Поздней осенью, когда стало холодно и листочки на прутике опали, он превратился уже в маленький кустик, высотой более фута. Сначала Дора решила взять ящик в дом на зиму, чтобы кустик перезимовал в тепле. Но потом подумала, что нельзя лишать его привычных условий. Всю зиму она следила за своим кустиком из-за оконного стекла: не поломали ли его осенние ветра, не повредила ли зимняя стужа и с облегчением вздохнула весной, когда на тоненьких веточках начали набухать первые почки.
Теперь Дору начали волновать другие проблемы: что делать с кустиком? Его нужно где-то посадить, чтобы со временем выросло дерево. Но где? И как это сделать?
Несколько лет назад буквально под окном Доры в непогоду упало старое дерево. С тех пор на тротуаре остался земляной квадрат, заросший травой. Там Дора и решила посадить кустик. “Каждый день я смогу наблюдать за ним из окна, радоваться тому, как он растёт. А со временем он станет деревом. И хотя я, конечно, не увижу этого дерева, это будет мой след на этой земле”, – думала Дора и, это её согревало.
Она долго готовилась к посадке. Чтобы кто-нибудь не поломал кустик или его не повредили собаки, Дора даже приобрела в магазине невысокую ограду белого цвета. “Белая заметнее”, – решила она. Её помощница была удивлена: зачем старушке нужна эта покупка?
В апреле стало совсем тепло, и вот, однажды, в очень ранний час, когда ещё все спали, Дора приступила к посадке. Совсем было не просто старой Доре с ее больными ногами вырыть садовым совочком в дерне яму, перетащить кустик с комом земли, установить ограду, а затем ещё полить посадку. Она трижды спускалась и поднималась в свою квартиру. Каждый раз с каким-то грузом, и, конечно, выбилась из сил. Наверное, полдня она потом пролежала, приходя в себя. Зато теперь, каждый раз подходя к окну, Дора любовалась своим питомцем и с чувством удовлетворения отмечала, что многие жильцы дома останавливаются и с удивлением осматривают плоды ее труда.
Но радость Доры была недолгой. Через несколько дней утром её разбудил звук двигателя грузовика, остановившегося под её окном. С ужасом она обнаружила, что с грузовика сгрузили молодое деревце с комом земли на корневище, закутанном в мешковину, а также колья для подпорки. Машина ушла, но было ясно, что скоро придёт другая для посадки дерева, а её кустик, который дал уже первые листочки, просто выкинут. Это было ужасно. Этого нельзя было допустить!
Накинув что-то впопыхах на себя, растрёпанная, перепуганная Дора помчалась на предельно доступной ей скорости вниз, прижимая к себе эмалированный таз. Глядя на неё можно было подумать, что женщина сошла с ума. Но Доре было не до того. Она быстро откопала несчастный кустик и, выбиваясь из сил, потащила его домой. На её счастье одновременно с ней в лифт вошла соседка по лестничной клетке, которая помогла занести тазик с кустиком в квартиру к Доре.
Уставшая и измученная переживаниями Дора бессильно опустилась в кресло и расплакалась. Она поведала утешавшей её соседке о своих злоключениях.
– Что я теперь буду с ним делать? – повторяла она сквозь слёзы. Соседка, которой никак не удавалось успокоить разволновавшуюся старушку ушла, но вскоре вернулась обратно.
– У меня хорошие новости, – сообщила она Доре. – Найдено решение вашей проблемы. В воскресенье приедет мой племянник. Унего машина, и мы вместе с вами отвезём кустик в лес и там посадим его. Вы согласны?
Дора уже много лет не выезжала на природу, и выбранное для посадки место ей очень понравилось. Неширокая лесная полоса отделяла хайвей от океана. С довольно высокого берега просматривалась песчаная отмель и голубая, словно специально подкрашенная синькой вода залива. Лёгкий ветерок чуть колебал листву, щебетали какие-то птицы, из высокой травы местами робко выглядывали незнакомые цветы.
“Здесь ему будет прекрасно, – решила Дора, когда всё было закончено: кустик посажен и полит припасённой водой. – Конечно, я его больше никогда не увижу. Никогда не попаду сюда, а если даже и попаду, то не найду его. Вот сейчас стоит сделать несколько шагов, и я уже не различу его среди других собратьев”.
