- Матери-то хоть пишет?
- Пишет. Каждую неделю, как и обещал…
***
Строительный кран медленно тянул по воздуху бетонную панель для ее монтажа на восьмом этаже девятиэтажного дома, возводящегося на окраине Тулы.
На площадке восьмого этажа топтались четверо монтажников, готовые принять панель. Среди них был и Павел – рослый, широкоплечий, с веселым загорелым лицом и большими голубыми глазами. На прошлой неделе он отметил свой двадцать первый День Рождения.
Задрав головы, строители смотрели на панель, зависшую над площадкой.
Раздался громкий треск, и стальной трос, на котором висела панель, лопнул. Перекосившись, она полетела на головы монтажников.
Спасаясь, они бросились в разные стороны.
Панель с грохотом обрушилась туда, где раньше стояли строители, задев своим краем замешкавшегося и не успевшего покинуть площадку Павла…
…Вокруг операционного стола, на котором лежал Павел, стояли Татьяна Ивановна, Наталья Николаевна и две медсестры. Сухорукова склонилась над головой Павла, держа в руке скальпель. Она сосредоточенно орудовала хирургическим инструментом. К взмокшему от напряжения лбу Сухоруковой то и дело прикладывает салфетку медсестра…
…В коридоре перед входом в операционную на жестком деревянном стуле сидела, сгорбившись и обхватив голову руками, сестра Павла Ирина – лет девятнадцати, худенькая, светловолосая, с мокрыми от слез глазами.
Дверь операционной открылась, и в коридор, не спеша, вышла усталая Татьяна Ивановна.
Ирина вскочила и бросилась к ней.
Увидев девушку, Сухорукова остановилась. Ирина подошла к Татьяне Ивановне и замерла напротив нее. Дрожащие руки Ирины были прижаты к груди, а в ее глазах застыл немой вопрос.
- Здравствуйте, - еле слышно произнесла Ирина. - Я сестра Павла… Вы только что его оперировали…
- Здравствуйте, - сухо сказала Татьяна Ивановна. - Мы сделали ему трепанацию черепа. Состояние Вашего брата… В общем, пока остается критическим.
Глаза Ирины расширились от волнения и страха, а прижатые к груди руки задрожали еще больше.
- Он… может умереть?!
- Девушка, дорогая, - вместе с сочувствием в голосе Сухоруковой появилось легкое раздражение. - Я смогу Вам сказать, выживет он или нет… В лучшем случае завтра.
По щекам Ирины побежали слезы.
- Господи! - она с отчаяньем всплеснула руками. - Доктор, прошу Вас… Спасите его!
Ирина посмотрела на Сухорукову с мольбой и бухнулась перед Татьяной Ивановной на колени.
Сухорукова поморщилась.
- Не нужно, встаньте.
Обхватив Ирину руками за плечи, Татьяна Ивановна помогла ей подняться.
Опустив голову и ежесекундно всхлипывая, Ирина пролепетала:
- Спасите его. Прошу! Он у меня один… Наши родители… Погибли… Три года назад… Разбился самолет…
Ирина вскинула голову.
- Неужели я останусь одна? На всем белом свете?
Девушка схватила Сухорукову за руки.
- Он же выжил на войне… Смерть прошла совсем рядом: пуля чиркнула по виску… А тут, в мирное время…
Ирина снова зашлась в рыданиях.
Татьяна Ивановна взглянула на Ирину с любопытством.
- На какой войне?
Ирина подняла на нее заплаканные глаза.
- Он же был в Афганистане… Служил срочную, в десантуре… Входил туда в числе первых, в декабре семьдесят девятого. Прослужил там полгода… Как он радовался… Когда вернулся живой…
Сухорукова улыбнулась.
- У меня в семье все мужчины – тоже десантники. И муж, и сын…
- Правда? – Ирина сквозь слезы улыбнулась Сухоруковой. Уже как родственной душе - приветливо и тепло.
- Правда. И сын мой – сейчас в Афгане. Капитан, командует ротой…
В глазах Ирины мелькнуло сочувствие.
- Как зовут-то тебя? – спросила у нее Татьяна Ивановна.
- Ира.
- Вот что, Ира…, - Татьяна Ивановна помедлила, подбирая слова. - Возможно, твой брат и выживет. Но если он выживет… Я хочу, чтобы ты знала правду.
