— Благословенъ Богъ нашъ! — провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была н
ѣ
жность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотрѣ
ла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изрѣ
дка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.— Я вами довольна, мой другъ, — сказала я.
Онъ вынулъ платокъ и отеръ имъ мои мокрые волосы.
— Вамъ, все вамъ я обязанъ <въ лучшемъ>. Вы мой ангелъ хранитель.
— Не говорите такъ, — сказала я, съ нимъ вм
ѣ
стѣ
направляясь къ двери и чувствуя, что у насъ завяжется разговоръ, для котораго намъ нужно быть однимъ. — Это не хорошо, я грѣ
шница, такая же, какъ и всѣ
. Иногда я замѣ
чала въ васъ то, что меня мучало. Вы какъ бы это только понимаете, а не чувствуете всего этаго. Я давно хотѣ
ла сказать вамъ.— Ахъ, мой другъ, не говорите про то, что было, какимъ я былъ, теперь берите меня, какимъ я есть, я вашъ, я вами думаю, я вами люблю. <Теперь съ вами молюсь и в
ѣ
рю и буду молиться.> Я чувствую, что мнѣ
нельзя жить теперь безъ васъ <и безъ молитвы.> Я чувствую, какъ съ каждымъ днемъ таитъ мое сердце, и все прекрасное становится близко ему. Мнѣ
опять 16 лѣ
тъ становится.— И оставайтесь такъ всегда, увидите, какъ вамъ хорошо будетъ, — сказала я.
— Какъ мн
ѣ
ужъ теперь хорошо, мой ангелъ!И онъ смотр
ѣ
лъ мнѣ
въ глаза, и все глубже, глубже проникалъ его счастливый, довольный взглядъ.* № 9 (II ред.).
Домъ нашъ былъ одинъ изъ старыхъ барскихъ домовъ, въ которыхъ со дня ихъ основанія ничего не изм
ѣ
нялось изъ стараго порядка, а только въ томъ же порядкѣ
прибавлялось новое вмѣ
стѣ
съ измѣ
нявшимися поколѣ
ніями и потребностями. Все отзывалось воспоминаніями о немъ, о его дѣ
тствѣ
, о его матери, отцѣ
, дѣ
дѣ
. <Кабинетъ его былъ кабинетъ его отца и дѣ
да, еще дѣ
довская, кожанная мебель съ гвоздиками стояла въ немъ и висѣ
ли портреты его отца, дѣ
да и прадѣ
да и охотничьи гравюры, привезенныя дѣ
домъ изъ Англіи и отцомъ его обдѣ
ланныя въ рамки. Шкапы съ книгами въ библіотекѣ
рядомъ были наполнены — одинъ философскими энциклопедическими книгами дѣ
да въ кожанныхъ переплетахъ съ золотыми обрѣ
зами, другой непереплетенными и неразрѣ
занными историческими книгами отца и третій его книгами. Въ гостиной постарому стояла симетрично дѣ
довская мебель и висѣ
ли два въ золотыхъ рамахъ зеркала, картина снятія съ креста, всѣ
ми принимаемая за Тицьяна, и два портрета бабушекъ>. Отцомъ его старая мебель была <отполирована за ново> и обита штофомъ, и картина снятія со креста и коверъ во всю комнату, теперь ужъ старой, были прибавлены къ украшенію гостиной. Татьяна Семеновна, уже вдовой, украсила гостиную перегородкой съ плющемъ и надѣ
ла чехлы на мебель и протянула полосушки черезъ коверъ. Точно такія же прибавленія и украшенія замѣ
тны были и во всѣ
хъ другихъ комнатахъ, особенно на половинѣ
и въ комнатѣ
Татьяны Семеновны. Тамъ было столько дивановъ, диванчиковъ, ширмовъ, ширмочекъ, шифоньерокъ, шкапчиковъ, столовъ, столиковъ, часиковъ, вещицъ, все разныхъ временъ и цвѣ
товъ и фасоновъ, дѣ
довскихъ и нынѣ
шнихъ, что все это на первое впечатлѣ
ніе поражало своей пестротой и разнородностью и загроможденностью, но потомъ все это очень пріятно соединялось въ одинъ общій характеръ домовитости и уютности, который особенно понятенъ былъ, когда среди всего этаго въ своемъ волтеровскомъ креслѣ
сидѣ
ла сама Татьяна Семеновна. Посуда, кухня, экипажи, старая прислуга, столъ — все было въ томъ же изобильномъ старинномъ и фамильномъ характерѣ
. Всего было много, все было не ново, но прочно, опрятно и по старинному красиво. Отъ всего, начиная отъ тяжелыхъ мѣ
