Следующей ночью я предпринимаю вторую попытку спасения Звездочки.
Т-с.
Я опять беру лестницу, и тащу ее к дому Звездочкиной мамы, и приставляю к стене, и поднимаюсь к Звездочкиному окну. Стучусь в окно. Стучусь в окно к Звездочке.
Ну, где ты там?
Тук-тук-тук.
Ну, давай открывай.
Тук-тук-тук.
Вот черт.
— Звездочка, — говорю я, пытаясь ее разбудить. — Звездочка.
Я не люблю ничего говорить о людях, которых нет рядом, но сейчас все равно скажу, потому что Звездочки нет поблизости, и она ничего не услышит, и поэтому можно сказать, ну, что я собираюсь сказать. Про нее, про Звездочку.
А с ней вот какая беда. Я уже два раза приходил к ее дому, к дому ее мамы, где сейчас Звездочка и откуда она не выходит вообще. Потому что ей не разрешают. Когда я был там в первый раз, Звездочка проснулась и сказала, что ей нельзя выходить из дома. Она спросила у своей мамы, можно ли ей выйти со мной, и мама сказала, что нет. А потом, во второй раз, на следующую ночь, когда я пришел к Звездочке, она даже вообще не проснулась. Это неправильно, так не должно быть. И больше я к ней не пойду.
И вообще все неправильно. С тех пор, как я перестал принимать таблетки, у меня все болит. Эта такая боль, внутренняя. От любви к Звездочке, которую я к ней испытываю, и ничего не получаю в ответ, потому что нам даже не разрешают с ней видеться, ну, со Звездочкой. Это боль от любви и еще от того, что я сейчас не могу есть таблетки. Боль поднимается внутри, поднимается вверх и спускается вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, как парень, который лезет по лестнице к окну своей девушки, с которой он больше не может видеться.
Она на месте. Там же, где я ее и оставил. Ну, лестницу. Это уже третья ночь. Я беру лестницу уже в третий раз, а эти люди, чья лестница, даже и не догадались, что я ее лямзил. Хотя я не лямзил, а просто брал ее на время. А потом возвращал на место.
Стучусь в окно, и оно открывается.
Уже хорошо.
Звездочка говорит:
— Что ты здесь делаешь?
— Выходи, — говорю. — И не надо ничего говорить. Просто выходи, и все.
— Нет.
— Не говори ничего, — говорю. — Даже не думай так говорить. Выходи. Без разговоров.
— Видишь, я не одета.
— Тогда оденься.
— Не буду.
— Тогда выходи просто так.
— Нет, не выйду.
— Почему?
— Мне нельзя.
— Я знаю, что тебе нельзя. Ты только об этом и говоришь каждый раз, а я говорю...
— Нет. — Звездочка говорит: — Ты вообще никогда ничего не говоришь. Это я говорю каждый раз. Я всегда говорю тебе, что надо делать. Ты сам потому что не знаешь.
Я качаю головой.
— Знаешь что, моя девочка, — говорю, — у меня есть для тебя одна новость. Отныне и впредь, начиная с сегодня, я буду тебе говорить, что делать. И я тебе говорю: выходи. Без разговоров. Потому что если ты не выйдешь, вот прямо сейчас, я больше вообще никогда не приду, потому что с меня уже хватит. Так что давай выходи.
Звездочка открывает рот, чтобы что-то сказать, но не говорит ничего. Так и стоит с открытым ртом.
Я стою перед ней на лестнице.
— Хорошо. — Звездочка говорит: — Но понимаешь, какое дело. Мне нельзя выходить. Если я сейчас выйду, то, когда я потом вернусь, мама очень рассердится. И будет полный абзац.
— Тогда, значит, не возвращайся. Зачем вообще возвращаться? Что здесь такого, ради чего стоило бы возвращаться? Да ничего здесь такого нет. Мать у тебя — это вообще тихий ужас, и здесь у тебя нет таблеток и нет меня. И зачем возвращаться?
Звездочка пожимает плечами и говорит:
— У меня есть моя комната.
— Ну и что в ней хорошего?
— Ну... — Звездочка говорит: — Может быть, и ничего. Но тут у меня всякие штуки. Вот смотри. У меня есть кассета. — Звездочка показывает мне кассету. — Это ди-джей Нарко-Микс. Очень хороший альбом. И еще у меня есть картинка с Клоуном Подушкиным, которую ты мне нарисовал на мой день рождения.
— У меня есть настоящий Клоун Подушкин.
— У меня есть кукла-девочка и кукла-мальчик. — Звездочка говорит: — И книжка-раскраска. И еще паззл, который с паровым катком.
