– Ничего подобного, – с полной искренностью выпаливает Джонс. Непонятно, правда, как это совмещается с его намерением взорвать «Альфу» изнутри.
– Докажи.
– Нет.
Она шмыгает носом.
– Заболеваемость, – он пытается направить разговор в более спокойное русло, – основная причина снижения производительности. Уж ты-то как агент «Альфы» должна это знать.
– Знаешь, у павлинов красивые хвосты отращивают только самцы. Ген, отвечающий за это, одновременно снижает иммунитет. Вот почему самки находят их такими сексуальными: хвосты не только красивые, но еще и доказывают, что самец способен справиться с инфекцией даже при сниженном иммунитете.
– Почему все в «Зефире» так любят аналогии из мира животных?
– Потому что это зверинец. Большой корпоративный зверинец.
– Ну, у меня перья из задницы не растут. И я не собираюсь тебя целовать, чтобы доказать на практике одну из твоих теорий.
– Я девушка практичная, – кивает она. – Даже очень.
– Я заметил.
– Но это не значит, что я не способна на чувства. Есть еще одна причина, совсем непрактичная.
– Правда?
– Да. Хочешь послушать?
– Не уверен.
– Да или нет?
Джонс колеблется. Ясно, что правильным ответом было бы «нет». Можно также просто встать и уйти. Но он отвечает «да».
– Хорошо. – Она опускает глаза и смеется. – Ну вот, теперь я смущаюсь.
– Ладно, забудем. – Он уже сожалеет о своем решении. Она накрывает его руку своей.
– Хочу быть с тобой честной, но… для меня это ново. – Она усаживается, взбивает подушки. Взгляд Джонса беспомощно скользит к ее грудям под рубашкой. Он с усилием отводит глаза, успев осознать, что влип не на шутку.
– Ты спала с Блейком, – говорит он.
– Что? – застывает она.
Это можно расценить как крупный успех, охлаждающий наиболее опасные чувства. Но неужели он, Джонс, только что процитировал «Дни нашей жизни»? Такова гнусная натура Блейка: он низводит тебя до своего уровня.
– Ты думаешь, я спала с Блейком?
– А что, скажешь нет?
– О господи. Если бы.
– Ну, я пойду.
– Стой! Я хочу сказать, что когда-то западала по нему, но из этого ничего не вышло. Теперь мне ничего такого не хочется. Теперь мы с ним соперники, два главных кандидата на место Клаусмана. Нельзя встречаться с человеком, который во всем тебе равен. Надо, чтобы твой уровень был либо выше, либо ниже.
– Уверен, что и на одном уровне можно как-то исхитриться.
– Тогда одному, чтобы подняться наверх, придется лезть через другого. Нет уж, гораздо лучше с самого начала установить, кто здесь босс.
Что ж, логично, думает Джонс. Может быть, он теряет связь с реальностью? Скорее всего да, учитывая, что его соблазняет женщина с ОРЗ, в постели, заваленной использованными носовыми платками.
– Раньше в «Зефире» всех заставляли подписывать бумагу под названием «любовный контракт». Это страховало компанию от последствий перепихона с боссом или, наоборот, с секретаршей. Вернее, от последствий того, что боссы перестали трахать своих секретарш. Но этого оказалось недостаточно. Поступила жалоба от служащей, которой никто не домогался. Она заявила, что сотрудники ее дискриминируют – между собой встречаются, а с ней нет. Может, это и пpaвда была, но ей-то компания не запрещала встречаться с сотрудниками. Если спросишь меня, главной причиной было состояние ее кожи. Тем не менее теперь всем работникам «Зефира» запретили встречаться со своими коллегами. «Альфы» это, само собой, не касается.
– По-моему, это незаконно – предписывать служащим, с кем заводить отношения, а с кем – нет.
– Правильно, но «Зефир» запрещает не отношения, а сексуальные домогательства. Что такое домогательство? Это немотивированное предложение. Ты не можешь пригласить женщину на свидание, пока она тебя не попросит. А она не попросит, потому что это считается домогательством. Знаешь, это не «Альфа» придумала, – улыбается Ева. – «Зефир» сам допер. Альфийская магия в действии.
Джонс молчит. Это помогает ему вспомнить, почему он хочет разделаться с «Альфой». Это объясняет также, почему у стольких служащих «Зефира» обгрызены ногти.
