- Натали, - говорит Рафик, - хочу представить своего друга. На днях он вернулся из армии.
- Очень приятно. Натали, - чинно представляется она.
Ответно представляюсь и выдаю фразу, приготовленную еще до визуального контакта с Натали, в которой выражается радость от знакомства и восхищение ее красотой.
Натали не дура и мне не верит. Зря я соврал про красоту. Недели не прошло, как я вернулся из армии, а уже весь изоврался. В очередной раз убеждаюсь - жизнь в армии честнее, чище и проще.
- Натали, мой друг хочет познакомиться с какой-нибудь девушкой, - говорит Рафик с пугающей откровенностью. - У тебя есть кто-нибудь на примете?
Натали окидывает меня взглядом продавщицы, всучившей мне негреющую белую курточку с дурацким капюшоном.
- Нужно подумать.
Кажется, начинаю понимать, что Рафик нашел в Натали: он полюбил ее не за красоту, а за ум и рассудительность.
- Знаешь, Рафа, - собирая складки на лбу, произносит Натали, - пожалуй, познакомлю я твоего друга с Кулей.
- С кем, с кем? С Кулей? - невольно вырывается у меня.
Под взглядом Натали поясняю свою реакцию:
- Куля - это что, имя или фамилия?
- Куля - это татарское имя, сокращенное, - тоном учителя говорит Натали и еще сильнее хмурит лоб. - Вы имеете что-то против татарских девушек?
- Против татарских девушек я ничего не имею. Просто не знал, что бывают такие имена.
- Рафа, - спрашивает Натали, - ты помнишь Кулю?
- Помню ли я Кулю, у которой мы встречали прошлый Новый год? - спрашивает Рафик, как бы подхватывая какую-то игру. - Конечно, помню. Куля очень симпатичная и хорошая девушка.
Поскольку доверять вкусу Рафика у меня нет никаких оснований, то из его слов делаю вывод, что Куля наверняка еще менее привлекательна, чем даже подружка Рафика.
- Ну, будем звонить Куле? - нетерпеливо спрашивает Натали.
В два голоса с Рафиком выдыхаем из себя остатки теплого воздуха:
- А как же!
Нам повезло. Куля, так же как и Натали, жила рядом. Ждать пришлось недолго. Во всем остальном подтвердились самые худшие опасения. Мало того, что по манере одеваться и в плане макияжа Куля оказалась точной копией Натали, но, ко всему, она еще меньше ростом и еще шире лицом. Под носом у нее большая черная родинка с жестким, как гвоздик, волоском посредине.
Холод ускоряет процедуру знакомства. Мы спешим в кинотеатр. Я готов заплатить за все билеты, но Рафик опережает меня и платит первым, но только за себя и Натали. Мне ничего не остается, как взять билеты себе и Куле. В целом справедливо, но как-то уж очень расчетливо.
Во время сеанса Рафик с Натали не умолкают: выясняют отношения и, кажется, ссорятся. Мы с Кулей обмениваемся всего двумя фразами. Она поинтересовалась, не хочу ли я снять шапку?! Не понимаю почему, но я ответил категорическим отказом. Минут через десять она повторяет просьбу уже в другой, более жесткой форме.
- Не кажется ли вам, что находиться в помещении в головном уборе не совсем прилично?
На что с упорством идиота я отвечаю: - Плевать мне на приличия. Не хочу снимать шапку, и не буду.
Куля внимательно смотрит на меня и отворачивается. На этом наше общение заканчивается. Сидим, как два дурака, в то время как Рафик с Натали помирились и уже вовсю целуются. Напряжение с Кулей возникло из-за шапки. Однако снять ее не поднимается рука. Куля наверняка считает меня кретином. Смотрю на экран и ничего не вижу. В голову лезут всякие ненужные мысли типа "вокруг миллион девушек, и только одному мне досталась с волосатой родинкой под носом".
После фильма провожаю Кулю домой. Подходим к ее подъезду. Нужно прощаться. Лицо Кули, слабо освещенное лампой, кажется даже привлекательным. Вижу ее горящие глаза. Ощущаю легкое головокружение. Самое время целоваться. Останавливает вопрос Кули.
- Хочу посмотреть. Можно?
- Что посмотреть? - не понимаю я.
- Что у вас под головным убором.
- Под шапкой? - тяну я время.
- Под головным убором, - настаивает на своем, то есть проявляет характер, Куля.
- Смотрите, если хочется, - сдаюсь я и наклоняю голову.