Ирина торопливо кивнула: правду так правду.
Сухорукова грустно покачала головой.
- Скорее всего, он останется прикованным к постели. На всю жизнь.
Ирина, в глазах которой блеснула искорка надежды, улыбнулась сквозь слезы.
- Пусть, - девушка махнула рукой. - Пусть к постели… Главное, чтобы жил!
Устало улыбнувшись ей в ответ, Татьяна Ивановна бросила:
- До свидания.
Сухорукова развернулась и медленно направилась по коридору в сторону ординаторской.
- До свидания, - пролепетала Ирина.
Она с надеждой смотрела Татьяне Ивановне вслед…
…Вечером следующего дня Татьяна Ивановна и Ирина сидели на скамейке
перед входом в реанимационное отделение. Ирина восхищенно и благодарно смотрела на Сухорукову, как на добрую фею, внимая каждому ее слову.
- В реанимации он пробудет не меньше недели, - сказала Сухорукова. - Но сейчас я уже, по крайней мере, уверена: угроза его жизни миновала.
- Спасибо Вам, Татьяна Ивановна, - волнуясь, произнесла Ирина. – Если Павел выживет…
Сухорукова махнула рукой.
- Да не за что.
Она с любопытством посмотрела на Ирину.
- Ты замужем?
Опустив глаза, Ирина смущенно улыбнулась.
- Нет. Еще не успела.
- Учишься? Работаешь?
- И то, и другое. Работаю воспитательницей в детском саду. И заочно учусь. В педагогическом, - Ирина вскинула голову и торопливо добавила. - Я взяла отпуск, за свой счет. Когда на работе узнали, сразу дали.
- Мне сказали, ты сидела здесь всю ночь, - в глазах Сухоруковой появилась жалость. - Сегодня тоже никуда не уйдешь?
Ирина кивнула.
- Буду сидеть.
Поколебавшись пару секунд, Сухорукова решительно встала.
- Пойдем со мной.
Еще не понимая, что задумала Сухорукова, Ирина тоже поднялась со скамейки…
…Татьяна Ивановна и Ирина стояли у порога кабинета Сухоруковой.
Распахнув дверь, Татьяна Ивановна кивнула на кушетку в углу кабинета.
- Здесь будет удобнее, чем в коридоре.
***
Казарма разведроты, которой командовал капитан Сухоруков, была самой просторной в парашютно-десантном полку: места в ней было так много, что все кровати здесь в отличие от казарм других рот были установлены в один ярус.
На одной из кроватей полулежал, свесив ноги на пол, рядовой Макаед. На соседней койке напротив него сидел рядовой Мороз. Приспущенные ремни и густые шевелюры обоих десантников сразу выдавали в них солдат, срок службы которых уже подходил к концу.
Рядовой Кошкин с повязкой дневального на рукаве мыл пол в проходе между рядами кроватей.
Больше в казарме не было ни души: остальные солдаты еще не вернулись с занятий.
Потянувшись, Макаед протянул:
- Жрать, блин, охота, - он посмотрел на наручные часы. - А до обеда еще больше часа.
- Это точно, - согласился Мороз.
Он кивнул на Кошкина.
- Давай зашлем молодого в магазин.
Макаед согласно махнул рукой.
- Давай!
Мороз повернул голову к Кошкину и пальцем поманил солдата к себе.
- Эй, иди сюда!
Отставив швабру в сторону, Кошкин подошел к Морозу.
Тот, напустив на себя суровости, сдвинул брови у переносицы.
- Сбегай в «чипок», - бросил он дневальному. - Возьми большую банку югославских сосисок и две баночки «си-си». Напиток такой, знаешь? Только побыстрее: одна нога здесь, другая там.
Потупив голову, Кошкин не двигался с места.
Макаед приподнялся на кровати и сердито спросил:
- Ты чё, не понял?
Не поднимая головы, Кошкин тихо произнес:
- А деньги?
Мороз и Макаед переглянулись и недобро ухмыльнулись.
- Ты чеки свои на прошлой неделе получил? - спросил у Кошкина Макаед.
Кошкин молчал.
- Получил, я тебя спрашиваю? – повысил голос Макаед.
