Ещё в том же возке ехали в Верхние Земли чиновник налогового ведомства, за какие-то грехи переведённый на службу в эту забытую Отцом-Солнцем промёрзшую дыру, и его супруга. Этот перевод был для чиновника поводом ежевечерне напиваться с горя, по утрам мучиться жестоким похмельем и каяться солнцеликому в своей недостойной слабости, но останавливаясь на очередную ночёвку, снова требовать у очередного трактирщика выпить, да побольше и покрепче. Супруга вполголоса шипела на него, служитель Отца-Солнца громко укорял, а Гай помалкивал себе: чиновников он не любил, но бедолагу, которому даже напиться спокойно не дают, ему всё-таки было жаль — однако не настолько, чтобы ссориться из-за него с жрецом и разочарованной в жизни и в супруге чиновницей.
Пока ехали на запад, было дождливо и ветрено, приходилось поднимать кожаный верх возка и дышать похмельными ароматами чиновника и приторно-цветочными духами его супруги. Когда поднялись на плато, погода направилась, хоть и стало заметно холоднее: по утрам в придорожных лужах поблёскивали ледяные стрелки, хотя после Осеннего Равноденствия прошло всего-то две недели и для утренних заморозков было вроде бы немного рано. Или здесь это в порядке вещей? Гай спросил об этом возчика, тот ответил, что рановато даже для Верхних Земель, но вообще тут такое сплошь и рядом. Может даже снег выпасть и полежать денёк-другой, так что утренники — это пустяки.
Но пока что ясное солнце днём позволяло даже опускать верх возка, и Гай с любопытством оглядывал окрестности. М-да, Алмазные Пики пока ещё только больше угадывались, чем виднелись вдали, но уже было ясно, что с детства знакомые вдоль и поперёк Бурые Скалы — это не горы, а так, буйно заросшие лесом и кустарником высокие холмы, уютные и безопасные, что бы там ни думали на этот счёт обитатели тех мест. Верхние Земли ни в коем случае не казались ни уютными, ни безопасными, хоть и выглядели вполне обжитыми: деревушки в десяток-другой дворов (ни одного хутора Гай с самого начала подъёма не видел ни разу), небольшие поля на сравнительно ровных участках, куда более обширные пастбища… Овец и коз, кстати, частенько пасли девицы — правда, одетые совершенно по-мужски, да ещё с охотничьими ножами на грубых поясах, туго перетягивающих овчинные безрукавки. Благонравные имперские дамы и девицы успели уже у капитана Легиона слегка повыветриться из памяти, но в пограничье обитало множество орочьих полукровок, продолжавших жить по вполне степным законам, и уж представить себе одну из жён контрабандиста, прикидывающегося охотником, одетую в суконные штаны и с ножом на поясе, у Гая фантазии не хватало. А вот местные женщины почти поголовно носили штаны и высокие сапоги, только по дому могли работать, обернув бёдра куском сукна, даже не сшитого в юбку, зато сплошь и рядом вышитого цветным шёлком в нарушение старинного, но никем до сих пор не отменённого указа. И без оружия никто из местных лет так с десяти, независимо от пола, кажется, даже до нужника из дому не выходил.
— Отец-Солнце, — простонала чиновница, потому что возок опять остановился, пропуская прущих наперерез овец, — как они этим дышат!
Она демонстративно зажала рот и нос надушенным платком, потому что овечье стадо обтекло остановившийся возок, как водный поток… нет, не водный, а мохнатый, рогатый, без умолку блеющий, благоухающий навозом и грязной шерстью, а ещё бестолковый и слишком уж неторопливый. Пастушка орала на свою скотину, так что заслушался бы и старый десятник, и щёлкала кнутом над спинами и головами, ни разу не задев ни шерстинки. Возчик одобрительно присвистнул, но девица, оглянувшись на его свист, посоветовала «имперскому подпевале» заткнуться и не вы… выделываться. Возчик заржал, Гай хмыкнул, оценив лихо завёрнутый пассаж, в котором северянка ни разу не повторилась, чиновница ахнула и густо покраснела то ли от стыда, то ли от негодования, а солнцеликий звучным, хорошо поставленным голосом укорил девицу в незнании приличий и в отсутствии такого полезного для женщины качества, как скромность. Она окинула презрительным взглядом его жёлтое одеяние, Гай неохотно привстал, понимая, что просто вынужден будет вмешаться, если не хочет себе неприятностей на будущее, но пастушка только покривилась и поторопила кнутом последних овец.