Она в последний раз оглядела кустик, нежно погладила молодые листочки и неуклюже заковыляла к машине. И пока она шла и потом ещё очень долго она мысленно повторяла три слова: “Я посадила дерево! Я посадила дерево! Я посадила дерево!” И это наполняло её чувством выполненного долга, как бы подводило положительный итог её долгой, одинокой жизни.
1999 г.
ЧТО ВПЕРЕДИ?
Лора застала мужа сидящим за письменным столом в позе очень утомлённого человека, с неестественно низко опущенной головой.
– Додик! Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь? Наверное, опять поднялось давление?
– Нет, нет, – мужчина встрепенулся и устало откинулся на спинку кресла, – просто мне вспомнилось очень далекое – квартира моего деда на Фонтанке. После революции бежал за рубеж её прежний хозяин, и жилище отдали большой еврейской семье. В этой огромной квартире, помимо стариков – родителей, жили ещё их шесть дочерей – сестёр моего отца, с мужьями и детьми. Я часто бывал там в детстве. Отец брал меня туда на все праздники и дни рождения, которых отмечалось большое множество. На столе всегда было много вкусной еды, помимо непременной гефилте-фиш, которую непревзойдённо готовила тётя Броня. Там я впервые попробовал вкус мацы, которую не так легко было достать. Мне она совсем не понравилась.
Детям там всегда было весело. Дядя Оня – муж одной из тёток - играл на скрипке, и многочисленная детвора, напялив родительские шапки, маршировала из комнаты в комнату с криками и смехом.
Но самым интересным было, когда чуть разгорячённые вином взрослые начинали петь. У самой младшей – тёти Эстер – был довольно сильный и красивый голос. Пели разное. Но каждый раз меня больше всего волновала одна песня. Её пели на идиш. Я не понимал слов. Не могу понять почему тогда не спросил, о чём в ней поётся, но мелодия!.. Она меня просто потрясала, мурашки пробегали по коже, хотелось встать и слушать её стоя. Мне она казалась каким-то гимном евреев. Вроде Марсельезы для французов.
Как было замечательно видеть вокруг родные лица тех, кого любишь, кто любит тебя! Быть членом этой большой и дружной семьи. Почти никого из них нет в живых. Осталась лишь фотография, на которой все вместе 23 человека.
– Почему ты сейчас вспомнил об этом?
– Наверное, от одиночества. Ни у тебя, ни у меня не осталось родных, кроме наших детей. Но мы с ними практически не видимся и не общаемся.
– В этом есть и твоя вина. Возможно, многое было бы по-другому, если бы ты не выступил против желания Миши жениться на американке и не настроил против себя как Мишу, так и его жену.
– Я ничего не имел против Кони как человека. Я лишь хотел, чтобы мои внуки умели говорить по-русски и мы могли бы общаться с ними, хорошо понимая друг друга. Что же получилось? Внуки говорят только по-английски и сейчас, став практически взрослыми, очень далеки от нас. Мы для них совершенно чужие люди.
– Твои отношения с Мишей и Кони вроде бы улучшились, но, когда ты выступил категорически против учёбы детей в частной католической школе, отношения с их семьёй испортились окончательно.
– Я ничего не имею против католической веры. Она на сегодня одна из самых прогрессивных религий. Евреев давно уже не сжигают на кострах инквизиции. Мне просто хотелось, чтобы у детей было светское образование, чтобы они не забывали, что их папа, дедушка и бабушка евреи, чтобы они хоть немного знали историю этого народа и его обычаи.
– Ты очень упёртый! Твоё мнение всегда истина в последней инстанции. Иногда твоя упёртость переходит всякие границы и ты получаешь в ответ то, что заслужил.
– Но я ведь не стал возникать, когда Лена решила выйти замуж за Джона. И что получилось? Через два года, когда у него кончился здесь контракт, они уехали на его родину в Австралию. Сколько раз за прошедшие 17 лет мы видели её детей, не знающих ни одного русского слова?
– Один раз.