Кошкин кивнул.
- Получил.
Мороз хохотнул.
- Ну, так на них и купишь!
Кошкин вздохнул.
- Я уже почти все потратил. У меня совсем мало… Не хватит.
- А нас не колышет, хватит у тебя или нет, - с издевкой протянул Мороз. - Сшибешь у кого-нибудь из своего призыва.
- Давай, шевелись! – Макаед погладил себя по животу. - А то «дедушки» голодные.
Кошкин пожал плечами.
- Не знаю я, у кого сшибать.
Потерявший терпение Макаед злобно сверкнул глазами, вскочил с кровати и, широко раздувая ноздри, подошел к Кошкину вплотную. Он схватил солдата за хэбэ на груди.
- Щас ты у меня все узнаешь!
…По большому залу офицерской столовой, между столиками на четверых, сновали с подносами две официантки – полная, неуклюжая Света, которой уже давно перевалило за сорок, и молодая, симпатичная Рита, приехавшая в полк всего неделю назад. Они разносили по столам, за которыми сидели офицеры и прапорщики полка, алюминиевые миски с первым и вторым.
В зал зашли Александр Сухоруков, Сельянов и Абдуллаев.
Поздоровавшись с однополчанами, они уселись за свободный столик.
Кивнув на Риту, Сельянов вполголоса произнес:
- Видели новенькую? Не успела приехать, как начала торговать одним местом, - он усмехнулся. - Хочу тоже наведаться к ней вечерком.
- И дорого берет? – поинтересовался Абдуллаев.
- Двадцать чеков, как все.
- За час?
- Ну, не за ночь же!
Александр грустно покачал головой.
- Одной «чекисткой» в полку стало больше.
Сельянов развел руками.
- А зачем еще бабы сюда едут, Сань? – он снова кивнул на Риту. - В Союзе она таких денег в жизни не заработает. А здесь…
Раздевая Риту глазами, Сельянов похотливо улыбнулся.
Вскоре к ним подошла Света с подносом в руках. Поздоровавшись с офицерами, она поставила на стол три миски с супом.
Александр, наклонившись к тарелке и потянув носом, поморщился.
Он недовольно буркнул:
- Ёлы-палы, опять эта бурда из рыбных консервов.
Помешав в миске ложкой, Сельянов с шумом швырнул ее на стол и повернулся к Свете.
- Слушай, они чё там, в продслужбе, – охренели? Мало того, что вторую неделю жрем один и тот же суп: так он еще жидкий, как…
Александр сверкнул глазами.
- После обеда схожу к начпроду. Поговорю с этой тыловой крысой!
Света печально вздохнула.
- Уже не поговоришь…
Александр удивленно вскинул брови.
- Не понял.
- Погиб начпрод, - тихо сказала Света.
- Капитан Мукусев? Когда? – растерянно протянул Сельянов.
- Сегодня утром. Только что сообщили…
Всхлипнув, она достала из кармашка передника носовой платок и поднесла его к глазам, на которые навернулись слезы.
- Полетел на вертолете, сбрасывать сухпайки… Батальону, который ушел на «боевые»… А «вертушку» сбили…
Махнув рукой, Света снова направилась на кухню.
Александр, Сельянов и Абдуллаев сидели, тупо уставившись в свои тарелки.
Абдуллаев грустно покачал головой.
- Вот тебе и тыловая крыса…
…До отбоя оставалось еще целых два часа, и десантники разведроты, получив после ужина свободное время, проводили его каждый по-своему.
Рядовой Мороз сидел на своей кровати с гитарой в руках. Вокруг солдата устроилось на соседних койках и табуретах не меньше дюжины его сослуживцев. Перебирая пальцами струны гитары, Мороз негромко пел:
На «дембель» полетим домой.
И штурман, наконец, решится
Над речкою Амударьёй
Нам просигналить – есть граница!
Отрежет громко, навсегда,
Гудок сирены берег правый.
И сопредельная держава,
Вздохнув, нас левому отдаст.
За славой кончится поход…
Дожить бы до того мгновенья,
Когда сирена заревет,
А мы не рев услышим – пенье!
Не умереть бы по пути…
А жить, братишки, будет можно!