— Это… это что-то совершенно недопустимое! — потрясённо выдохнула чиновница. — Почему местные власти не следят за соблюдением хоть каких-то приличий? У этой… этой… на шее ожерелье висело из цветных опалов! У деревенской девчонки! А за любое из тех слов, что она тут наговорила, её следовало бы высечь её же кнутом!
— С оттяжкой, — поддакнул её супруг, уже понемногу оклемавшийся после вчерашнего, и Гай подумал, что его-то вряд ли хоть раз в жизни пороли хотя бы отцовским ремнём, раз он так легко рассуждает о наказаниях. Ещё он подумал, что девчонка вела себя в самом деле безобразно, но всё-таки не заслужила мучительной смерти, как и сам он не заслужил очередной проповеди воинствующего неофита, исполненного важности осознания своей великой миссии — пролить на диких горцев свет истинной веры.
— Простите, солнцеликий, — сказал он, не выдержав этой пытки вдохновенным словоблудием, — а как вы думаете добиться того, чтобы горцы всё-таки начали посещать службы в наших храмах? Лет десять назад, как я слышал, предыдущий хранитель храмов Верхних Земель пытался запретить местным жителям совершать обряды и подношения здешним богам, даже уничтожил несколько алтарей, но это очень плохо кончилось, едва ли не бунтом. — На границе с Пыльными Равнинами никто даже не пытался заставить орков и их полукровок молиться Отцу-Солнцу — там хватало настоящих проблем. Здесь их, видимо, не хватало.
— Надо обязать их посещать наши служения, чтобы они оценили разницу между их жалкими ритуалами и обрядами единственно-правильной веры.
— Каким образом?
Солнцеликий ненадолго впал в задумчивость, ибо загнать вооружённых дикарей в храм силой получилось бы вряд ли, а иных способов заставить их посещать службы было маловато. Однако от того, что он замолчал, Гаю не стало легче, потому что чиновница принялась жаловаться на холод, на скверную грубую пищу, на тесноту трактиров, на дикость местных нравов, а ещё — обвинять супруга в том, что именно по его милости она вынуждена терпеть все эти муки… «Лучше б жрец и дальше вещал», — тоскливо подумал Гай, с женщинами общавшийся мало и редко и не имеющий к их жалобам такой невосприимчивости, как супруг со стажем. Ещё он подумал о том, как же он отвык, оказывается, в своём пыльном захолустье от нормальных, обыкновенных людей. Сам в какого-то полуорка превратился. Которого имперские обыватели утомляют и раздражают.
*
Морковь у Харальда вполне удалась, хоть лето теплом не баловало и урожаи были большей частью весьма скромными. И теперь результаты трудов любителя всяческих огородных новинок упирались Айсу прямо под больное колено: двуколка была не особенно просторной, а Харальд насыпал для своего Владетеля здоровенную корзину отборной моркови. Подвинуться же было некуда, потому что рядом на сиденье лежал закутанный в старый плед ещё горячий пирог с этой самой морковью. Брюнн, жена Харальда, пирогами этими всех соседей угощала, и кое-кто уже просил семян и себе на грядочку. С капустой, мать рассказывала, было так же: сперва фыркали над теми, кто сдуру посадил «южную неженку», а потом, распробовав, просили у дураков рассаду. И коз пуховых никто не хотел брать даже в рассрочку на пять лет, а теперь у любой старухи на плечах не грубошёрстный платок, а пуховая шаль, и без капустных пирогов ни один праздник не обходится. «Вот оно, настоящее бессмертие, — иронически подумал Айс. — Не победа в очередной войнушке, а привезённые на север и прижившиеся здесь капуста, огурцы, морковь…»
Соломка неторопливо рысила по каменистой дороге. Была она немолодой и не особенно резвой, зато спокойной, послушной и не склонной к мелким лошадиным пакостям. Она всегда терпеливо ждала, не делая попыток тронуться с места раньше времени, пока её калека-ездок выберется из двуколки или, наоборот, затащит себя на сиденье. Выезжал Айс не каждый день, до темноты всегда успевал из любой поездки вернуться в крепость, так что Соломка его более чем устраивала. А молодых и резвых пусть посыльные берут, им нужнее.