Куля двумя руками приподнимает шапку и с возгласом "Все понятно!" бросает ее. Пока водружаю подарок отца на место, Куля успевает скрыться за дверью. Все! Свидание окончено! А я-то, дурак, губы раскатал для поцелуя! Обидно!
Остаток вечера и часть ночи я обдумываю свое дурацкое поведение в кинотеатре. К себе имею один вопрос: почему в кинотеатре я отказался снять шапку? Ответ один: я постеснялся своей лысины. Стесняться себя - последнее дело. Подобное не должно повториться.
Второй вопрос: почему Куля показалась мне симпатичной не сразу, а только в конце вечера? Ответ: у меня нет опыта общения с девушками. Ничего, опыт - дело наживное. С этой мыслью я засыпаю.
Звоню Куле. Ее телефон мне дал Рафик. Подходит сама Куля и, не давая вставить мне слова, кричит в трубку:
- Миш! Это ты, Миш? Ну, наконец-то! Где пропадал? Почему не звонил? Я чуть с ума не сошла! Миш, почему молчишь? Скажи хоть слово! Это ты, Миш? Ми...
Я вешаю трубку. С Кулей все ясно - у нее есть "Миш". Я ей не нужен. Ну и ладно, пусть этот "Миш" холит и лелеет волосок на Кулиной бородавке. Нисколько ему не завидую. Однако это не мешает испытывать легкие уколы ревности. Неужели я так плох, что даже такие, как Куля, не желают со мной общаться?
Часть 7. Бабобоязнь.
Для оформления паспорта я сдал военный билет в милицию. Паспорт будет готов через две недели.
Устроиться на работу без документа нельзя. Приходится ждать.
Целыми днями лежу на раскладушке и строю планы на будущее. О чем ни подумаю, все сводится к одному: знакомству с девушкой. Была бы у меня девушка, я бы ждал ее и в дождь, и в снег, и в самый лютый мороз, как Рафик свою Натали. Может быть, я болен? Возможно, я маньяк!
- Сынок, сходил бы куда-нибудь с друзьями, развеялся, - сочувственно говорит мама.
Родительская жалость меня раздражает. Я начинаю хамить.
- Я вам мешаю? Может быть, мне вернуться в армию?
Мама отстает, а отец и вовсе не решается подойти. И правильно делает - ему бы я влепил по полной программе.
От скуки решаю начать курить. Занимаю у родителей деньги и иду на трамвайную остановку, к сигаретному ларьку. На улице оглядываюсь, чтобы ненароком не встретиться с Шуриком. Покупаю пачку "Столичных" с фильтром. Первую в жизни сигарету выкуриваю, не отходя от ларька. Ничего не чувствую, кроме горечи. Мне не по себе: голова идет кругом и немного подташнивает. (Симптом отравления - от авт.) Какая гадость эти сигареты! Пить водку в сто раз приятнее! (Но не полезнее - от авт.) В сердцах бросаю пачку сигарет в урну.
Часа не прошло, а я уже опять у табачного ларька. Мне кажется, что я неправильно оценил вкус первой сигареты. Хочу удостовериться, что не ошибся. Пытаюсь в урне найти свои сигареты. Не нахожу. Покупаю новую пачку. Выкуриваю вторую сигарету. И, кажется, начинаю понимать толк в этом деле: голова опять кружится, но приятно, настроение поднимается. (Симптом отключения чувства опасности - от авт.) От третьей сигареты опять становится не по себе. Однако это уже ничего не меняет по существу. Знаю точно, что с сегодняшнего дня я - курящий человек. Пить тоже буду, но немного.
Вновь мне в руки попалась старая телефонная книжка, которая помогла мне найти Рафика. Обращаю внимание на запись, сделанную поперек страницы карандашом и не моей рукой. Не могу вспомнить историю появления этой записи, но ассоциации определенно положительные. Едва решаю бросить это бестолковое занятие, как с улицы в открытую форточку влетает беззаботный женский смех.
И я сразу все вспомнил!
Ее звали Ира, и работала она продавщицей в овощном магазине рядом с метро. Ира была замужем.
