— Ну и что же? Если придётся погибнуть, погибнем вместе. У меня одна голова, а у тебя две, что ли? Вместе пойдём и вместе действовать будем!
— Не пойдём! — упрямо сказал Берды и покрутил головой. — Нет, Сергей, вместе мы не пойдём! Не хочу я зря из-за тебя жизни лишаться прежде времени.
— Объясни свои слова!
— Ай, что объяснять, и так всё понятно. Русского Эзиз-хан не возьмёт? Не возьмёт. Значит как туркмен пойдёшь? Ладно, иди, ты по-нашему хорошо говоришь, не отличишь от туркмена. А когда спать ляжешь, тогда как?
— Не понимаю, — пожал плечами Сергей. — Причём здесь «спать»?
Берды улыбнулся.
— Ты во сне разговариваешь по-русски.
— А ты откуда знаешь?
— Сам слышал. Нина-джан мне говорила, И слова-то у тебя не простые, даже если не во сне. Скажешь что-либо о политике — сразу разоблачат. Вот потому и не надо тебе идти к Эзиз-хану.
— Чёрт его знает, может ты и прав, — задумчиво сказал Сергей. — На молоко дуешь — на воде обожжёшься. Скверно получается!
— Зачем скверно? — возразил Берды. — Я сделаю что надо!
— А справишься?
— Когда в Каган посылал — не спрашивал! — обиделся Берды. — Почему не справлюсь? Парней наших можно взять. Отобрать у них винтовки — и пусть идут, как дайхане, наниматься в джигиты. Помогут в случае чего.
— Можно, — подумав, сказал Сергей. — Хотя они здесь тоже нужны, но можно.
— Ты вот что, — Берды приподнялся, — ты мне Байрамклыч-хана дай! Пусть отберёт из числа всадников десяток верных ему людей и примкнёт к Эзиз-хану. От него большая польза может быть.
— Вреда бы не было, — усомнился Сергей. — Ты ему по-настоящему веришь?
— Я верю, что среди сухих дров и сырая палка пламенем вспыхивает!
— Как бы она не вспыхнула с того конца, за который держаться будешь.
— Если веришь мне, верь и ему! — твёрдо заявил Берды. — Я жизнью рискую, а не ты!
В глазах Сергея блеснул холодный огонёк.
— Ты меня не упрекай, что не рискую!
— Да я не то хотел сказать! — смешался Берды, почувствовав в голосе Сергея металлические нотки.
— Риск должен быть трезвым! — жёстко сказал Сергей. — В. омут головой и баран может броситься! Семь раз отмерь — потом режь!..
Войско Эзиз-хана пополнилось новыми джигитами. Ни оружием, ни одеждой, ни поведением они не отличались от остальных конников. Разве только избегали принимать участие в сомнительных развлечениях, время от времени устраиваемых скучающими воителями Эзиз-хана. Но даже и в этом они были не одиноки — немало дайхан, опоясавшихся саблей Эзиз-хана, сторонились его буйных головорезов.
Выполнить порученное дело оказалось труднее, чем это думалось вначале. Хан был осторожен, как старая лиса, побывавшая в двух капканах. Постоянно окружённый телохранителями, он казался недосягаемым. Берды терпеливо ожидал подходящего момента, чтобы схватить Эзиз-хана, но момент этот всё не наступал. По крайней мере, Байрамклыч-хан, которого Эзиз почтил своим доверием и которому таким образом выпала основная роль в предстоящей игре, в ответ на вопросы Берды только усмехался в усы, напоминая, что торопливость оправдывает себя лишь при ловле блох, но никак не при похищении хана.
Время шло.
Однажды Эзиз-хан, позвав к себе Байрамклыч-хана, вручил ему распечатанный конверт.
— Ты среди русских жил, понимаешь их язык — прочти-ка мне это письмо. Их язык, наверно, сам шайтан придумал, для мусульманина он не подходит.
Справедливости ради, Эзиз-хан мог бы сказать, что он вообще неграмотен.
Байрамклыч-хан взял письмо, бегло пробежал его глазами. Ничто не дрогнуло в его каменно спокойном лице, когда он начал читать вслух:
«Эзиз-хан Чапык, шлём вам горячий привет! Я радуюсь вашей славе. Мы уничтожили большевиков от Ашхабада до самого моря. На днях с десятитысячной армией двинемся в Мары. Долго задерживаться не станем. Захватив Чарджоу, пойдём дальше, за Аму-Дарью. Будьте готовы… Недавно мне стало известно, что к вам присоединился Байрамклыч-хан. Если так, то это очень хорошо. Он кадровый офицер, прекрасно знающий своё дело. Такие люди нам нужны. Удержите его у себя всеми мерами.