Ревущей сипло неотложкой
Навстречу Родина летит…
В глубине казармы, в широком проходе между кроватями, десантники собрались в круг - поглазеть на то, что выделывал самый сильный солдат роты: в середине круга стоял рядовой Михолап, который высоко подбрасывал в воздух, а потом легко ловил на лету двухпудовую гирю. Каждый раз, когда ему удавалось это сделать, сослуживцы восхищенно цокали языками.
Недалеко от входа в казарму переминался с ноги на ногу у тумбочки дневальный по роте рядовой Кошкин, который тоже во все глаза смотрел на Михолапа.
В казарму зашел Александр.
Увидев его, Кошкин вытянулся в струнку и гаркнул:
- Рота, смирно!
И Мороз, и слушавшие его пение десантники вскочили на ноги и замерли по стойке «смирно». Солдаты, собравшиеся в круг в проходе между кроватями, - тоже. В том числе – и сам Михолап.
Подброшенная им в воздух гиря, которую он не успел поймать, с грохотом рухнула на пол. Солдаты прыснули от смеха.
Увидевший это Александр улыбнулся и махнул рукой..
- Вольно!
- Вольно! – крикнул Кошкин.
Солдаты расслабились, а Михолап бросился поднимать с пола гирю.
Проходя мимо Кошкина, Александр кинул на дневального мимолетный взгляд и тут же остановился. Ротный, лицо которого вытянулось от удивления, повернулся к солдату: под глазом Кошкина красовался «фингал», неумело замазанный мелом.
Александр подошел к Кошкину вплотную и кивнул на «фингал».
- Не понял… Что у тебя под глазом?
Кошкин махнул рукой.
- А, ерунда, товарищ капитан. Это, когда мыл пол… Ударился об угол кровати.
Александр недовольно поморщился.
- Ты следующий раз осторожнее. Смотри, куда голову-то суешь. А то увидит замполит полка… Скажет потом, что в моей роте – неуставные взаимоотношения…
…Ночью по горной тропе в колонну по одному двигалась группа десантников в маскхалатах. Впереди шел Александр. За ним шагали, отстав всего на пару шагов, рядовые Мороз, Макаед, Михолап и Кошкин. Колонну замыкал лейтенант Абдуллаев.
Александр замедлил шаг и, махнув рукой, остановился. Следом за ним на месте замерли и остальные.
Издалека еле слышно доносились гортанные звуки чужого языка.
Александр опустился на землю и дальше начал двигаться уже ползком. Солдаты и Абдуллаев сделали то же самое…
…На окраине афганского кишлака, у длинного, невысокого дувала, стоял «духовский» часовой с автоматом в руках. Поворачивая голову то влево, то вправо, он зорко вглядывался в темноту. Из-за дувала были слышны приглушенные голоса людей, говоривших на пушту.
Метрах в пятидесяти от часового лежали, вжимаясь в землю, Александр и его разведчики. Их отделяло от часового ровное, голое пространство.
Александр повернул голову к Абдуллаеву, примостившемуся рядом с ним, и шепотом произнес:
- А вот и «язык». Только как к нему подобраться, чтобы взять живым?
Услышав это, Михолап, который лежал за спиной командира, подполз к Александру. Он приблизил губы к самому уху офицера.
- Товарищ капитан, я в физкультурном техникуме толкал ядро. Почти на двадцать метров… Если хорошо прицелюсь, не промахнусь.
- Где ж я тебе возьму ядро? – сердито спросил Александр.
Михолап самодовольно усмехнулся, отвернулся от командира, пошарил по земле рядом с собой и поднял с нее большой булыжник.
Он снова повернулся к Александру и показал ему камень.
- А это?
Александр посмотрел на булыжник с сомнением.
- Что, прямо отсюда докинешь?
Михолап деловито взвесил камень в руке.
- Отсюда не докину, но если подползу еще метров на двадцать…
Сухоруков кивнул на часового.
- А ты насмерть его не зашибешь?
Михолап растянул губы в улыбке.
- Постараюсь.
Александр почесал затылок и махнул рукой.
- Ладно, давай. Где наша не пропадала.
Михолап, зажав в своей огромной ручище камень, медленно пополз в сторону часового.
Оказавшись метрах в тридцати от «духа», солдат лежал и ждал, когда тот перестанет смотреть в его сторону.