У моста Айс остановил двуколку, выбрался из неё и взял пирог. Плед он размотал и бросил на сиденье: Брюнн велела его не возвращать, а оставить в возке, пусть там и лежит — мало ли что, большая крепкая тряпка никогда лишней не будет. Почему-то вспомнились давние поездки по окрестностям Ясного Плёса, когда они с матерью приезжали на бракосочетание дяди Йена — вспомнилось, как кланялись детям клана встречные фермеры и батраки. М-да, заставь-ка Брюнн кланяться… Даже до Ворона в конце концов дошло, что здешние земледельцы, пастухи и охотники — это не члены имперских семейств. Для них есть владетель, который обязан их защищать и справедливо судить (ключевое слово «обязан», если кто не понял) — и есть всякие приезжие неженки, больно много о себе понимающие. Как Ворон орал, топая ногами, брызгая слюной и прикладывая лёд к подбитому глазу! Как требовал наказать наглую тварь, заехавшую кулаком по его породистой морде — и как он в этой самой морде переменился, когда Айс скучающим тоном заметил, что в следующий раз дорогой супруг получит не кулаком в глаз, а нож в печёнку, потому что здешние девушки не терпят такого обращения (уж точно не от развратников-южан). Уговори, улести, задари, а не можешь — вон при казарме заведение госпожи Элии имеется, там никому не отказывают.
В каменной чаше у моста пирог не поместился. Пришлось ломать, хоть и жалко было завитушек, накрученных из пышного теста и щедро смазанных маслом и яйцом. Брюнн для тролля-мостовика даже покупной пшеничной муки не пожалела. «Вот только, — усмехнулся Айс, — воробьи растащат половину, я и отъехать не успею». Ещё он подумал, что здешний обычай угощать всяческих духов, троллей и божков больше похож на попытки подкормить зверьё и птиц — что уж точно умнее, чем сажать себе на шею целую орду служителей бога Солнца.
А вот про них вспоминать точно не стоило, потому что настроение резко испортилось, сбив все впечатления от поездки и разговора с Харальдом, который от кого-то из легионеров слышал про занятный овощ «томат» и хотел бы попробовать, не приживётся ли у него такое диво - зря, что ли, он смастерил парник, укрытый рамами с пластинами слюды? Столько деньжищ вбухал, зато огурцы какие, а? Может, и томаты удастся вырастить? Айс пообещал заказать дяде или его приказчику семена томатов из Ясного Плёса, где тоже не очень-то жарко, и подробное описание, как этот овощ надо растить. Пыл Харальда иногда прямо-таки пугал, но владетель считал своим долгом поддерживать энтузиаста-огородника во всех его начинаниях.
А мысли о носителях солнечных балахонов потянули за собой невесёлые размышления о новом браке. Хоть интендант и оба сотника уверяли, что Волки, прямо вот все поголовно — люди достойные и за своих, будь это хоть родня, хоть подчинённые, глотку кому угодно перегрызут, однако Айса это совсем не радовало. Он бы предпочёл, чтобы супруг просто не лез в его дела, но Волк, похоже, именно это и будет полагать своей первейшей обязанностью. Одна надежда, что у него немного будет времени на то, чтобы соваться с распоряжениями по хозяйству, в котором он вряд ли много смыслит.
Но насколько же проще было с самовлюблённым мерзавцем Вороном, которому от младшего супруга требовалось только одно — половина чистого дохода.
Ещё Айса смутно тревожило происшедшее на Хозяиновом мосту. Разумеется, идиот Ворон сам был виноват, что сунулся туда, куда чужакам хода нет. Однако до сих пор Хозяин не убивал самонадеянных придурков. Мог напугать, проучить, даже покалечить — но не убить. Почему в этот раз ему понадобилась смерть того, кто собирался просто поохотиться на плато? Что изменилось? Или это всё ещё месть за посланный в ущелье отряд воинов Света Разящего? Так весь этот отряд и сгинул в Потерянном ущелье до последнего человека — за что ещё мстить?
Колёса прогремели по просмолённым брусьям настила, мост остался позади, в чаше для подношений птицы дрались из-за пирога, а Айс думал, как хорошо, что у моста такие надёжные, крепкие и высокие, аж по грудь взрослому, перила: слишком уж велико было искушение одним махом отделаться от всего этого геморроя.
