В подвале полутемно, душно. Работа страшно тяжёлая. Буквально через час у меня заболела спина, да и сердце тоже. Говорю ребятам:
– Тут стоит сломанный транспортёр, давайте я его налажу. Я в этом деле понимаю. Он нам сильно облегчит работу.
– Мы были очень рады, когда он сломался, – отвечает один из них и хитро улыбается.
Я понял, что он сломался не без их участия.
– Пойми сам, без него мы здесь, наверное, проколупаемся целый месяц, а с транспортером закончим за неделю и лишимся работы. Так что чинить его не надо. А если всё-таки решишь сделать это, – проговорил он, не скрывая угрозы, – здесь в темноте тебя случайно может ударить лопата!
На другой день, совершенно разбитый и не успевший прийти в себя, я на работу не вышел.
РАЗГРЕБАНИЕ МУСОРА
Хозяин, у которого мы снимали квартиру, сказал мне однажды, что в одном доме есть работа. В этом большом доме жила многочисленная семья. Мне предложили спуститься в подвал, разобрать и разложить на стеллажах, установленных вдоль стен, скопившиеся там вещи.
Я спустился в огромное полутёмное помещение, сплошь заваленное барахлом. Сюда, видимо, годами сбрасывали старую отслужившую одежду и обувь, которой скопилось буквально по колено. От старого, нестиранного белья и одежды исходило зловоние. На мой взгляд, всё это уже давно следовало отправить в помойку. Духота и спёртый воздух в непроветриваемом помещении допускали длительное пребывание здесь только в шланговом противогазе.
Нам в тот момент были очень нужны деньги. Но я все же отказался делать эту работу, за которую мне сулили традиционные 3 доллара в час.
КАК Я ПЫТАЛСЯ ВЫТАЧИВАТЬ ШАЙБЫ
Однажды в поисках работы я забрёл на Кингсхайвей. Прошел без всякого успеха несколько блоков. Вдруг услышал знакомый звук работающего токарного станка. Подумал: “Может быть здесь меня ждёт удача. Ведь я несколько лет, ещё до армии, проработал токарем. Было это давно, но навыки не утерял”.
Поднявшись по железной лестнице на второй этаж какого-то дома, попал в небольшую мастерскую. Меня поразили беспорядок и грязь, в том числе запущенность станков.
Меж тем рабочие ушли на обед в соседнюю комнату, я заглянул туда и предложил свои услуги. Самый пожилой из присутствующих, видимо хозяин, предложил мне на пробу выточить шайбу.
Это была простая работа. Я заточил резец и приступил. Скоро шайба была готова, и я позвал хозяина. Он был вынужден оторваться от еды, был этим недоволен и вышел ко мне раздраженным. Губы его лоснились от жирного китайского супа, в углу рта висела лапша. Молча он рассмотрел выточенную мною шайбу и, бросив её в ящик со стружками, удалился.
Я был удивлён. Достал шайбу промерил. Размеры совпадали с образцом. Качество обработки, на мой взгляд, было даже лучше. Ястал рассматривать её, ничего не понимая. За этим занятием застал меня один из рабочих, говоривший по-русски.
– Твоя шайба слишком хороша, – пояснил он. – Хозяин должен был бы платить тебе за изготовление таких на один цент больше, чем другим. А это ему не выгодно.
Я был поражен. Однако мне очень нужна была работа, и я спросил:
– Может быть, я мог бы убирать станки после работы? Видно, что за ними здесь плохо ухаживают.
– Эту работу за 3 доллара делает у нас один парень из Джамайки. Поищи себе что-нибудь в другом месте.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Через несколько месяцев после описанных выше и других попыток что-либо заработать я отчаялся. Возникло настроение уехать обратно. Поделился с одним знакомым. “Поздно, Вася, пить боржоми! – сказал он. – Всё. Поезд ушел! Приноравливайся к новой жизни”.
И вот все эти годы я пытался приноровиться. Времени прошло немало. Америка даёт хорошие шансы молодым. Наша молодёжь уже достигла многого: приобрела по дому, по машине на каждого взрослого. Родились ещё двое внуков.
А что для стариков? После достижения 65 лет я начал вместо велфэра получать эсэсай и теперь меня уже не волнуют предложения поработать на кэш. Вроде все устоялось.