– Вот видишь! Один раз! И, возможно, мы больше не встретимся с ними никогда! Будем откровенны перед самими собою. Мы совершенно одиноки! Уезжая из Союза, мы, в первую очередь, хотели лучшей доли своим детям. И это произошло. Благодаря нашим стараниям они получили здесь хорошее образование, успешны в своей карьере, материально обеспечены. Плавильный котёл сработал на славу. Они, не говоря уже об их детях, стали настоящими американцами, австралийцами. Мы же, в отличие от них, остались иммигрантами. Людьми, которых по-прежнему волнует то, что происходит там, за океаном, часто вспоминаем знакомые улицы, бульвары, мосты. Нет, это не ностальгия по той жизни, от которой мы убежали. Наверное это ностальгия по нашей молодости и всему тому хорошему, что связано с ней.
Да, мы остались иммигрантами и притом совершенно одинокими. А сейчас, когда ты становишься старым и больным, особенно хочется видеть рядом близких тебе людей и, в контакте с ними черпать силы, которые с каждым днём уходят.
Женщина пыталась возражать.
– Не говори ничего. Именно из-за нашего одиночества, из-за опасения, что некому будет нас хоронить, я, несмотря на твои возражения, купил для нас с тобой место на кладбище и оплатил вперёд все ритуальные расходы.
– Ты сумасшедший! Но прошу тебя успокоиться, – женщина ласково погладила, затем поцеловала лысую голову мужа. – Сегодня такая ужасная погода. Она не улучшает ни настроения, ни самочувствия. Поверь мне, в нашей жизни ещё будут солнечные дни.
– Хотелось бы верить. Но сегодня идет дождь со снегом. Значит, наступает зима, которая не сулит ничего хорошего.
2007 г.
ВЕТЕРАН
Борис Соломонович неважно спал этой ночью и встал раньше обычного. Волновали мысли о предстоящем завтра празднике. Ведь для него, как и для всех ветеранов, 9 мая навсегда останется самым важным днём в их жизни.
Наскоро выпив чай исъев без аппетита вчерашний, уже потерявший свежесть бейгл, он принял бесчисленное количество таблеток – обязательный ритуал начала дня – и медленно двинулся из кухни в гостиную своей однобедрумной квартиры. Последнее время сильно ослабли ноги. Поэтому он не без труда добрался до стенного шкафа и вытащил из дальнего угла большую палехскую шкатулку. На ее чёрной лакированной крышке художник изобразил диковинные цветы, а в верхнем левом углу такую же диковинную птицу с синими крыльями, с хвостом попугая иголовой воробья красного цвета. Эту веселенькую шкатулку подарили ему сослуживцы ещё в России на 50-летие. Видимо, тот, кому была поручена ответственная миссия купить подарок, не отличался большим вкусом. Но Борис Соломонович очень ценил шкатулку как знак внимания, кроме того она была весьма вместительной.
Уже многие последние годы Борис Соломонович стал доставать шкатулку только раз в году накануне дня Победы. Сегодня, как и прежде, открыв крышку, он был ослеплён золотым и серебряным блеском орденов и медалей, заполнивших шкатулку почти до верху. Весь этот блеск отражался на внутренней красной лакировке шкатулки, создавая впечатление волшебного ларца с сокровищами. Когда в прошлом году эту картину в первый раз увидел хоматенд Бориса Соломоновича – Костя, то от удивления просто открыл рот. “Ну, Соломоныч, вы даёте! Я знал, что вы фронтовик, но такого... не ожидал. Вы же просто...” Дальше он не знал, что сказать, и сконфуженно замолчал.
С войны Борис Соломонович вернулся с 4-мя орденами и 7-ю медалями. К ним потом ещё добавилось два мирных ордена и огромное количество разного рода юбилейных медалей и знаков. Так, чтоб было чем заполнить палехскую шкатулку.
Борис Соломонович начал молча доставать и раскладывать на столе фронтовые награды. Каждая из них – это бой, кровь, смерть товарищей. Это огонь и ад, который не может представить себе не побывавший там, а даже побывавший не найдёт слов, чтобы описать этот кошмар, когда каждое мгновенье гибнут десятки, сотни, а порой и тысячи жизней.
