— Когда слёт? — спросил Матвейка. — Бойцы, между прочим, интересуются.
Оля на минуту задумалась.
— Девочки, отпустите меня в пятницу? — обратилась она к подругам. — На пару часиков?
— К своим дошколятам рвёшься? — спросила та, которая красила окна.
— Очень давно не видела ребятишек.
— Отпустим! Как же, отряд без командира быть не может, — засмеялись девушки.
— Ну вот, передашь по цепочке: сбор в пятницу в шесть ноль-ноль, понял?
— Так точно, понял!
Витька насторожилась. О чём это они тут разговаривают? Какие-то бойцы, командиры, Матвейка вытягивается столбиком, по какой-то цепочке что-то передавать должен... Наверное, у неё был смешной вид, потому что Оля улыбнулась, а Матвейка самым бессовестным образом расхохотался.
— Ты что же, не рассказывал Вите про наших «тимурят»? — спросила Оля.
Матвейка отрицательно покачал головой: с первым встречным-поперечным он болтать не намерен.
— «Тимурята» — это боевой отряд дошколят, — начала объяснять Оля. — Наши бойцы там, где трудно, и с тем, кому плохо. Ты про тимуровцев слышала?.. Вот. Но тимуровцами могут быть пионеры, а у нас — дошколята.
— А как поступить в ваш отряд? Мне ведь тоже пора: шесть с половиной, как-никак.
— Надо сначала хорошее дело сделать, — многозначительно сказал Матвейка. — Доказать, что ты настоящий человек, а не так себе.
Витька, конечно, поняла, на что намекает Матвейка, и настроение у неё испортилось.
Но Оля не знала истории с попугайчиками и поэтому сказала:
— Приходи к нам в пятницу. Послушаешь, с ребятами познакомишься. Я думаю, тебе понравится. Приходи!
Витька кивнула и выскочила за дверь: ещё немного и она расплакалась бы прямо при Оле, её подругах и, главное — при Матвейке. Не хватало, чтобы он видел её слёзы!
Она бежала по пустым коридорам, каким-то странным, стеклянным переходам, многочисленным лестницам и ничего не замечала... Не видела она красочных картин, которые комсомольцы-строители нарисовали прямо на стенах залов в подарок школьникам. Не знала, что колонны, мимо которых она промчалась, даже не взглянув, украшают зал будущего пионерского театра... Скорее отсюда — подальше от Матвейки!..
— Витя! Куда? Притормози! — вдруг донеслось до неё.
— Степан Матвеевич... — Витька только сейчас вспомнила, зачем они с Матвейкой пришли сюда. — Здравствуйте...
— Здравствуйте, — весело ответил Степан Матвеевич. — Как жизнь?
— Нормально. А у вас?
— И у нас — полный порядок. Видишь, трибуны работаем.
— Что делаете? — не поняла Витька.
— Трибуны для болельщиков строим, — пояснил Степан Матвеевич. — И футболистам, и хоккеистам болельщики нужны, верно? Вот и стараемся для них.
Это Витька понимала: ни один стадион на свете не может обойтись без зрителей, а здесь... Она оглянулась. Ого! Наверное, миллион поместится!.. Длинные деревянные ступени, на которых стучали топорами и молотками бородатые люди, почти окружили площадку. По ней, урча и тарахтя, ползал каток, разравнивая и укатывая будущее футбольное поле. Вся площадка была так огромна, что когда каток уезжал на дальний конец, он казался не настоящим, игрушечным.
— Это что же, всё для них? Для школьников? — спросила Витька.
— Точно! Пусть бегают, прыгают, в волейбол, в баскетбол сражаются... Ты какой вид спорта уважаешь?
— Футбол.
— Ну? — удивился Степан Матвеевич. — Играешь?
— Центрального, — важно сказала Витька и незаметно посмотрела в сторону бородачей, слышат или нет?
— Кто же тебя научил?
— Дядя Ариф. Он в классе «А» играет, тоже центрального.
— А что, Степан Матвеевич, пригласим вашу знакомую в нашу команду? — предложил кто-то из плотников. — Может быть, выиграем тогда у каменщиков?
— Пойдёшь, Витя?
— Подумать надо, — сказала Витька. — Вообще-то, я свой мяч привезла... (Эх, слышал бы Матвейка этот разговор!). Между прочим, мы искали вас, дядя Степан. Специально.
— Кто это мы?
— Да мы, — раздался вдруг Матвейкин голос. Когда же он подошёл? Никто даже не заметил. — Мамка велела сказать, что по грибы пойдём и к дедуле завернём. Там заночуем, а вернёмся завтра.
— Меня одного бросаете?