Но иногда я вспоминаю мой кабинет заместителя начальника треста, приёмную с секретаршей, персональную машину, дачу. Там я пользовался определённым авторитетом и уважением. Уехал не в поисках благ и лучшей жизни. Надоело всю жизнь чувствовать себя морально ущемлённым, а после распада державы угнетал уже и неприкрытый антисемитизм. Было противно смотреть, как разворовывается страна новыми русскими.
Но здесь я, пожилой человек, ощутил в полной мере невостребованность моего опыта и знаний. Здесь, в глазах местных, был поставлен знак равенства между мною и не знающим грамоты нелегалом с островов. И что же лучше для таких людей, как я? Ехать сюда и жить, чувствуя свою ненужность и неполноценность в глазах коренных американцев или остаться там нуждающимся, но уважаемым? Я часто думаю об этом и, честно говоря, не нахожу однозначного ответа.
2007 г.
НЕТ ЖИЗНИ БЕЗ ТЕЛЕВИЗОРА
– Послушай, Рая, меня очень беспокоит наша дочка!
– Это ты о чём?
– Да всё о том. Ты прекрасно знаешь о чём. Толстая, неуклюжая, в голове пустота, учится еле-еле. В жизни только два интереса: телевизор и еда. Меня это очень пугает.
— Лёва, ты преувеличиваешь!
— Я преувеличиваю?! Да. Ты, только посмотри на неё! Ей 12 лет, а у ней зад шире, чем у тебя. Это же не девочка, а бегемот! А что с ней станет, когда ей будет 20? Она превратится в такую тушу, что никто не возьмёт её замуж. И на работу устроиться при её лени и знаниях будет нелегко. Я прихожу в ужас, думая о её будущем!
– Боже мой! Можно подумать, что твой ребёнок просто чудовище! Перестань, пожалуйста! Толстых детей здесь много, и ничего. Да, у Бронички есть лишний вес, но у девочки переходной возраст. Позже всё нормализуется.
– Нельзя пускать всё на самотёк! Нужно что-то предпринимать. Я не могу спокойно смотреть на то, во что она постепенно превращается, и не понимаю твоего спокойствия.
– Я тоже волнуюсь, но, в отличие от тебя, не драматизирую ситуацию. Кстати, у меня есть некоторые соображения. Я хочу обсудить их с тобой.
Рая подошла к двери и заглянула в соседнюю комнату. Убедившись, что дочка спит, она продолжала.
– Через четыре месяца в школе начнутся летние каникулы. Что если нам отправить Броню на лето за город, чтобы она там вместе с другими детьми много двигалась, играла, купалась. Может быть, это изменит её склонности.
– Мысль неплохая, но нужно, чтобы там не было телевизора и чтобы еенесколько ограничивали в еде. Как это сделать?
— Мне как раз рекомендовали одну женщину-бебиситора, которая выезжает на лето в Апстейт. Там красивое место, не жарко, есть бассейн и нет телевизора. В общем, всё хорошо. Но есть одно “но”. За два месяца нужно заплатить 1400 долларов.
– 1400 баксов? Ты сошла с ума! Где мы возьмём такие деньги?
– Я подумала и об этом и кое-что узнала. На Макдональд авеню есть одна пекарня, куда сейчас нужны люди. Ты мог бы там поработать на кеш.
– Но ты же знаешь, что я не пекарь и у меня есть работа на все дни недели.
– Им не нужны пекари. Нужны подсобные рабочие на субботу и воскресенье. Они платят, правда, немного — 5 долларов в час. Но работая по 10 часов, ты мог бы за каждый уик-энд зарабатывать по 100 долларов. Тогда за 14 недель мы набрали бы нужную сумму.
– Я и так страшно устаю на своей работе плюс эта ежедневная утомительная дорога в Нью-Джерси.
– Но у тебя одна дочь, Лёва!
Вечером после первого проработанного дня в пекарне Лёва отказался от ужина и буквально едва дополз до постели.
– Ты знаешь, какая там работа? Нужно одному таскать 50-килограммовые мешки! У меня страшно болит спина. Не знаю, сколько там я выдержу. – И он вручил Рае 50-долларовую бумажку.