Невольно вспомнилось начало войны, когда из маленького еврейского местечка под Житомиром он с женой и двумя детьми чудом добрались до далёкого сибирского города в Кузбассе. Он оказался в числе тех немногих счастливцев, которым удалось эвакуироваться, а сколько там осталось и погибло. В том числе его родители и близкие родственники. Он был молодым мужчиной, но в 41 году в армию его не призвали – работал на оборонном заводе, но, главное, двое малолетних детей. Однако в 42-м настал и его черёд. На фронте дела были плохи. Обескровленная Красная армия нуждалась в пополнении.
Борис Соломонович хорошо помнит, как застонала Циля, когда принесли повестку. Она была на шестом месяце беременности. В городе никого из родных и знакомых, по-русски говорит с большим акцентом, специальности нет. И вот забирают единственную опору семьи, любимого мужа! Борис Соломонович пытался успокоить её, как мог, но какое там... А через два дня на проводах, когда мобилизованные садились в автобус для отправки на вокзал, Циля уцепилась двумя руками за его пальто, рыдала и кричала во весь голос так, что было страшно! Этот крик отчаяния долго стоял в его ушах.
Бориса Соломоновича как шофёра 2-го класса немного подучили, и он стал механиком – водителем танка и так им и остался до конца войны. Воевал под Сталинградом, потом на Курской дуге. Дальше путь на Запад: Варшава, Берлин, бросок на Прагу и... Победа! Везло ему в войну на фронтовых товарищей. Особенно запомнился первый командир танка, с которым вместе воевали больше двух лет. Такой русский богатырь с усами. Многому он научил Бориса Соломоновича. Никогда не забудется один из боёв на Курской дуге, когда танки сошлись в лобовую. Это было впервые для Бориса Соломоновича, и он дрогнул. Командир почувствовал его неуверенность и страх, подбодрил, нашел нужные, единственные слова, которые можно было найти, когда счёт шел на секунды. Стоило испугаться, свернуть в сторону, подставив более уязвимый бок танка, и конец.
За всю войну Борис Соломонович не был ни разу ранен. Редкий случай для танкистов: сколько их было ранено, убито, сгорело! Не раз ему говорили: “Ты словно заколдованный!” А он всегда отвечал: “Я не имею права умирать – у меня трое детей! Я обязан выжить!” Лишь один раз он был контужен с потерей речи и слуха. Из подбитого танка его вытащил и спас именно этот, с усами. Сам он, к сожалению, не дожил до победы.
После войны семья не вернулась в местечко. Остались в Сибири. Сначала долго, как и прежде, шоферил – возил начальство. Работа хоть и не трудная, но с ненормированным рабочим днем. Часто возвращался поздно, могли вызвать ночью, в воскресенье. Запомнился один главный инженер комбината, которого Борис Соломонович возил несколько лет. В дороге он любил поговорить о жизни. Обычно обращался к Борису Соломоновичу: “Ну, Соломоныч, расскажи, что говорит народ”. И тот пересказывал все новости, услышанные накануне от Цили. Позднее Борису Соломоновичу предложили место начальника колонны, закончил службу завгаром.
Циля, после ухода мужа на фронт, досрочно родила мальчика. Ребёнок оказался очень слабым. Долго не жил. Старшие дети выросли, получили высшее образование. Дочка в конце 70-х годов уехала в Австралию, а сын с семьёй в начале 80-х в Америку. С ним вместе с женой уехал и Борис Соломонович и вот уже 14 лет живёт в Нью-Йорке. Несколько лет назад он похоронил Цилю. Это был такой удар, от которого ему, видимо, никогда не оправиться.
От этих горьких воспоминаний Борис Соломонович не без труда вернулся к делам сегодняшним. Через час, наверное, придет хоматенд Костя, и они вместе начнут прикреплять награды к выходному пиджаку Бориса Соломоновича. Работа эта долгая, поскольку нужно соблюсти субординацию: что за чем и что под чем располагается. Борис Соломонович и сам начинает забывать эту субординацию, ну а Костя, конечно, её не знает. Правда, прошлый год он уверял, что вручённая российским ветеранам красивая американская медаль в честь 50-летия победы должна располагаться ниже российских наград. “Наверное, он прав”, – подумал Борис Соломонович, хотя ему, ныне гражданину США, эта медаль не менее дорога, чем другие юбилейные медали России.