— Нет, — говорю. — Книжка-раскраска и паззл — они у меня. У меня дома.
— Ну... — Звездочка говорит: — У меня здесь другой, с самолетом. Там не хватает одного кусочка. Он у меня потерялся. Но это не самый нужный кусочек. Там просто небо.
— Он у меня, — говорю. — У меня дома. Ну, этот кусочек. Я его видел.
— Тогда найди его и принеси. — Звездочка говорит: — И мы соберем его вместе, ну, паззл. Здесь, у меня.
— Нет, — говорю. — Я больше сюда не вернусь. Никогда. Меня потому что уже достало. Я уже третий раз прихожу. И что получается? Ты или спишь и вообще даже не просыпаешься, или ты говоришь, что не выйдешь, потому что тебе нельзя, и идешь спрашиваться у мамы, и мама опять говорит, что нельзя. А это неправильно. Мне уже надоело. И если сейчас я уйду, а ты не пойдешь вместе со мной, тогда... в общем, так, моя девочка... я уже не вернусь обратно.
Звездочка молчит.
— Так что пойдем.
— Хорошо. — Звездочка говорит: — Сейчас только оденусь и соберу вещи.
— Не надо тебе собирать никаких вещей. — Я говорю ей: — Выходи и пойдем.
Звездочка говорит:
— Хорошо.
— Ну, чего? Ты идешь?
— Ага.
— Так идешь?
— Да, иду.
— Тогда выходи, — говорю. — И не надо спрашиваться у мамы.
— Не буду. — Звездочка говорит: — Слезай с лестницы.
— И ты слезешь за мной?
— Если ты сейчас слезешь.
— И ты не пойдешь спрашиваться у мамы?
— Нет. Я же сказала, что не пойду. — Звездочка говорит: — А я никогда не обманываю, ты же знаешь.
Я спускаюсь с лестницы. Звездочка идет со мной.
Она идет. Сейчас она спустится вниз по лестнице. И мы вместе пойдем ко мне, и будет там, у меня, и это даже не важно, что у нас нет таблеток, потому что у нас есть мы, и мы любим друг друга, и больше нам ничего не нужно. Так всегда и бывает, когда у тебя с кем-то любовь.
Я сижу на траве. Сейчас ночь, небо синее-синее. Я сижу и смотрю на окно, которое оранжевое. Это Звездочкино окно, и она сейчас спустится, Звездочка. Вылезет из окна, спустится вниз, ко мне, и... только ее почему-то нет.
Она не спускается.
Не выходит.
— Мне разрешили. Я спросила у мамы, и она разрешила мне выйти.
Я поднимаюсь на ноги.
Звездочка спускается вниз по лестнице. Быстро-быстро. Она даже и не спускается по ступенькам, а просто скользит. Вниз по лестнице. Она говорит:
— Она сказала, что мне можно выйти. Я ее разбудила, а она даже не рассердилась.
* * *
Мы со Звездочкой идем ко мне, идем вдоль по улице, по которой мы с ней идем. Идем по улице вместе, вдвоем. Держимся за руки. Потому что мы снова вместе. Она — со мной, а я — с ней. С моей Звездочкой, которая моя девушка, такая маленькая и худенькая, но зато с большой попой. Как раз как мне нравится. Она со мной, со своим парнем.
И мне очень нравится, что она моя девушка, а я — ее парень.
И ей тоже нравится, что мы вместе и что я ее парень, потому что она меня любит, и я тоже ее люблю. Раньше нам не разрешали встречаться, но теперь все опять хорошо, и мы снова вместе. Звездочку не выпускали из дома, потому что она воровала таблетки в аптеке, и махала руками, и никак не могла перестать, и пихала коробки с таблетками к себе в джинсы, только это были мои джинсы, не ее, а мои, просто она их надела, чтобы было удобнее тырить таблетки, которые тоже совсем не ее, а чужие, которые были в аптеке, у того чайного дяденьки. И поэтому Звездочку не выпускали из дома, и она сидела у себя в комнате, а я сидел у себя в квартире, а по ночам приходил к ее дому, вернее, к дому ее мамы, и забирался по лестнице к ее окну, потому что мне очень хотелось ее увидеть, только она меня не пускала к себе, а второй раз вообще не проснулась, но сейчас все опять хорошо. Потому что мы снова вместе, и Звездочка вышла из дома, и мы вместе идем ко мне по ночной темной улице. Улица синяя, но не совсем. Она была бы совсем-совсем синяя, если бы не было фонарей. Но свет фонарей разгоняет всю синь. Мы со Звездочкой как раз проходим под фонарем. Под ночным небом, под которым мы под. И под ним, и в нем. Потому что мы в небе, а небо — как фильм, а мы — звезды, которые самые главные в этом фильме.