Прошло пять недель. Лёва похудел и осунулся. Он постоянно жаловался на боли в спине. Стал нервным и раздражительным, потерял интерес ко всему и даже к жене. Этого никогда не наблюдалось раньше и поэтому очень огорчало Раю. В один из вечеров она решила пойти на хитрость, чтобы привлечь внимание мужа. Пока Лёва перед сном принимал душ, она быстро разделась и, облачившись в свою самую красивую короткую ночную рубашку, легкомысленно приспустила на одном плече бретельку. Несколько обнажив грудь, она буквально встала такой полуобнаженной на его пути. Но Лёва всего этого не заметил. Чуть сдвинул жену в сторону и нырнул в постель, готовый заснуть. Рая обиженно надула губки.
– Что, как женщина я тебя уже перестала интересовать? Ты меня уже не трогал больше месяца!
– Дура! Ты потаскала бы эти мешки! Тебе бы не только женщины, даже жить не захотелось бы!
Но вот настал конец июня. Деньги собраны, и Броня вместе с бебиситором и её внучкой уехали на дачу. Родители вздохнули с облегчением и надеждой. На другой день вечером они услышали по телефону хныкающий голос Брони:
– Здесь нет телевизора! Мне скучно!
– Но там, наверное, хорошая природа, бассейн, дети играют в разные игры. Тебе должно понравиться.
– Да, здесь совсем не жарко. Я не потею так, как в городе. И бассейн есть, и дети хорошие. А вчера вечером на поляну из леса приходили олени. И бабушка добрая. Правда, сначала она давала мне еды столько же, сколько своей внучке. И я была голодной. Но я проревела целый час, и сейчас она даёт мне столько, сколько я захочу. Всё хорошо, но здесь нет телевизора!
– Ты привыкнешь, тебе понравится.
На следующий день они услышали рёв Брони:
– Здесь нет телевизора! Мне скучно! Заберите меня!
– Но...
– Здесь нет телевизора! Заберите меня! – рёв усиливался.
– Но...
– Здесь нет телевизора! Вы злые! Вы меня не любите! – рёв перешёл в истерику. Рая в отчаянии бросила трубку.
– Ладно, Лёва, иди заводи машину. Такова, видно, наша судьба!
С трудом уже в 11 часов вечера, путаясь в полной темноте, они добрались до бунгало в районе Либерти. Всю дорогу они молили Бога, чтобы не сломалась их старая, сильно изношенная “Хонда”. Только среди ночи они вернулись в Бруклин. На Лёву страшно было смотреть. От усталости и переживаний его лицо буквально стало серым.
– Скажи, Рая, зачем мы сюда приехали? В основном из-за неё, – он сделал жест в сторону комнаты, где спала Броня. – Хотелось лучшего будущего для дочери. Чтобы она жила в хороших условиях, лучше питалась, одевалась, смогла бы получить лучшее образование, обрести хорошую профессию и обеспеченную жизнь, завести семью, детей — наших внуков. Мы бы с радостью помогали ей их нянчить. А что мы имеем? Ожиревшее существо, которому в силу этого грозят болезни и короткий век. Существо, лишенное каких-либо интересов, отупевшее под воздействием бесконечного количества фильмов-ужасов и сцен насилия с полным отсутствием интеллекта и примитивным мышлением! Уж лучше бы мы остались там. Ели бы, как говорится, черный хлеб, но Броня была бы нормальной, здоровой девочкой, на которую приятно посмотреть. И, может быть, она прочла бы за свою жизнь хоть несколько книг. Так зачем мы сюда приехали? Чтобы загубить жизнь своего ребёнка?
А утром, когда родители уехали на работу, Броня заняла своё привычное место в кресле против телевизора. Ссутулив жирную спину, втянув голову и выпучив глаза, она буквально впилась взглядом в экран. Там одни безжалостно убивали других, раздавались душераздирающие крики жертв, лилась кровь. Часто она отрывалась и тяжело вставала, чтобы добраться до холодильника и извлечь очередную порцию съестного. При этом она каждый раз проходила мимо окна и потому невольно бросала взгляд на улицу.
А мимо её дома, задыхаясь от жары и собственного веса, шли такие же, как она перекормленные, одурманенные телевизором дети. Они шли в Мак-Дональдсы, Бургеркинги, чтобы скорее утолить свой непомерный аппетит. Шли, не ведая о той печальной судьбе, о тех болезнях, которые всем им предначертаны.
1998 г.