дныхъ подсвѣ
чниковъ, изображающихъ толстаго амура, дувшаго вверхъ, отъ тяжелаго трюмо съ рѣ
зными полками, до кіе[в]скихъ соусниковъ и старыхъ лакеевъ Татьяны Семеновны и особеннаго никольскаго манера дѣ
лать кашку, — отъ всего пахло хорошими старыми семейными воспоминаніями. Всѣ
эти воспоминанія тотчасъ же сроднились со мною. Мнѣ
казалось, что я сама помнила, какъ умиралъ его отецъ такъ [3 неразобр.] на большомъ кожаномъ диванѣ
, какъ самъ Сережа, бывшій ребенкомъ самымъ прекраснымъ, живымъ и милымъ, въ мірѣ
[?], разбился головой объ уголъ, сбѣ
гая съ лѣ
стницы, какъ изъ дѣ
тской въ первый разъ перевели внизъ къ гувернеру этаго самаго кроткаго ребенка въ мірѣ
, и какъ онъ спрыгнулъ въ окно изъ залы, и его посадили въ этотъ самый чуланъ подъ лѣ
стницей, и какъ онъ, лучшій сынъ въ мірѣ
, въ растопель въ первый разъ пріѣ
халъ большимъ послѣ
университета. Вся эта старина, отъ разсказовъ его матери, няни и его самаго, ожила въ моихъ глазахъ и слилась съ воспоминаніями о немъ въ то время, когда я не знала его.* № 10 (II ред.).
Все время мое отъ поздняго утра и до поздней ночи принадлежало не мн
ѣ
и было занято, даже ежели бы я и не выѣ
зжала. Мнѣ
это было уже не весело и не скучно, а казалось, что такъ, а не иначе должно быть. Такъ было и въ то время, когда я надѣ
ялась быть матерью. Внимательность и уваженіе ко мнѣ
мужа какъ будто еще увеличились въ это время, но часто мнѣ
больно и неловко было замѣ
чать, что какъ будто не одна я, были причины этой внимательности.Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мн
ѣ
чувствѣ
, я становилась недовольна вѣ
чной разсѣ
янностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мнѣ
казалось, что вотъ стоитъ мнѣ
сдѣ
латься матерью, и я само собой брошу всѣ
старыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мнѣ
казалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь всѣ
хъ насъ, женщинъ, только первое и сильнѣ
йшее чувство, которое мнѣ
доставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <смѣ
шанное съ гордостью, сожалѣ
ніемъ и сознаніемъ необходимости нѣ
которой притворно-офиціяльной нѣ
жности.> Сгорая отъ нетерпѣ
нія узнать это сильнѣ
йшее новое чувство, обѣ
щавшее мнѣ
столько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мнѣ
въ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мнѣ
. Я взяла его на руки и стала цѣ
ловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ тѣ
мъ, что я хотѣ
ла чувствовать, что мнѣ
показалось, что я ничего не чувствую. Я хотѣ
ла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ нѣ
жно улыбающимися лицами, вызывающими мою нѣ
жность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно глядѣ
вшіе то на меня, то на Кокошу, и мнѣ
стало ужасно больно и страшно.— Вотъ они вс
ѣ
ждутъ отъ меня чего-то, — думала я, — ждутъ эти добродушныя женщины, ждетъ и онъ, а во мнѣ
нѣ
тъ ничего, — какъ мнѣ
казалось. Но я еще разъ прижала къ себѣ
ребенка, и слезы выступили мнѣ
на глаза. — Неужели я хуже всѣ
хъ другихъ женщинъ? — спрашивала я себя. И страшное сомнѣ
ніе въ самой себѣ
проникло мнѣ
въ душу. Но этотъ страхъ, эти сомнѣ
нья продолжались недолго. Съ помощью вѣ
чнаго разсѣ
янья, частью притворяясь, частью признаваясь себѣ
и другимъ въ своей холодности къ ребенку и полагая, что это такъ и должно быть, я примирилась съ своимъ положеньемъ и стала вести старую жизнь.НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ И НЕОКОНЧЕННОЕ (1856—1859)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
* I.
[НАЧАЛО ФАНТАСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА.]