— Нет, с вами Степан Иваныч будет и Паша с Дашей, — поспешила успокоить Витька.
— Ну, тогда всё в порядке, — Степан Матвеевич улыбнулся. — Постараюсь оправдать доверие, не обижу зверей. А деду — привет от меня боевой!
— До свиданья! — попрощалась Витька.
— Чтоб корзинки были полные!
— Постараемся, — заверил Матвейка.
— Тайге — поклон, — сказал кто-то из товарищей Степана Матвеевича. — А насчёт футбола-то подумай, Витя! Ждать будем.
Глава шестая
И ЭТО ВСЁ — ТАЙГА...
Витьку нарядили в прошлогодний Матвейкин лыжный костюм, из которого он уже вырос. Лаковые белые босоножки тоже пришлось снять и обуться в старые некрасивые кеды. А голову Саша Александровна ей так же, как себе, повязала платком: концы — под подбородок, затем вокруг шеи и узелком.
— Так лучше от комаров убережёшься, — пояснила она.
Витьке все эти приготовления казались немного смешными: на улице жара, а они как на Северный полюс одеваются...
В настоящем лесу Витька, можно сказать, никогда и не была. Около их города только скалы, песок, и море чуть не до самого неба. Деревья тоже, конечно, есть. Но лесом их считать нельзя. Во-первых, они специально посажены в нужных местах: парках, скверах, зонах отдыха. Во-вторых, ровными рядами и по росту, как дошколята на первомайском утреннике. Но самое неприятное — везде таблички: «По газонам не ходить!» И гулять разрешается только по асфальтовым дорожкам.
А по здешнему лесу идти — одно удовольствие, будто по мягким подушкам ступаешь. Это потому, сказала Саша Александровна, что мох кругом и хвоя нападала с ёлок да кедров.
Раньше для Витьки все хвойные деревья были «ёлками». А оказывается, это и ель, и пихта, и сосна, и кедр, и лиственница. Иголки у них совершенно разные. У ёлок, например, они короткие и колючие, у кедров — длинные и шелковистые, а у лиственниц хвоинки такие мягкие, что даже не уколешься. Они и на зиму опадают, как листья. За что и прозвали дерево — лиственница.
И шишки у всех разные. Самые большие — у кедров. Еловые — хоть и мельче, но если попадёт такая шишечка по макушке, ничего, чувствуется. Витька в этом убедилась, как только в лес вошла.
— Тётя Саша, а в шишках — что?
— В шишках, Вика, семена.
— Ивкедровых?
— Ивкедровых тоже.
— А Степан Матвеевич говорил — орешки, которые можно щёлкать.
— Орехи — это и есть кедровые семена, — вмешался Матвейка. — Только сейчас они ещё молочные... Ну, недозрелые. А вот в конце августа — язык проглотишь, какие вкусные! Особенно, если калёные. Правда, мама?
— Правда. Обязательно угостим Вику кедровыми орехами. Ты их когда-нибудь пробовала?
— Никогда в жизни! — призналась Витька.
— Тише! — вдруг остановился Матвей-малый. — Бурундук!
Витька и Саша Александровна посмотрели туда, куда указывал Матвейка. На старом потемневшем пне, вытянувшись во весь небольшой рост, сидел рыжевато-серый пушистый зверёк с тёмными полосками на спине и с любопытством их разглядывал.
— Какой смелый! Совсем нас не боится, — прошептала Витька. Неожиданно у неё под ногой хрустнула ветка, и бурундук исчез. — Я его испугала?
— Как же! — возразил Матвей-малый. — Просто ему сейчас прохлаждаться некогда: продукты на зиму заготавливает. Заметила, какие щёки у него толстые?
— Заметила.
— Вот, в них и таскает всё. Как в сумке.
Это было странно и удивительно.
— Матвейка правильно говорит, — подтвердила Саша Александровна. — У бурундуков есть защёчные мешки. В них они складывают всё, что сумеют раздобыть: семена, орехи, ягоды. Отнесут в нору и снова бегут искать.
Так они шли и разговаривали, а лес становился всё темнее, бурелома попадалось всё больше. Идти было уже не так легко и приятно: ноги то и дело проваливались в какие-то ямки. Сухие ветки цеплялись за одежду. Но самое ужасное — комары! Сколько их! Миллион!.. А может, миллиард!.. А может, бессчётное количество! И это были не те маленькие серые комарики, которыми Витька угощала на теплоходе своих попугайчиков, и даже не те, которые несколько раз укусили её на лугу, когда она гонялась за котом. Здоровенные, чуть ли не с Витькин мизинец! Такие, без всякого сомнения, могли закусать до смерти кого угодно. Наверное, именно этих комаров и боялась бабушка Фатья, когда не пускала Витьку в Сибирь.