СЕМЕЧКО
В начале прошлого века не умели ни распознать, ни лечить родовые травмы. Поэтому Дора, родившаяся в маленьком еврейском местечке на Украине, осталась на всю жизнь инвалидом, неловко припадающим при ходьбе на левую ногу. Не спасала и специальная ортопедическая обувь, которую она заказывала уже в зрелые годы. Не удалась, конечно, и личная жизнь. Зато она преуспела в учёбе: стала инженером, потом кандидатом наук. Много читала, любила театр. Им посвящала весь свой досуг.
По советским меркам Дора относилась к категории материально обеспеченных граждан. Как бы сложилась её жизнь на склоне лет в послеперестроечной России, можно догадываться. Однако уже 7 лет, по вызову старшей сестры, Дора живёт в Бруклине.
Она с удовольствием вспоминает первые годы жизни в Америке. Тогда ещё была жива сестра, и они дружно жили в довольно просторной квартире на берегу океана. В то время Дору не мучил артрит, и она часто ездила на экскурсии, открывая для себя Америку. Однако это счастливое время прошло, и одинокая Дора живёт теперь в маленькой квартире-студии на 6-м этаже внешне неуютного, красного, кирпичного дома, очень смахивающего на старое фабричное здание в России.
Её окна выходят на оживлённую улицу, по которой часто проносятся пожарные машины или машины скорой помощи. От пронзительного рёваих сирен Дора вздрагивает днём или встревоженно просыпается ночью и долго не может заснуть. Но, главное, в добавление к общей слабости, вызванной возрастом, теперь ещё обострился артрит, который терзает болями в колене её ранее здоровую ногу. По этой причине Дора редко выходит из дома – не всегда даже в очень хорошую погоду – и неизменно в сопровождении хоматенда. Хоматенд Доры – смуглолицая девушка лет 25 –- озабочена тем, как бы поскорее выйти замуж. Естественно у них нет никаких общих интересов, и разговор обычно касается лишь погоды и хозяйственных дел.
Много времени Дора проводит в высоком кресле у окна. С высоты 6-го этажа довольно широкий обзор, и теперь это практически единственная ее связь с жизнью. Действительно, что у неё теперь осталось? Что можно ждать хорошего в будущем? Она мучительно ищет хоть что-то светлое, что бы могло её ожидать, и не находит: ни в смене погоды, ни в смене дня или времени года – буквально ни в чём. В вечерние и ночные часы она остаётся наедине со своими воспоминаниями, с фотографиями близких – тем единственным, что у неё осталось от прошлого. Она вглядывается в родные лица, гладит их дрожащими пальцами, иногда целует их...
Очень часто она думает о том, зачем прожила жизнь, что оставила после себя. Она не вырастила ни сына, ни дочери, и, следуя восточной мудрости, даже не посадила дерева. Кто сейчас оценит её научные труды – плод её упорной, самоотверженной работы, бессонных ночей, измотанных нервов, а порой, и пролитых слёз. Кто сейчас вспомнит её имя? Имя той самоотверженной женщины, которая неуклюже карабкалась с больной ногой по крутым ступенькам вагона, чтобы в любое время года, в любую погоду мчаться по экстренному вызову в какой-нибудь далёкий Орск, чтобы своим советом помочь очистить котлы местной ТЭЦ от накипи, иначе город будет без отопления и горячей воды. Кто сейчас это помнит и ценит?
Прошлой весной Дора просила установить за её окном ящик для цветов и посадила в нем три ярко красные герани. Утром цветки заглядывали в окно к Доре, словно здоровались с ней и желали ей хорошего дня. Глядя на них, у Доры улучшалось настроение. Ещё невыспавшаяся и полунагая, она спешила полить их из маленькой леечки, и ей казалось, что, утолившие жажду, они благодарно машут ей листьями, щедро украшенными, как бриллиантами, каплями воды. Вечером она желала своим цветкам доброй ночи. За этими живыми существами нужно было следить, ухаживать, и жизнь для Доры приобрела какой-то смысл.
Во второй половине лета Дора обнаружила на своей импровизированной клумбе прибавление – зелёный росток, который день ото дня набирал силу. Сначала она хотела вырвать его – этот сорняк, который мешал её любимцам. Потом ей стало любопытно, что может здесь, вырасти самостоятельно? К осени росток превратился в прутик, на котором появились микроскопические листочки. Тогда Дора поняла, что это проросло и дало жизнь новому дереву занесённое ветром семечко. Теперь Дора начала ухаживать и за прутиком. Прутик рос, и росли его листочки – сверху зеленые, а снизу розовые.