Однажды я пришел за картошкой. Была ее смена. Мы встретились глазами, слово за слово, шутка за шуткой мы и познакомились. Стал забегать к ней в магазин просто так: поболтать о том, о сем. Несколько раз провожал ее домой. В награду она позволяла себя целовать в щечку. Больше ничего не было. Но мне и этого было достаточно. Я был тот еще теленок и о другом не знал и не думал. Мне было просто хорошо с Ирой, и все. Я наслаждался открытием, что с девушками можно говорить о чем угодно и что с ними даже интереснее, чем с парнями. Я мог бы полюбить Иру. Если бы не одно "но". Ира была замужем. В глубине души я осуждал ее, замужнюю женщину, за связь с другим парнем, даже если этим парнем был я сам, и связь носила столь невинный характер.
В последнюю встречу я пригласил Иру на свои проводы в армию. Она отказалась, сославшись на мужа. Я попросил писать письма. Она отказала и в этом. Я расстроился. Ира меня поцеловала.
- Не сердись. Сам понимаешь, прийти на проводы не могу. Муж узнает, будет скандал. Мне это надо? А тебе это надо? Вот то-то. Сделаем так: вернешься из армии, позвони. Вот тебе мой домашний телефон.
Так в моей книжке появилась карандашная запись.
Не откладывая в долгий ящик, звоню и через секунду разговариваю с Ирой так, как будто не было двух лет разлуки. В первую очередь она сообщает, что развелась с мужем и теперь живет одна.
- Да?! - удивляюсь я.
- Ты не рад?
- Рад, конечно, но как-то неожиданно все.
Вру. На самом деле, ее развод был очень, даже, ожидаем. Не нужно было целоваться на стороне с кем ни попадя. Во-вторых, ее развод меня не радует, а даже тревожит: уж не имеет ли Ира на меня виды?
- Увидимся? - спрашивает она.
- Конечно. Ты работаешь всё в том же овощном магазине?
Ловлю себя на том, что для своего вопроса я избрал тон, каким обычно мужья спрашивают законных жен о зарплате.
- Все там же, - отвечает Ира. - Подтягивайся часикам к двадцати. Пока, солдатик. Целую тебя всего.
Последняя многообещающая и волнующая фраза заставляет выбросить из головы все лишнее и начать готовиться к встрече с девушкой. Иду в ванную. Под струей воды ору во все горло:
Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,
Корнет Оболенский, налейте ля-ля,
Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?
Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.
Итак, у меня свидание с Ирой. Пройдет какой-нибудь час, и в моих объятиях будет реально живая, а не воображаемая женщина. Сколько раз в армии от этих воображений я попадал в неловкое положение: просыпаюсь, а кальсоны мокрые.
Ира разведена. Ира наверняка позволит мне всё, что захочу. Нужно ли ей платить, вот в чем вопрос?
Два года противоестественного армейского целомудрия сделали свое дело - мне страшно. Вдруг не получится? Внутренний голос успокаивает, но вместе с неуверенностью уходит желание. В этом нежелании я как в коконе. Не помогает даже ритуальное исполнение куплета о поручике Голицыне, которому "чужая ля-ля-ка совсем не ля-ля".
Усилием воли продолжаю подготовку к свиданию, но движения мои делаются все неувереннее. И замирают совсем. В чем проблема? Не знаю. В белой ли финской курточке с капюшоном и металлическими пластинами вместо пуговиц? Нет. Недавно я открыл новый способ ее ношения. Теперь застегиваюсь только на одну, нижнюю пластинку. Эффект потрясающий! Куртка теперь сидит как на том парне, которого я видел в трамвае. Может быть, дело в брюках и в обуви? Так нет. Отец сдержал слово и выделил нужную сумму. Эти деньги потрачены мною с умом. Теперь у меня немецкие брюки и итальянские ботинки.
Не хочется верить, но, наверное, все дело в Куле, точнее, в эффекте, связанном с нею, который оказался болезненнее, чем я думал.
Я остановился, когда дело дошло до надевания шапки, без которой из-за стоящих нынче холодов нельзя выйти на улицу. Шапку рано или поздно придется снять. Такие дела в шапке не делаются. Ира, естественно, обнаружит мою лысину и разочаруется. В свою очередь, я тоже расстроюсь. Мне это нужно? Еще не затянулась душевная рана, нанесенная Кулей, убежавшей от меня, как от прокаженного.
В курточке и надушенный французской туалетной водой ложусь на свою раскладушку. Ржаво тикают часы. Я все лежу. Отдаю себе отчет в том, что не пойти на свидание с Ирой - значит проявить слабость, не достойную настоящего мужчины. Напоминаю себе, что дал слово не стесняться лысины. Ничего не помогает. Продолжаю лежать, как бревно. И чем дольше лежу, тем меньше желания идти на свидание.