Комары с противным, тонким писком набросились на них, стараясь пробраться за воротник, в рукава, под платок — в малейшую щёлку.
— Ну, разгуделись, — ворчал Матвейка, смахивая с лица живую тучу.
Саша Александровна тоже будто не замечала их: шла и шла вперёд. Витька же не могла ни говорить, ни смотреть. Она закрыла лицо руками и в ужасе замерла.
— Ты чего? — обернулся к ней Матвейка.
— Я... не могу! — с отчаянием выговорила Витька. — Они меня едят!
— Подумаешь, принцесса! Всех едят, не тебя одну. Небось, не съедят.
— Дай руку, я ничего не вижу.
— А ты разлепи глаза-то, — посоветовал Матвейка, — и топай!
Какой ужасный, злой мальчишка! Неужели ему ни капельки её не жалко? Витька приоткрыла чуть-чуть один глаз и, едва перебирая ногами, двинулась вперёд.
Но много ли увидишь, если смотришь даже не вполглаза, а в тонкую щёлку? Конечно, она споткнулась на первой же кочке и упала. Ну, тут уж причина была уважительная, и Витька залилась горючими слезами.
— Вика, Витюша, в чём дело? — Саша Александровна услышала плач и вернулась. — Руки целы? Ноги целы? Ну и хорошо! Вставай быстренько. Комары доняли? Ух, негодники! Сейчас мы их распугаем!
Она достала из корзины пузырёк и осторожно намазала Витькины щёки и руки какой-то пахучей жидкостью.
— Ну вот, теперь ни один комар не сядет... А ты не робей, гони эту шушеру от себя! Ишь, почуяли нового человека и обрадовались. Кыш! Кыш!
Слёзы высохли на ресницах, но внутри — Витька чувствовала — их было ещё очень много. И зачем только она согласилась пойти? Сидела бы дома и ждала маму. А всё Матвейка: «Пойдём в тайгу! Пойдём по грибы!».
— Домой хочу, — шёпотом сказала Витька.
— Да что ты, девочка моя! — расстроилась Саша Александровна. — Мы ещё ни одного грибка не встретили — и домой?
— Принцесса на горошине, — вставил Матвейка. — Пусть идёт, никто не держит.
— Ну и сынок у меня! Ну и дружок! Завёл в глушь и иди куда хочешь? Первый раз человек в тайге — понимать надо. Привыкнуть к ней сначала нужно, полюбить, тогда и тайга откликнется, не станет обижать.
Витька закусила губу, чтобы не расплакаться снова, и пошла рядом с Сашей Александровной. А та всё говорила, говорила...
— Ты грибы поглядывай, — учила она Витьку. — Они хитрые, прятаться любят. Особенно белые да грузди. Поговорка есть: «Любят грузди прятки — попадают под пятки». Но уж если найдёшь хоть один, смотри по сторонам — рядом есть и другие. А у маслят характер другой: они все напоказ выставляются, все на виду хотят быть...
— Родится один маслёнок, и другие лезут из пелёнок, — вставил Матвей-малый.
— Да вот и он, лёгок на помине! — воскликнула Саша Александровна. — Ишь, красуется. Поклонись ему, — посоветовала она Витьке. — Им это страсть как нравится. Да не рви с грибницей, с корнем, ножичком срежь. Сумеешь?
Витька кивнула, нагнулась к серо-шоколадной головке маслёнка и чуть подальше увидела ещё один, а там и третий, четвёртый — целый хоровод!
— Вон грибочки, вон! — закричала она радостно. — Сама нашла! Не тронь, мои, — предупредила Матвейку.
— А чьи в лесу шишки? Тоже твои? Эх ты-ы! Да я побольше твоего найду.
Обидно было Витьке, что Матвейка напомнил ей про жадного Волка из мультика «Чьи в лесу шишки?», но она не сдавалась:
— А вот я побольше!
— Я!
— Нет, я!
— Ну, петушки, — вмешалась Саша Александровна. — Всем хватит. Ещё собирать надоест.
И правда: через полчаса у всех, даже у Витьки, корзинки были полнёшеньки! Вот это да! Губы у Витьки сами по себе расползались в довольную улыбку: видела бы её сейчас мама, а ещё лучше — папа!
— Что, грибнята, к деду пойдём? Напрямую тут уж совсем близко: кедрачок вон тот перейти.
— Тётя Саша, а можно я ещё пособираю? — Витька смотрела так умоляюще, что Саша Александровна рассмеялась.
— А комары? — лукаво напомнила она.