Звездочка говорит:
— Что мы с тобой будем делать?
— Что?
— Давай подумаем обо всем, что мы будем делать. — Звездочка говорит: — И сделаем все-все-все.
— Что? — говорю. — И когда? Прямо сейчас?
— Да, сейчас. Пока мне разрешили выйти. — Звездочка говорит: — Мама сказала, что я могу выйти. Давай, Ствол. Скажи. Что мы с тобой будем делать?
— Ну...
— Ну скажи.
— Э... — Я думаю, думаю, думаю. — Ну, — говорю. — Сейчас мы пойдем ко мне. Это во-первых. Когда мы придем, мы поставим мою кассету. А потом можем заняться чем-нибудь нехорошим. Например, поиграть в игру. Ну, которая с номерами. Это очень хорошая игра. Только мы очень давно в нее не играли. Очень-очень давно. И мне из-за этого было плохо. Ну, настроение плохое, и все такое.
— Нет, не только в игру. — Звездочка говорит: — И не только заняться чем-нибудь нехорошим.
— Можно пойти к Коробку. Он даст нам таблеток. Я уже очень давно их не ел, ну, таблеток. И мне поэтому тоже плохо.
Нет, не только пойти к Коробку и наесться таблеток. — Звездочка говорит: — Это ты говоришь про сейчас. А я вообще говорю, на будущее. Мы поженимся, да?
— Что? — говорю. — Мы с тобой?
— Нет, мы с твоим безобразником. Конечно, глупенький, мы с тобой. А что? — Звездочка говорит: — Будет здорово.
— Не просто здорово, а замечательно, — говорю. — Если вы с безобразником, то я буду шафером.
— А Коробок — подружкой невесты.
Я киваю. Я думаю о том, что сказала Звездочка. А потом говорю:
Мы поженимся в церкви. Прим все устроит. Она знает, как надо устраивать свадьбу. У нее хорошо получается. Она уже сколько раз выходила замуж. Она все время выходит замуж. — За того толстого дяденьку. И за того лысого дяденьку. И еще за какого-то, я не помню. А теперь она собирается замуж за своего Гари.
— Только я не хочу ребенка.
— А мне кажется, было бы здорово...
— Я не хочу ребенка.
— Ну...
— Тебе хочется, ты и рожай.
— Звездочка, я не могу. Потому что я парень. Рожать детей — это женское дело, и я тут вообще ни с какого боку.
— У меня просто не будет времени на ребенка. — Звездочка говорит: — Я столько всего хочу сделать. Мы с тобой столько всего можем сделать, и мне вовсе даже не хочется опять сидеть дома и вообще никуда не выходить.
Мы со Звездочкой идем вдоль по улице. Сейчас ночь. Мы оба — в джинсах и свитерах. Просто идем, разговариваем. Строим планы. Думаем, что мы будем делать. Не только прямо сейчас, а вообще.
— Можно будет куда-нибудь съездить. — Звездочка говорит: — Где мы еще не были.
— В Дуркчестер.
— Там мы уже были. — Звездочка говорит: — Есть и другие места. Можно съездить в Шутландию и еще в другие страны.
— Мы будем делать все, что захотим. — Я пожимаю плечами — в хорошем смысле. — Пойдем в гости к Прим и к Коробку. Ко всем, кого знаем. К тем ребятам, которые собираются в пабе у дома твоей мамы. Они очень прикольные. Я только не знаю, как их зовут. Но мы обязательно спросим, когда с ними встретимся.
Звездочка говорит:
— И можно будет зайти к моей маме.
— Нет, — говорю. — К маме лучше не надо. Ты от нее только-только сбежала.
— Нет, я не от мамы сбежала. Я ушла потому, что меня никуда не пускали, а мне очень хотелось выйти. — Звездочка говорит: — И если мне вдруг захочется навестить маму, я ее навещу. Потому что сама захочу. И вообще мама хорошая. Просто я на нее разозлилась, когда она меня не выпускала из дома.
Я говорю:
— Можно будет поехать в Вульвергемптон. У нас там знакомые.
Кукловод, и еще девочка с длинными волосами, и парень в широких штанах.
— У нас там много знакомых. — Я говорю: — Мы уже туда ездили.
— А мы правда можем туда поехать?
— Конечно, можем.
— Правда-правда?
— Что правда?
— Ну, что мы можем туда поехать?
— Куда?
— Ну, повидаться с ребятами.
— С какими ребятами?
— Ну, про которых мы только что говорили, что мы к ним поедем. Которые, которые... — Звездочка смотрит на меня и говорит: — Я забыла.
— Что ты забыла?