Полковник Ораз-сердар.»
Пока Байрамклыч читал, Эзиз-хан не спускал с него прищуренных рысьих глаз. Но ничто в лице Байрамклыч-хана не говорило о его чувствах. Закончив читать, он протянул письмо Эзиз-хану.
— Не понимаю, почему господин полковник написал письмо по-русски и… зачем ему было так лестно отзываться обо мне.
— Ничего, ничего, это очень хорошо, что он написал такое письмо, — одобрительно сказал Эзиз-хан. — Рекомендация Ораз-сердара стоит десятка других… Садитесь. — Он налил в свою пиалу чай — знак почтения и уважения, — протянул её Байрамклыч-хану.
Они поговорили о новостях, сообщённых Ораз-сердаром, о будущих успехах его войск, а заодно и своих. Потом Байрамклыч-хан попросил разрешения уйти. Эзиз-хан милостиво попрощался с ним, однако попросил далеко не отлучаться: скоро должен собраться военный совет и присутствие на нём такого опытного офицера, как уважаемый Байрамклыч-хан, будет весьма желательным. Байрамклыч-хан спокойно кивнул: да, он будет на военном совете и по мере своих сил постарается оправдать рекомендацию полковника.
Берды, проведавший о вызове Байрамклыч-хана, ждал его с волнением. И едва тот подошёл, быстро спросил:
— Зачем хан вызывал? Какие новости?
— Плохие новости, — спокойно ответил Байрамклыч-хан, глядя на Берды в упор и поигрывая плетью.
— Нас касаются?
— Касаются и нас. Меня, в частности. Полковник Ораз-сердар прислал Эзиз-хану письмо, в котором сообщает, что я большевик и что меня следует немедленно расстрелять. Вот так!
— Эх, ты!.. — вздрогнул от неожиданности Берды. — Как же тебе удалось уйти? Или хан тебе поверил, а не Ораз-сердару?
— Он тени своей не верит, не только мне, — сказал Байрамклыч-хан. — Удача помогла. Письмо почему-то по-русски написано было, а личный толмач Эзнз-хана в отъезде, он и попросил меня прочесть.
— И ты прочитал?!
— Прочитал. Только там, где меня касается, по-своему прочитал.
— Ай, молодец! — восторженно воскликнул Берды. — Умная голова, сразу догадался! И голос у тебя не дрогнул?
— Нет, — усмехнулся Байрамклыч-хан, — не дрогнул.
— Неужели ты не волновался?
— Почему нет — волновался, только всякое волнение можно держать в узде, как норовистого жеребца,
— И не побледнел?
— Моему лицу бледность нейдёт — не заметна на нём.
— А я бы побледнел, — чистосердечно сознался Берды, с уважением глядя на Байрамклыч-хана. — Значит, всё в порядке?
Низкое закатное солнце высветило верхушки барханов, сделав их как бы прозрачными. По белесовато-голубому небу тихо скользили лёгкие невесомые облачка. Нагретый за день воздух был неподвижен, но в нём уже ощущалась вечерняя свежесть. Ничто в природе не предвещало грозы. Вечер был наполнен запахом саксаулового дыма и жарящегося мяса, спокойными голосами людей и негромким дружелюбным ржанием коней.
— Удаче редко сопутствует удача, — ответил Байрамклыч-хан на вопрос Берды. — Едущий в седле случая рискует спешиться посреди дороги. Завтра вернётся толмач, и Эзиз-хан обязательно даст ему прочесть письмо.
— Тебе нужно бежать сегодня же! — сказал Берды.
— Дело не только во мне. Эзиз-хан наверняка приметил всех, кто пришёл к нему в одно время со мной. Мой побег станет вашей гибелью..
— Но если мы уйдём все, значит задание останется не выполненным?.. Куда уехал толмач?
— Насколько я понял, в Теджен.
— Я этой ночью выйду на дорогу и буду ждать его, — сказал Берды. — И если встречу, дам прочесть письмо из дула вот этой винтовки! Ведь он может и ночью вернуться?
Забрав в кулак бороду, Байрамклыч-хан задумчиво копал песок носком сапога. Плеть в его опущенной руке нервно подрагивала.
