные голоса какие-то механизмы. По пустым коридорам пробегали озабоченные, измазанные извёсткой и краской люди.
— Вот здесь будет мой класс, — сказал Матвейка, останавливаясь возле одной из дверей на втором этаже.
— Эй, Мазила Ивановна, что ты делаешь?! — услышали они возмущённый голос.
Матвейка и Витька растерянно переглянулись: к ним относится или нет?
А голос продолжал так же громко:
— Кто за тебя будет краску со стёкол оттирать? Дядя?
— Да это — Копеечка! — радостно сказал Матвейка.
— Кто? — не поняла Витька.
— Оля, командир наш. У неё фамилия — Копейко, а все её «Копеечка» зовут.
Витька хотела спросить, чей она командир, но не успела.
— Оля! — позвал Матвейка, стараясь перекричать коридорный шум. — Оля!
— Матвейка? — ответил тот же звонкий голос. — Поглядеть пришёл? Заходи!
Они осторожно миновали свежеокрашенную голубую дверь и остановились у входа.
Девушка в синем комбинезоне и белом платочке красила переплёт окна (наверно, её назвала Оля «мазилой»), другая стояла возле стенного шкафа, и его многочисленные дверцы под её кистью становились гладкими, блестящими, снежно-белыми. Сама Оля, очень маленькая (чуть повыше Матвейки) и худенькая, занималась панелями. Но работала она не кистью, а катком. Витька никогда не видела такого хитрого приспособления: палка, к ней приделан валик, на валике — губка. Оля опускала валик в краску, а потом катила по стене, и каток оставлял за собой ровную голубую дорожку. Вверх — вниз, вверх — вниз! Быстро и красиво.
— Нравится? — обернулась к ним Копеечка.
— Нравится, — хором ответили Матвейка и Витька.
— Что это за девочка с тобой? Не видела её раньше.
— Да... С Каспийского моря прикатила, в гости. Витькой её зовут.
Витьке не понравилось, как Матвейка про неё сказал: небрежно, обидно даже. Оле тоже, кажется, не понравилось. Потому что она улыбнулась Витьке и предложила:
— Хочешь попробовать, покрасить немного?
Ещё бы! Витька покраснела от удовольствия, а Матвейка — от зависти: небось, Оля никогда ему не предлагала...
— Только крепче держи, — предупредила Копеечка, передавая каток. — К стене сильно не прижимай и краски много не бери, а то и стенку заляпаешь, и сама перемажешься.
Витька всё сделала, как советовала Оля, но если честно сказать, получалось неважно: рукоятка норовила выскочить из рук, валик танцевал на месте, а краска густыми ручейками стекала по стене.
— Молодец, Витя! Для первого раза совсем неплохо, — похвалила Копеечка. — Будешь настоящим маляром.
— Я хочу водителем троллейбуса, — неожиданно для себя сказала Витька.
— Очень хорошо. У нас обязательно будет троллейбус. Правда, Матвейка?
— Правда, — буркнул он.
— Ты чего такой? Лимон съел?
Съешь тут... Сначала не замечают человека, а потом про лимон спрашивают, не будет он ничего объяснять. Пусть сама догадается!