Шепчу сухими, слабыми губами:
Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,
Корнет Оболенский, налейте ля-ля.
Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?
Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.
Часть 8. В атаку на лысину.
В эту ночь я не сомкнул глаз. Мешает жуткое ощущение полного бессилия. Начать жить по-новому, то есть так, как хочется, не получается. Время уходит, как вода между пальцев, без остатка и бесполезно. И нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что у меня могут появиться друзья, девушка, что я устроюсь на интересную работу и стану прилично зараба-тывать.
Не могу заснуть еще и оттого, что рядом храпит отец, над моей лысеющей головой тикают настенные часы, а под окном шумными волнами одна за другой проносятся дурацкие автомобили. От всего этого можно сойти с ума! Я прячу голову под подушку.
Наверное, раз сто пожалел, что продинамил Иру. Звоню ей с извинениями и надеждой на новую встречу.
- Ничего страшного, - равнодушно отвечает Ира. - Даже хорошо, что так получилось. Я все равно не смогла бы с тобой встретиться: хозяйка решила провести очередную инвентаризацию. С работы ушла только под утро.
- Вот как! - разочарованно тяну я.
- Не расстраивайся, солдатик, в следующий раз увидимся. А сейчас извини, нужно работать. Позвони как-нибудь.
Не дождавшись моего ответа, Ира вешает трубку. Это меня задевает. Впрочем, наплевать! Я должен наплевать и забыть Иру!
Меня достал перманентный процесс облысения. Приходится взять талон к дерматологу. У врача живая очередь пациентов, не принятых еще со вчерашнего дня. Решаю ждать, знаю, что в следующий раз не приду. Очередь, кажется, совсем не двигается. В кабинет все время просачиваются люди с такими уверенно-озабоченными лицами, что не хватает духу поинтересоваться, почему они идут без очереди. В обшарпанном коридоре душно и пахнет лекарствами. Дети, попадая сюда, втягивают головы в плечи и начинают хныкать. Старики, наоборот, оживленны - они при деле. В моей очереди много пожилых людей. Между собой они ведут неспешные разговоры. Их монотонные, похожие на звук пчелиного роя, голоса убаюкивают. Я начинаю дремать. Вдруг установившийся звуковой ряд нарушается. Открываю глаза и прямо перед собой вижу женщину в белом халате. В глазах у нее страх и растерянность, в руках - толстая больничная карта.
- Лысенко! - зовет она, глядя на меня. - Кто Лысенко?
Все молчат.
- Русским языком спрашиваю, кто из вас Лысенко?
Пациенты оживленно переглядываются, сохраняя молчание. Врач обращается персонально ко мне:
- Ваша фамилия Лысенко?
- Нет.
Лицо женщины дергается, словно по нему пропускают ток.
- Почему же вы молчите?! - укоризненно вопрошает она. - Что за люди! Я зову, зову, а они молчат и молчат!
Всплеснув руками, женщина в белом халате убегает вперед по коридору. Слышится ее ослабевающий зов:
- Лысенко! Лысен...! Лыс...! Лы...
Сижу, не поднимая глаз, будто виновный в том, что я не Лысенко. Очевидно, согласно безумной логике врача, я должен быть Лысенко потому, что моя шевелюра недостаточно густа. Настроение еще более ухудшается. Я бы ушел. Останавливает то, что на меня смотрит вся очередь.
- Врачиха совсем ненормальная, - комментирует ситуацию рядом сидящий старичок-одуванчик. - Наверняка перепутала рецепт, вот и бесится.
- Разве такое бывает? - интересуюсь я.
- Ой, да сколько угодно, - словоохотливо отвечает сосед. - Человек примет не свое лекарство и готов - летит на тот свет. А врачам и горя мало. С них взятки гладки.
- Верно, верно, - одобрительно гудит очередь.
- А вы, молодой человек, простите за любопытство, по какой причине здесь? Случайно, не по поводу намечающегося облысения?
- Да, по поводу, - отвечаю я, краснея.
- Ради бога, не сердитесь на старика. Скажите, ваш батюшка, он же папа, случаем, не лысый?
Отвечаю словами Шурика:
- Как коленка. Он зимой и летом ходит в берете.
- Так я и думал! И вот что я скажу. Вы зря теряете время. Врач - это не то, что вам нужно. Есть одно средство. Моему знакомому оно помогло. И вам, думаю, тоже поможет. Главное - поверить. Слушайте, а лучше запишите. Нужно приготовить спиртовой раствор...