– А что еще Блейк про меня говорил? – интересуется Ева.
– Не очень лестные вещи.
– Ну, это и так понятно. В общем, забудь. Ну его совсем, Блейка. Не хочу говорить о нем, хочу говорить о тебе.
– Все в порядке, ты не…
Ева перегибается вперед, берет его за руки. Начатое предложение заканчивается чем-то вроде «уп».
– Джонс. – При свете ламп глаза Евы кажутся ужасно большими, темными и загадочными. – Я сразу поняла, какой ты талантливый. Ты так быстро докопался до «Альфы», это впечатляет. Потом мы поехали кататься в моей машине, и я подумала, что ты идиот. Ведь этикой все только прикрываются. На самом деле они беспокоятся, что о них подумают и законно ли это. Или просто боятся принять решение. Но ты не такой, и я наконец-то додумалась, в чем тут дело. Ты хороший. – Брови Джонса непроизвольно прыгают вверх. – Ты, наверное, даже не знаешь, как это редко встречается. А я знаю. Все мои знакомые мужчины либо умные эгоисты, либо великодушные дураки. Я уважаю таких, как Блейк и Клаусман, но они мне не нравятся. Ты другой. Это глупо, но богом клянусь, я не знала даже, что в жизни бывают такие, как ты. – В ее глазах, к тревоге Джонса, появляется влажный блеск. – Из-за тебя я чувствую, что во мне чего-то недостает. – Она вытаскивает из коробки очередной платок, вытирает нос. – Я не говорю, что хочу быть точно такой же. Вряд ли это возможно. Но я точно не хочу, чтобы ты стал таким, как они. Ты достоин восхищения, Джонс, я это сердцем чувствую. Ты хороший. Я думаю, мы могли бы поучиться кое-чему другудруга. Думаю, мы друг другу нужны. Думаю… Нет, знаю. Знаю, что ты мне нужен по-настоящему.
– Ох. – В голове у Джонса завывает сирена, ладони вспотели, в груди тесно. Диаметрально противоположные идеи насчет того, что ему делать дальше, возникают одна за другой.
– Если будешь смеяться – убью.
– Я не собираюсь смеяться.
– Никогда этого раньше не делала.
– Чего не делала?
– Не говорила таких вещей.
– А-а, – с облегчением говорит Джонс.
– Подумаешь еще, что я девственница.
– Нет-нет. Извини.
– С невинностью я рассталась в тринадцать. Не совсем добровольно, и до двадцати у меня больше никого не было. Так что расцвела я, можно сказать, поздновато. – Она улыбается, глядя на него. – Ой, Джонс, ты такой лапочка, когда тебя что-то шокирует.
– О господи, – только и может выговорить он.
– Поцелуй меня. Пожалуйста!
Он целует.
Ее сухие губы потрескались, но при соприкосновении с ними в голове у него что-то вспыхивает. Может быть, это горят синим пламенем его основные правила. Джонс воображал себе этот момент много раз, иногда просто так, иногда с полной отдачей, и ни в одном из сценариев у Евы не было насморка. Полагалось бы сказать, что шило реальности в который раз проткнуло мыльный пузырь фантазии, но это совсем не так. В его жизни не было ничего приятнее этого поцелуя.
Ева запускает руки ему под рубашку и пытается расстегнуть ее изнутри, но рубашка новая, петли тугие. Ее губы разъезжаются под его губами. Оба смеются. Свою ночную сорочку Ева не снимает, и Джонс соображает, что эту инициативу должен взять на себя. Непростая задача оборачивается путешествием в мир удивительных открытий. Он покрывает Еву поцелуями от пупка до плеча. На верхней площадке она охватывает его лицо ладонями и выдыхает:
– Люблю тебя!
– И я тебя, – говорит он. Что самое ужасное, это правда.
Почти уже добравшись до кровати, он во тьме натыкается на зеркало. Одна створка откидывается к стене, другая бьет его по ноге.
– Ууууй!
– Джооооонс?
– Извини.
– Ты что там делаешь?
– В туалет ходил. – Он залезает под одеяло.
– Ммм. – Она кладет руку ему на грудь, утыкается головой в плечо. – Я уж думала, ты смыться хочешь.
– Нет.
– Ммм. – Она сжимает его руку выше локтя, потом отпускает.