— Все-все забыла. О чем мы сейчас говорили.
— Мы говорили о том, к кому мы пойдем в гости.
— Ага. — Звездочка хмурится и говорит: — А к кому мы пойдем в гости?
— Мы пойдем в гости к Прим, — говорю. — И еще к Коробку. И еще к тем ребятам в Вульвергемптоне, которые наши знакомые. И еще к твоей маме. И к прикольным ребятам из паба.
— Ты все это помнишь?
— У меня очень хорошая память. С тех пор, как я прекратил принимать таблетки, у меня стала очень хорошая память. Ну, как будто ее починили. Как будто раньше она была сломанная, а теперь ее взяли и починили.
Звездочка кивает и улыбается.
— Теперь, — говорю, — я вспоминаю такие вещи, о которых забыл уже очень давно. О том, что было, когда я был совсем маленьким. И когда мы ходили в школу. И что мы делали, когда возвращались из школы домой. Я теперь многое помню.
— А я вот вообще ничего не помню.
— Ничего, еще вспомнишь. Обязательно вспомнишь. Мозги поправятся, и ты все вспомнишь. И все у нас будет просто замечательно. Нам уже не нужны никакие таблетки. Мне вот даже не хочется таблеток. Совсем не хочется. С тех пор, как я ел их в последний раз. А это было сто лет назад.
— Мне тоже не хочется.
— У меня голова заработала лучше. Стало значительно легче думать. И я все думаю о вещах, которые мы сделаем вместе. Мы теперь вместе, и нам не нужны никакие таблетки. Потому что мы любим друг друга, и это главное.
— Да, Ствол, это главное.
— Когда люди любят друг друга, это как в телевизоре. Ну, как будто живешь в телевизоре. Никогда ни о чем не жалеешь. Просто делаешь, что тебе хочется. И тебе не нужны никакие таблетки, чтобы что-то сделать. Простоты просыпаешься утром и...
— Встаешь.
— Да, встаешь, — говорю. — Идешь в туалет, потом завтракаешь. Смотришь в окно. И с головой у тебя все в порядке, и у тебя есть мозги. Ты протираешь глаза, убираешь из уголков «кусочки сна». Ковыряешь в носу, вытаскиваешь козявки. Идешь в магазин. Покупаешь там всякие штуки. И ничего там не тыришь. Потому что, когда ты не ешь таблетки, тебе уже не приходится ничего тырить.
— Как так?
— А вот так, — говорю. — Таблетки — они стоят денег. Тебе их не дадут просто так, за бесплатно. Раньше мне их давали бесплатно, потому что я работал на Коробка, развозил людям таблетки.
— А теперь не развозишь. Ты ему больше не нравишься.
— Дело не в этом. Я к нему заходил, и я ему нравлюсь по-прежнему, он сам так сказал. Я опять на него работаю. Только это другая работа. Настоящая работа, она связана с бизнесом. И он теперь не дает мне таблетки. Он дает деньги. И мы можем пойти в магазин и накупить всяких штук.
— Каких всяких штук?
— Например, дом, — говорю. — Или одежду. Все, что захотим.
— И таблетки.
— Нет, таблетки мы покупать не будем.
— Потому что они нам уже не нужны.
— Правильно, Звездочка. — Мы со Звездочкой идем, держась за руки. Идем ко мне. — То, что нам нужно, у нас уже есть.
Ночное небо — оно как холодная пленка, которая липнет к коже. Мы идем, держась за руки. Пленка холодная, а руки теплые. Мы идем на детскую площадку, где лесенка. Ну, чтобы лазить. Нам всегда нравились эти лесенки. Еще когда мы были совсем-совсем маленькими и учились в школе. Мы всегда после школы ходили гулять на площадку и лазить по лесенкам. И сейчас тоже ходим. Но уже не всегда. Потому что когда мы идем ко мне от дома Звездочкиной мамы или от Коробка, мы не всегда выбираем такую дорогу, чтобы пройти мимо детской площадки. Но иногда выбираем. Чтобы зайти на площадку, где лесенка. А иногда — чтобы зайти в магазин. Мы заходим в магазин. Берем шоколадный батончик. Выходим. Не заплатив за батончик. Мы его делим на две половинки и едим, каждый — свою половинку. Это мы так гуляем. Здорово, правда? Два сумасшедших придурка, которые делают всякие сумасшедшие штуки. Но нам смешно. Мы смеемся. Просто гуляем. Идем в парк, на детскую площадку. У нас нет никакого батончика. Магазин потому что еще закрыт. Потому что еще слишком рано. Я просто рассказываю, что мы со Звездочкой делаем, когда гуляем. Мы с ней сидим на качелях на детской площадке.