*
Берлога за полвека была достроена во вполне имперском стиле, разве что с поправками на здешний климат. Ещё первый из наместников пытался переименовать город, но предложенное им пафосное название не имело ни малейшего шанса прижиться, а нейтрально-благозвучное Закатный Склон так и осталось названием наиболее благоустроенной части, где располагались дворец наместника, дома самых богатых и родовитых жителей, храм, штаб-квартира Легиона, практически все конторы…
Клавдию, переведённому на штабную службу после тяжёлого ранения, жильё на Закатном Склоне было, разумеется, не по карману. Он со своим младшим супругом снимал половину дома в приличном ещё, но куда менее престижном и дорогом квартале: «Хотел бы я сказать, что я честный человек и взяток не беру, да с моей службой мне никто их и не предлагает». С Гая потребовали подробностей про степняков, он, в свою очередь, интересовался местными особенностями службы — ужин затянулся. Вернее, поели-то быстро, а вот разговор продолжался ещё долго после того, как служанка убрала со стола тарелки и принесла жуткое горячее пойло родом с Островов, к которому пристрастил Клавдия его младший, служивший секретарём у судейского чиновника средней руки. Гай неосмотрительно хлебнул непроглядно-чёрной горькой дряни, покривился, решительно отставил чашку и налил себе вместо неё ещё вина. И спросил наконец кузена про Семь Водопадов.
— Пошли в мой кабинет, — сказал Клавдий, прихватив с собой чашку своей ненаглядной отравы.
В кабинете висела на стене здоровенная карта Верхних Земель, очень точная и подробная, как похвастался Клавдий (копия штабной, очевидно). Кузен ткнул карандашом в самый правый верхний угол:
— Вот, Гай, прими мои соболезнования. Самая окраина обитаемого мира: на север и на восток одни горы, горы, горы с орками и троллями.
— Зато начальство туда редко выбирается, — заметил тот, внимательно разглядывая карту. — Это перевал?
— Он самый. Только уже никто не помнит, куда он вёл. Понятно, что на ту сторону хребта, а вот что там, с той стороны… — Клавдий пожал плечами. — Ходят туманные слухи о руинах города тёмных эльфов, но с тем же успехом это может быть сплошная мёрзлая пустыня. В общем, плюнь, главной твоей головной болью будет довольно близкое соседство с каторжными рудниками. Вот тут, у Долгих Озёр, Ущелье Призраков, каторжники оттуда частенько бегут на север, а не сразу на юго-запад. Семь Водопадов, понятно, тупик из тупиков, но кто поумнее, те стараются переждать в тамошних лесах начало поисков, а потом уже выбираться из Верхних Земель. Полагаю, людям твоего будущего супруга эти типы портят немало крови.
Гай кивнул, ещё поизучал карту, потом повернулся к Марку, младшему супругу Клавдия:
— Братец, — насколько кузен ревнив, он выяснил лет этак в тринадцать и старался обращаться к красавчику Марку исключительно как к родственнику, — а ты не мог бы узнать побольше про моего наречённого? Всё-таки у судейских свои способы… — он неопределённо пошевелил пальцами.
Марк слегка снисходительно улыбнулся:
— Уже, — сказал он, сделав глоток своего жуткого пойла и даже не морщась от горечи. — Аскольд Снежный Кот, племянник главы клана Снежных Котов, старший, а после смерти брата и сестры единственный наследник крепости Семь Водопадов, после совершеннолетия же — законный владетель земель от Алмазных Пиков до Долгих Озёр. Я тоже выражаю тебе свои соболезнования, братец. Не потому что парень горец, а потому что это вообще-то ты должен быть его младшим супругом, исходя из вашего происхождения и статуса. И он прекрасно это знает.
========== Глава вторая, в которой будущие супруги знакомятся друг с другом ==========
Вообще-то, их было больше десятка, если считать все, даже те, что тянули ещё просто на высокие пороги. И только четыре — если считать настоящие водопады вроде Радужного, который рушился в Ведьмин Котёл со скального уступа высотой почти в двадцать саженей. Кто и почему прозвал это место, а за ним и крепость Семью Водопадами, Отец-Солнце знает, но на всех картах, в том числе и имперских, значилось именно Семь.