И верно — где же комары? Куда они подевались? Или они привыкли к Витьке, или она к ним?
— Мам, я тоже хочу, — сказал Матвейка. — Ты иди, а мы следом, только потихоньку. Я ведь знаю дорогу, сколько раз ходил.
— Хорошо, — согласилась Саша Александровна. — Тут действительно рядом. Я две корзинки по-быстрому отнесу и вам навстречу выйду. Ты, Матвей, в оба гляди, чтобы с пути не сбиться. А чуть что — кричите.
— Уж про это не беспокойтесь, — заверила Витька. — Уж кричать я умею! Ещё как!
«НЕ СМЕЙТЕ ИХ ТРОГАТЬ!»
В кедраче хвойный ковёр потолще — есть, где грибам в прятки поиграть.
У Витьки уже глаза устали их выглядывать. Может, грибы стали хитрее, но попадались они здесь значительно реже.
У Матвейки дела шли не лучше.
— Не будем больше, ладно? — предложил он. — Всё равно все не соберёшь, как мама говорит. Давай лучше шишки поищем. Которые поспелей да потяжелей, на землю падают. Смотри в траве, возле кедров должны быть.
— А если найдём?
— Сварим и съедим. А то в костре испечём, чтоб смола вытопилась.
Немного погодя Витька закричала:
— Шишка! Смотри!
Но Матвейка забраковал её находку:
— Старая, шелушёная. Белки, наверное, постарались.
— У-у...
— Вот тебе и «у-у»... Настоящие-то шишки, знаешь... толстые, тяжёлые и коричневые-коричневые, аж чёрные, с орехами! Вон видишь, валяется одна.
Шишка и в самом деле была крупная, с коричневыми чешуйками в серебристой смоле.
Тут и Витька нашла. Потом снова — Матвейка, и опять — Витька. Целая горка набралась, а складывать некуда — одна корзинка с грибами, а грибы жалко выбрасывать.
— Давай в мою майку, — сообразил Матвейка.
— Комары тебя сожрут, когда майку снимешь.
— Поди, цел останусь. Ты маши на меня, сильней маши!
Операция прошла вполне удачно. Комары, конечно, пытались напасть на храбреца, но ветряную бурю, которую устроила Витька, одолеть не смогли.
Конец майки связали Витькиной ленточкой, и получилась настоящая авоська, даже с ручками.
— Здорово, правда?
— Здорово! Кидай сюда шишки. Мы их дедуле отнесём. Любит старый вечерком орешками побаловаться, — Степанматвеичевым голосом добавил Матвейка.
— А маме? — возмутилась Витька. — Я ведь тоже собирала!
— И маме твоей хватит. Сразу «моё», «моё». Ты почему такая жадная? Мы с такими в детсаду никогда не играли.
— А ты хвастун! «Я!», «У меня!», — передразнила Витька.
— Принцесса на горошине!
— Бекалка-мекалка!
Матвейка лихорадочно придумывал, с кем бы ещё сравнить задавастую девчонку, как вдруг непонятный шум внутри кедрача привлёк его внимание.
— Что, каши мало ел? — торжествовала Витька. — А ты кизил-мазил, кедрач-лохмач, рыжий с лыжей... — торопливо перечисляла она. Куда Матвейке до неё: по части обзывательства Витьку не мог победить никто в их большущем дворе.
— Тихо! — шёпотом сказал Матвейка, и Витька сразу замолчала. — Слышишь?
— Что? — так же шёпотом спросила Витька.
— Трактор гудит.
— Ну и что?
Оттого, что они разговаривали шёпотом, казалось, теснее сдвинулись кедры, тревожней зашуршала трава, весь лес наполнился пугающими шорохами. А где-то неподалёку снова рыкнул двигатель трактора.
— Чего он тут околачивается? — задумчиво произнёс Матвейка.
— А тебе-то что? Пусть себе околачивается. Работает.
— А то, что никаких работ здесь не проводят.
— Так уж тебе и сказали!
— Я знаю, — Матвейка сказал так уверенно, что Витька поверила. — Надо поглядеть. Подожди меня.
— Нет, я с тобой,— запротестовала Витька.
— Только тихо, — предупредил Матвейка. Они, как разведчики, молча, след в след, шли друг за другом. Витьке казалось, что вот сейчас кто-нибудь выскочит из-за дерева — прямо на них — и... Она на секунду зажмурила глаза, пытаясь представить, что будет, но сразу же открыла их, потому что разведчик должен всё видеть, всё слышать, всё чувствовать!..
А шум между тем становился громче и громче.
— Может, вернёмся, а? — зябко поёжилась Витька.
Матвейка даже не повернул головы.