Джонс, у которого год никого не было, блаженствует. Сейчас для него нет ни «Зефира», ни проекта «Альфа». Нет корпоративного бездушия и борьбы за повышение производительности. Только он и Ева. В смутных очертаниях ее лица ни следа жестокости, в облаке волос ни намека на эгоизм. Мир прекрасен.
См. «Система Омега», гл. 12. «Совещания: хорошие, плохие и бесполезные». Несколько страниц в ней посвящено преимуществам утренних совещаний. Чем раньше, тем лучше, утверждает пособие: утром человеческий мозг работает наиболее продуктивно. Особенно полезно в это время заняться проблемами из разряда неразрешимых: просто удивительно, говорится в «Омеге», как раскалываются такие орешки на утренних совещаниях. Джонс, при первом чтении отнесшийся к этому пассажу скептически, убеждается, что «Омега» права. Именно сейчас, в пять тридцать утра, он придумал, как свалить «Альфу».
4-й кв. 3-й месяц: Декабрь
– Что это с тобой? – подозрительно спрашивает Пенни, садясь за столик в кафе.
– Да ничего.
– Ты улыбаешься.
– Правда?
– Прикончил уже свою «Альфу»?
– Нет. Есть вообще-то одна идейка, но я пока ею не занимался.
– Пошел, выходит, другим путем?
– Каким другим? – Теперь он и сам чувствует, что улыбается.
– Фу, смотреть противно. Ты разочаровал меня, Стивен.
– Ну и пусть. – Джонс смеется.
Во вторник, в десять утра, отдел обслуживания персонала наполняется ароматом теплого, сладкого теста. Люди встают с мест, оглядываются. В дверь въезжает тележка с горой – все протирают глаза – с горой дымящихся пончиков!
Служащие выбегают из клетушек. Кажется, что сейчас произойдет свалка и горячий джем заляпает перегородки, но Роджер, его секретарь и еще два человека, выигравших тендер, стоят твердо.
– Ждите в своих отсеках, – распоряжается секретарь. – Пончики к вам сами придут.
Все послушно усаживаются. Желудки урчат, уши ловят скрип колесиков.
Фредди, Джонс, Холли и Элизабет молчат. Они знают, что будет дальше. Под общее чавканье и хлюпанье тележка въезжает к ним. У Роджера в руке пончик, губы в сахарной пудре. Остальные трое приканчивают свою порцию. На тележке три пончика.
– Последний отсек, – объявляет Роджер. – Фредди, Джонс, берите.
Оба осторожно берут по пончику, но не решаются надкусить.
– Холли.
– Спасибо, я не хочу.
– Хочешь, хочешь. Бери.
– Нет, правда. Их, наверное, слишком мало…
– Возьми пончик.
Холли нехотя берет и опускает голову, занавесив лицо светлыми волосами.
– А ведь ты права, – говорит Роджер. – Одного не хватает.
– Ничего. Я не возражаю, – пожимает плечами Элизабет.
– Я мог бы поклясться, что количество правильное. По одному на каждого служащего.
Элизабет в тонком сером пальто, которого теперь никогда не снимает, резко встает. Глядя в потолок, она часто дышит.
– Могу предположить только одно: кто-то взял два пончика. Но кто на такое способен? – растерянно качает головой Роджер. – Взять лишний пончик, зная, что крадешь его у коллеги? – Его взгляд устремлен на секретаря.
– Ума не приложу, Роджер.
– Джонс, Фредди, Холли, есть идеи? Нет? А у тебя, Элизабет?
Она заливается гневным румянцем.
– Это я взяла твой пончик. Ты это хочешь услышать? Да. Его взяла я. Была голодная, вот и съела его. Госпожи, до чего же ты мелочный!
– Значит, мой пончик взяла ты, – скрещивает руки Роджер.
– Да!
– Вендела уволилииз-за этого пончика. Ты себе отдаешь отчет?
Элизабет закрывает лицо руками.
– О господи.
– Я ценю, Элизабет, что ты наконец-то созналась, но ты должна понимать всю серьезность ситуации. Дело не только в пончике. Дело в уважении к товарищам по команде. Что, по-твоему, должен думать человек, у которого ты крадешь пончик? Что это говорит о твоем к нему уважении?
– Я не могу сопротивляться тебе.
– Налицо печальное состояние… Что?
– Я все время о тебе думаю. Ничего не могу поделать. Это меня просто с ума сводит. Я… я хочу тебя!