— Я думаю, сделать надо так, — сказал он. — Твои парни пусть уходят немедленно. Один из них, кому больше доверяешь, скажет Совету, что в Ашхабаде переворот и Ораз-сердар с большим войском собирается идти на Мары. А сам карауль толмача. Дождёшься его или нет, но сюда не возвращайся, иди прямо в Мары.
— А ты? — вырвалось у Берды. — Как же ты?
— Я со своими людьми постараюсь завтра испытать своё счастье. Нас остаётся вполне достаточно для дела. Если же ждёт неудача, то… В общем, своё мнение я тебе высказал.
— Что ж, — подумав, сказал Берды, — я с тобой согласен.
Голому любой халат подойдёт
Прибывшая в Мары из Ташкента делегация во главе с наркомом труда Туркестанского края Павлом Герасимовичем Полторацким должна была направиться в Ашхабад. Однако после телеграфного разговора с руководителем ашхабадских контрреволюционеров Фунтиковым Полторацкий понял, что белогвардейцы готовят ему ловушку, и отказался от поездки. Делегация объявила себя штабом обороны Мары.
Взвесив сложившуюся обстановку, штаб решил, что наиболее целесообразным будет закрепиться в Байрам-Али, Начали готовиться к отходу, усложнённому саботажем железнодорожных служащих. Погрузив снаряжение и боеприпасы на арбы, колонна двинулась пешим порядком. Однако вскоре стало ясно, что таким образом до Байрам-Али не добраться — старые арбы, перегруженные сверх меры, ломались одна за другой. Полторацкий принял решение: вернуться в Мары и запросить помощь из Ташкента.
Была глубокая ночь, когда вернувшийся с одной из последних групп Сергей шёл по улицам ночного Мары. Он до того устал и был так подавлен неудачен, что почти не обращал внимания на окружающее. Сергей свернул на боковую улицу, машинально посторонился, пропуская идущую навстречу группу людей и вздрогнул, разглядев, что это идут под конвоем четверо его товарищей — членов Совета. Помочь им он был бессилен, только проводил глазами и, уже когда они прошли, испугался, что кто-то из них мог узнать и окликнуть его.
«Кто же из наших остался? — подумал Сергей, постепенно постигая всю серьёзность случившегося. — Неужто арестован весь Совет? А где же Полторацкий? Почему не было слышно боя?»
Вспомнив, что один из его товарищей живёт поблизости, Сергей торопливо зашагал к его дому. Подойдя, задержался, прислушиваясь. Это его спасло: двое с винтовками наизготовку вывели из дома хозяина. Через раскрытую дверь был слышен плач женщины и крики детей: «Папа!.. Папа, не уходи!..» С гулко бьющимся-сердцем Сергей прижался к дувалу, нащупывая в кармане наган. Мимо него, догоняя конвоиров, быстро прошёл высокий туркмен в лохматой чёрной папахе. Сперва Сергей подумал, что это один из мятежников, хотя лицо его показалось до странности знакомым.
— Куда прёшься, скотина немытая! — зло закричал, конвоир. — А ну, осади, пока цел!
В темноте блеснул красный огонёк, сухо треснул револьверный выстрел. Один из конвоиров упал. Второй, клацнул затвором винтовки, но выстрел туркмена опередил его.
— Беги! — крикнул туркмен арестованному. — В Байрам-Али беги! — и промчавшись широкими прыжками мимо Сергея, нырнул в тёмный переулок.
«Наши действуют! — удовлетворённо подумал Сергей. — Но как, однако, белые умудрились без боя занять город?» И словно в ответ на его мысли со сторону казарм Социалистической роты застучали торопливые выстрелы, послышалась скороговорка пулемёта. Сергей бросился туда. Не пробежал он и половины дороги, как навстречу ему попался один из членов Совета. На вопрос Сергея, что происходит, он, не останавливаясь, безнадёжно махнул рукой.
— Разоружили роту!.. Много наших погибло… Кое-кто бежал…
Сергей повернул назад.
Если миловать железнодорожный мост через Мургаб и пройти шагов двести в сторону вокзала, первым бросится в глаза здание, на вывеске которою изображены два льва: точно такие же, какие выбиты на иранских серебряных монетах — с мечом в лапе. Нарисованные яркой светлой краской, они стояли друг против друга, точно приготовившиеся к поединку бойцы.