Въ Iюл
ѣ
мѣ
сяцѣ
1855 года, въ самое жаркое время Крымской кампаніи,64 Маіоръ Вереинъѣ
халъ ночью одинъ верхомъ по дорогѣ
, ведущей отъ Белбекской мельницы къ Инкерманской позиціи. — Онъѣ
здилъ на полковой праздникъ къ командиру гусарскаго полка и теперь возвращался къ себѣ
въ лагерь. Часовъ съ двухъ въ этотъ день пошелъ рѣ
денькой дождикъ изъ желтоватой прозрачной тучи, составлявшей край большой черной грозовой тучи, и казалось долженъ былъ пройти скоро, но вмѣ
сто того дождикъ все усиливался и продолжалъ итти теперь во второмъ часу ночи, то мелкій, какъ сквозь сито, то какъ будто съ какихъ то невидимыхъ деревьевъ сыпались сверху съ вѣ
тромъ крупныя тяжелыя косыя капли. На сѣ
веро-востокѣ
однако туча уже рѣ
зкой черной чертой поднялась надъ свѣ
тло-прозрачнымъ горизонтомъ,65 на которомъ поднимался вывернутый въ другую сторону, убывающій золотистый мѣ
сяцъ. На югѣ
, — впереди по дорогѣ
, по которойѣ
халъ Маіоръ, часто загорались на черномъ небѣ
красноватыя молніи и слышался гулъ выстрѣ
ловъ въ Севастополѣ
.66Завернувшись въ отежел
ѣ
вшую и провонявшую мыломъ отъ мокроты солдатскую шинель, маіоръ сгорбившись сидѣ
лъ на тепло-сыромъ сѣ
длѣ
и безпрестанно поталкивалъ мокрыми склизкими каблуками въ животъ уставшей большой гнѣ
дой кавалерійской лошади. Старая лошадь, подкидывая задней ногой, въ которой у нее былъ шпатъ, пошлепывала по лужамъ дороги, болтала отвислой губой,67 изрѣ
дка при видѣ
куста или рытвины поднимала одно ухо и сторонилась и безпрестанно кряхтѣ
ла какъ то съ визгомъ, какъ будто натуживаясь изо всѣ
хъ силъ. — Маіоръ68 много выпилъ на праздникѣ
, голова у него не кружилась, но отяжелѣ
ла и глаза слипались. Изрѣ
дка только онъ открывалъ ихъ, взглядывалъ на вытянутую шею и мокрую гриву лошади, на бѣ
лую полосу дороги, блестящую рябыми лужами, которая однообразно измѣ
няясь въ одинаковомъ разстояніи бѣ
лѣ
ла передъ нимъ, и повторялъ фразу: хорошо у бабушки на свѣ
тѣ
жить, — которая Богъ знаетъ почему уже давно пришла ему въ голову, и которую онъ безъ всякой мысли умственно повторилъ уже разъ триста, и снова закрывалъ глаза и задремывалъ.69Маіоръ Вереинъ былъ челов
ѣ
къ лѣ
тъ 35-ти, очень высокой ростомъ, съ длинными ногами, широкимъ тазомъ и сутуловатой и угловатой спиной. Круглые каріе глаза, выгнутой широкой носъ средь худаго желтоватаго лица и очень длинные чернѣ
ющія къ скуламъ бакенбарды зачесанные внизъ, давали ему выраженіе изнуренія, доброты70 и общаго всѣ
мъ старымъ военнымъ спокойно-мужественнаго равнодушія. Вглядѣ
вшись ближе въ его совсѣ
мъ круглые глаза, зрачки которыхъ далеко не доходили до краевъ векъ, въ нихъ замѣ
тно было кромѣ
того выраженіе сильной мечтательности или постояннаго увлеченія одной идеей. — Вереинъ уже лѣ
тъ 17 служилъ въ военной службѣ
и все въ томъ же драгунскомъ полку. Товарищи и начальники говорили про него: «офицеръ примѣ
рный, службу знаетъ, какъ самъ уставъ, хозяинъ отличный, эскадронъ у него въ порядкѣ
какъ ни у кого, съ людьми строгъ, правда, но иначе нельзя. Строгъ, но справедливъ, за то и любятъ его. Кромѣ
того человѣ
къ образованный, говоритъ по французски, по немѣ
цки, кажется, и по итальянски. Живетъ прилично. Какъ слѣ
дуетъ быть эскадронному командиру». — Вереинъ дѣ