Элизабет зажимает себе рот. У Фредди отваливается челюсть. Глаза Джонса ширятся, занимая все лицо.
– Понятно, – шипит Роджер. – Юмор.
– Я умираю по тебе, – шепчет Элизабет.
Губы Роджера сжимаются в едва заметную линию, желваки на челюсти работают. Джонс, Фредди и Холли как один отъезжают на стульях с линии огня. Затем Роджер поворачивается на каблуках и уходит. Трое его изумленных приспешников торопливо разворачивают тележку и бегут за ним. Команда отдела продаж слушает, как удаляется скрип колес.
– Бог ты мой, – говорит Фредди.
– Хороший пендель, Элизабет. Прямо в задницу, – говорит Холли.
– Мне надо сесть. – С лица Элизабет сбегают все краски. Холли вскакивает. Элизабет, держась за ее руку, нашаривает пластмассовый подлокотник, переводит взгляд с одного пораженного лица на другое. – Знаете… это не было шуткой.
– Господи, ну конечно, – говорит Холли. – Вот почему вышло так смешно.
– Да. – Элизабет пробирает дрожь. – Именно.
Роджер захлопывает за собой дверь так, что сотрясаются жалюзи. Идет к столу, хватает телефонную трубку. Он успевает набрать первые три цифры отдела кадров – и останавливается. Если позвонить, Элизабет выгонят вон через десять минут, и она окажется вне его власти, а история его унижения будет жить в корпоративной памяти вечно. И поставит крест на его карьере.
С глухим рычанием он грохает трубку обратно, бросается в кожаное кресло, подпирает руками голову.
На столе перед ним лежит большой желтый конверт внутренней почты, доставленный, вероятно, пока его не было. Один конец как-то странно оттопыривается. Роджер вскрывает конверт и вытряхивает на стол пластиковую чашечку с желтой крышкой. На ярлычке с надписью ФАМИЛИЯ, РЕГИСТР, № – и оставлено место, чтобы вписать то и другое.
В конверте обнаруживается меморандум – циркуляр сидела кадров менеджерам всех прочих отделов. В интересах повышения производительности, говорится там, «Зефир холдингс» вводит практику тестов на наркотики. Каждую неделю один служащий из отдела, выборочно, должен будет сдать анализ мочи. В случае положительного результата или отказа сделать анализ данный служащий будет уволен. Это предусмотрено пунктом 38.2 стандартного трудового контракта – Роджер помнит, что обратил внимание на этот пункт, когда устраивался в «Зефир». Кадровик тогда сказал, чтобы он не беспокоился, что это чистая формальность и на самом деле «Зефир» тестов на наркотики не проводит.
К меморандуму приложен список всех служащих, выборочно назначенных для первого тура. Менеджерам советуют по возможности не предавать дело огласке. Отобранные не должны почувствовать, что их как-то выделяют.
Роджер, обладающий поистине энциклопедическими сведениями о штате «Зефира», отмечает, что все выбранные наугад служащие – женщины от двадцати до сорока лет. В его отделе жребий пал на Элизабет.
На днях, когда Ева в подземном гараже играла галстуком Джонса и хихикала над его остротами про рубашки Тома Мандрейка, мимо прополз «порше» Блейка. Из-за тонированных стекол Джонс не понял, заметил ли Блейк их с Евой, но с того дня тот стал еще ехиднее. Джонс очень старался не выдавать себя, но сейчас одиннадцать, Холли и Фредди вышли куда-то, и ему трудно думать о чем-нибудь, кроме Евы. К черту все! Надо ее повидать.
Пружинисто поднявшись, он идет к лифтам. Он знает, где она: вчера отдел кадров объявил, что на контроле вполне достаточно одного секретаря и нет необходимости обеспечивать помощью Еву, пока Гретель Монаднок отсутствует. Нa утреннем собрании «Альфы» все очень веселились по ному поводу (кроме самой Евы и руководимого дипломатией Джонса). Кульминацией послужило предложенное Блейком пари, что она и до конца недели там не протянет. Хочешь сказать, я не умею обращаться с телефоном?» – огрызнулась Ева, а Блейк ответил, что именно это и хотел сказать. «Увидишь», – бросила она, но Джонс подумал, что Блейк знает, о чем говорит. Ева определенно будет нуждаться к моральной поддержке.