Эю была самая знаменитая марийская чайхана «Елбарслы». Сюда шли в любое время дня и ночи, двери чайханы были гостеприимно распахнуты для любого желающего. В своё время под её сводами звучали песни, мелодии прославленных Агаджана-бахши, Шукура-бахши, Мухи-бахши, Карли-бахши, Нобата-бахши, Ораза Салыра и других. Однако голод семнадцатого года отразился и на чайхане — популярность её уменьшилась, реже стали заходить посетители и даже львы на вывеске поблекли и как будто похудели.
Высокий туркмен в чёрной папахе остановился у двери чайханы и прислушался. В чайхане было тихо — не слышались голоса посетителей, не звучала музыка. Прешли славные дни «Елбарслы», подумал джигит, однако придут снова. Будут когда-то опять светлыми тёмные ночи. И он решительно толкнул дверь левой рукой, не вынимая из кармана правую, сжимающую наган.
Его поместили в гостинице, расположенной во дворе чайханы. Несмотря на малолюдность чайханы, гостиница была полна, и гость некоторое время постоял на пороге своей комнаты, словно размышляя войти или нет. Войдя, он сбросил папаху, погладил ладонью бритую голову, сел и начал расшнуровывать чокаи.
Чайханщик принёс ему чай и еду. Поужинав, джигит собрался было раздеваться и укладываться спать, как в дверях появился незнакомый человек с реденькой неудавшейся бородой, торчавшей, словно щетина дикобраза, откуда-то прямо из шеи. Он вежливо поздоровался и спросил, найдётся ли возле джигита свободное местечко, чтобы переночевать одному человеку.
Джигит был, видимо, не очень расположен к согласию и не спешил с ответом, Появившийся чайханщик извинился, объяснив, что свободных комнат уже не осталось. Джигит промолчал, но возражать в данной ситуации было бы верхом невежливости.
— Кругом неразбериха, — сказал пришедший, усаживаясь на корточки. — Из Ашхабада, говорят, всё время войска идут. Зачем столько много войск, аллах ведает. Ночь на дворе, а на улице полно вооружённых людей.
— Много, говорите, вооружённых? — джигит поддерживал разговор с явной неохотой.
— Много, — подтвердил дайханин. — Слышно, бывшее правительство сбежало.
— Куда сбежало?
— Ай, откуда нам знать! Разве мы в состоянии разобраться в этом? Наверно, туда сбежало, где власти прочнее.
— М-да… — неопределённо произнёс джигит, присматриваясь к дайханину и пытаясь угадать, что это за человек. — А вы сами-то что припозднились? Откуда прибыли?
— Из Ахала мы, — охотно ответил дайханин.
— А зовут вас как?
— Мы не такие уж известные люди — Нурмамедом зовут.
— Вероятно, торговать приехали в Мары?
— Мы к торговле никакого отношения не имеем, — сказал Нурмамед. — Так просто приехал— погулять, посмотреть…
— Что ж, это тоже неплохо. Мёртвые спят, живые путешествуют. Если есть возможность, почему бы и не погулять.
— Конечно, — согласился Нурмамед. — А вас, извините, как зовут? Говорят, один раз повстречался — знакомый, два раза — родственник. Может доведётся ещё раз где встретиться.
Джигит чуть было не ответил: «Меня зовут Клычли», но вовремя спохватился.
— Мы тоже люди мало известные. Меня Аманом зовут. Из Теджена свояк должен был приехать. Однако поезд задержался, вот и пришлось в чайхану идти. А вообще-то я не из тех людей, что ночуют в городе.
Нурмамед согласно кивнул, снял папаху, положил её аккуратно рядом с собой, прилёг, подсунув под локоть подушку.
— Сейчас в городе особенно беспокойно. И поезда нормально не ходят, оттого и задержался ваш свояк. На поездах нынче, наверное, только военных и возят, а в сторону Байрам-Али вообще, кажется, путь закрыт.
Прощупывая Нурмамеда, Клычли спросил:
— Значит, говорите, просто погулять в Мары приехали?
— Так, братишка Аман… Ты, видимо, годишься мне в братишки?
— Видно, так, коли вы говорите.
— И погулять я приехал… А если правду говорить, причина была. Племянник у меня тут — разыскать его хотел..
— Не удалось разыскать?
— Нет, не удалось. Думаю, что его уже в живых нет, убили, наверное.
— Разве у него кровник был?
— Не то, чтобы кровник, но, пожалуй, пострашнее кровника враг, — вздохнул Нурмамед.
— Кто же это такой страшный?