йствительно былъ таковъ, какъ описывали его товарищи и главное то, что это знаніе службы и служебныхъ отношеній какъ то само собой, безъ труда съ его стороны, далось ему.71 — Онъ сначала страстно любилъ службу, [но] охота мало по мало пропадала, осталась одна привычка, и теперь уже давно ему все казалось, что напрасно онъ на нее посвятилъ лучшіе годы и силы молодости, которые бы онъ могъ употребить лучше. Несмотря на то, ежели бы у него спросили, какъ бы онъ желалъ устроить свою жизнь, онъ бы не умѣ
лъ отвѣ
тить. Уже 17 лѣ
тъ весь міръ, исключая своего военнаго круга, былъ закрытъ для него. Всѣ
интересы, нетолько общечеловѣ
ческіе, но личные людей невоенныхъ были непонятны для него. Развѣ
изрѣ
дка, читая газеты или слушая разговоры, онъ любилъ заставить себя подумать о какомъ нибудь случайно представившемся ему вопросѣ
: то о устройствѣ
свеклосахарныхъ заводовъ, то о китайскихъ инсургентахъ, то о новооткрытомъ минералѣ
. — Всѣ
воспоминанія его были только военныя, набравшіяся за эти 17 лѣ
тъ службы. Воспоминанія эти были: время юнкерства, дежурство на конюшнѣ
, ссоры фелдвебелей, лихіе успѣ
хи въ верховойѣ
здѣ
, кутежи съ товарищами,72 потомъ счастливая эпоха производства, поѣ
здки къ помѣ
щикамъ и снова кутежи и манежъ; потомъ отличіе и усердіе въ службѣ
и надежда на эскадронъ и наконецъ осуществленіе этой надежды. Воспоминанія предшествовавшiя службѣ
, его жизнь въ богатой деревнѣ
отца, ласки матери, игры съ братомъ, какъ то непріятно дѣ
йствовали на него, и онъ безсознательно отгонялъ ихъ. Перебирать эти полковыя воспоминанія, которыя какъ ни кажутся ничтожными, для него были полны значенія и жизни, составляло главное занятіе Вереина.73 Онъ часто по цѣ
лымъ днямъ просиживалъ съ трубкой въ зубахъ на одномъ мѣ
стѣ
, перебиралъ свои воспоминанія,74 внутренно тоскуя и досадуя на кого-то за то, что воспоминанія эти были такъ пошлы и пусты.75Въ эти времена хандры онъ бывалъ особенно холодно строгъ съ людьми, ежели случались какіе нибудь д
ѣ
ла по эскадрону. — Походъ въ Крымъ расшевелилъ его. Ему представились тотчасъ же двѣ
стороны этаго обстоятельства. 1) Въ походѣ
содержаніе значительно больше; 2) могутъ убить или искалѣ
чить. И вслѣ
дствіи 2-го разсужденія ему пришла мысль выйти въ отставку и жениться. Долго и много онъ размышлялъ объ этомъ дѣ
лѣ
и рѣ
шилъ, что прежде надо сдѣ
лать кампанію, а потомъ выйти въ отставку [и] жениться.76 Съ этаго времени къ воспоминаніямъ его присоединилась мечта о семейномъ счастіи, которую онъ ласкалъ и лелѣ
ялъ съ необычайною нѣ
жностью. Все время свободное отъ службы въ Крыму, онъ сидѣ
лъ одинъ у себя въ палаткѣ
, съ мрачнѣ
йшей физіономіей курилъ трубку, смотрѣ
лъ въ одно мѣ
сто и рисовалъ себѣ
одну зa другою картины семейнаго счастья: — жена въ бѣ
ломъ капотѣ
, дѣ
ти прыгаютъ передъ балкономъ и рвутъ цвѣ
точки для папаши; и онъ вставалъ изрѣ
дка,77 улыбался и въ волненіи выходилъ изъ палатки на коновязь, — и бѣ
да была солдату, у котораго на лошади находились подсѣ
ды или плоть, или бока впалые.78 Полкъ, въ которомъ онъ служилъ, не принималъ участія въ военныхъ дѣ
йствіяхъ, во все время кампаніи, слухи доходившіе изъ Севастополя были часто ложны, да и по правдѣ
сказать, онъ вовсе не интересовался ими. — Что наша возьметъ, онъ твердо былъ увѣ
ренъ въ этомъ, а война выражалась для него тѣ
мъ, что стояли дивизiи лагеремъ, кормились по справкамъ и получали раціоны. — Сегодня утромъ онъ поѣ
халъ къ полковому командиру только потому, что его затащили товарищи, но пріѣ
хавъ туда, онъ не раскаивался. Праздникъ былъ блестящій. Гостей почетныхъ и изъ Главнаго Штаба много, обѣ
дъ и вина отличныя.