Поднимаюсь на третий этаж, приближаясь к кабинету истории, и понимаю, что мне нужна еще секунда, чтобы перевести дух. Слишком запыхалась, а войти я должна спокойно. Топчусь на месте, прислушиваясь к разговорам, что льются из-под двери, и опускаю голову, с ненавистью разглядывая туфли, покрытые каплями воды. Охота прикрыть веки, чтобы окончательно собраться. И вот проходит целая минута, но я все никак не могу поднять голову. Гордость, так? Где она в такие моменты?
— Чего встала? — Грубо. Прозвучало сбоку, но подходящие два парня были еще достаточно далеко, так что я вскидываю голову, еле заставив себя нахмурить брови:
— Почему опаздываете? — мне плевать, но в мои обязанности входит этот бессмысленный опрос.
— Опаздываем? Мы, сук, даже покурить не успели, — кучерявый Фардж жует жвачку, с особым недовольством задевая меня плечом, чтобы распахнуть дверь кабинета. Детский сад. От второго парня так и тянет никотином, поэтому я отхожу в сторону, подняв взгляд на уровень его шеи:
— Пожалуйста, сними капюшон, — прошу, чтобы на это не отвлекался учитель, недовольный голос которого уже звучит за стеной. Парень даже не смотрит в мою сторону, просто шикнув:
— Отвали, — переступает порог.
— ОʼБра… — Мысленно махнула рукой, забив, и расправляю плечи, поспешив в кабинет. Не самое удачное начало дня, но мое настроение никак не должно отразиться на лице. Порой я минутами могу наблюдать за людьми в шумном коридоре, чувствуя непонимание к тем, кто так открыто смеется, рассказывая о себе, плачет, давая понять, что переживает о чем-то. Так явно проявлять чувства, при этом делиться с другими своими мыслями, — это напрягает. Как можно не осознавать, что полученную от тебя же информацию другие люди могут использовать против тебя? Думаю, каждый в какой-то степени понимает это, вот только все равно продолжает открываться всем.
Но для меня это самый настоящий абсурд.
Хотя порой то, что гложет душу, норовит выбраться, а излиться некому. Да и вряд ли найдется человек, который поймет. Мне не нравится даже просто думать о том, что кто-то будет знать. Скорее всего я начну избегать этого человека, а главное — его взгляда.
— Харпер, — учитель явно рад меня видеть. Женщина уже не способна под конец недели справляться с шумным классом, поэтому с надеждой смотрит на меня, ожидая, что я временно привлеку их внимание, чтобы она успела заполнить журнал. С пониманием в голове, но не на лице, откашливаюсь, подходя к учительскому столу, обратившись к болтающим одноклассникам:
— Доброе утро всем.
«Привет, Бэйб», «Малышка говорит» — кажется, их шутки вовсе вне развития. Сохраняю строгое выражение лица, продолжая под смешки и громкий «шепот»:
— Вы ведь помните, что завтра, в субботу, в школе устраивают своего рода дискотеку…
— Дискотеку? — Фардж усмехается. — Так еще говорят?
— Я так говорю, — даже краем глаза не смотрю в его сторону. — К концу этого дня сообщите мне, кто точно придет.
— А выпивку можно приносить? — Не стесняясь присутствия учителя, спрашивает какой-то парень.
— Нет, это все будет контролироваться учителями и старостами, — даю ответ быстро, но меня вновь перебивают:
— О, значит, гульнем на славу.
Хмурю брови, догадываясь о сути слов девушки с короткой стрижкой. Дело в том, что каждую такую «вечеринку» устраивают не только для учеников. Учителя сами не против погулять, так что на «страже порядка» остаются только старосты, а кто будет их слушать?
Тихо, незаметно выдыхаю через нос, взглянув на учителя, который успевает заполнить журнал, поэтому благодарит меня кивком, встав изо стола и начав урок. Иду вдоль одиночных парт, садясь в центре, и достаю из сумки черную тетрадь. Классика. Позади меня шепчет девушка:
— Бэйб, а ты хоть раз напивалась? — Молчу. — Делала что-нибудь непристойное?
— Пф, малышка на то и малышка, Миранда, — слышится шепот с другого бока, а я оборачиваюсь, внезапно вспомнив:
— Вчера встретила мистера Шенхера, — не поднимаю глаза на лицо сзади сидящей девушки. — Он просил тебя занести тест для получения оценки.
— Блин, забыла, — ее лицо наконец стало серьезным. — Пасиб, Бэйб.
Отворачиваюсь, принимаясь внимательно слушать материал, но постоянно отвлекаюсь на парней, что занимают последние парты ряда у окна. Бросаю в их сторону косые взгляды, молча терпя разговоры, как и учитель у доски. Но краем становится то, что один из них протягивает сигарету другому, и тот сует ее в рот. Эти двое. Фардж и ОʼБрайен.
— Что ты делаешь? — Учитель от шока не может подобрать слов. Думаю, она никогда не привыкнет к тому хамству, что творится у нас в классе. Женщина потерянно смотрит на меня, ожидая моих действий. Удивительно, зачем идти работать в школу, не имея возможности справляться с учениками?
Стоп.
Учитель продолжает смотреть на меня просяще, и мне охота, чтобы мои глаза выкатились из орбит.
Мне правда нужно это делать?
— ОʼБрайен, — спокойным голосом прошу. — Убери, пожалуйста, — взгляд задерживаю на его парте. Не на лице. Только сейчас понимаю, что практически не знаю, как точно выглядят мои одноклассники. Узнаю их только по голосу.
Со стороны парней только смех. ОʼБрайен поднимается с места, кажется, направляется к двери, находу зажигая кончик сигареты. Челюсть учителя вот-вот окажется на полу. Я оставляю это дело, надеясь, что больше меня не потревожат, но:
— Харпер, — пищит учитель. Если кто-то поймает парня, то выговор сделают преподавателю.
Серьезно? Это утро может быть еще хуже?
Вынужденно поднимаюсь, все еще ожидая, что мысленно учитель поймет, что новый материал куда важнее, но покидаю кабинет, оставляя за дверью свои надежды. Оглядываюсь, замечая, что парень сворачивает на лестницу, поэтому приходится поспешить за ним, несмотря на боль в ногах. Толкаю дверцы, выходя на лестничную клетку:
— ОʼБрайен, — спину прямо. Парень видимо собирался снять капюшон. Он поправляет его, всасывая в себя дым, и, кажется смотрит в мою сторону, стоя на уровне ниже. Я не могу быть уверена, ведь не смотрю на него:
— Вернись в кабинет, пожалуйста. Сними капюшон и выброси сигарету.
В лицо прилетает неприятный смешок, после чего парень хочет продолжить спускаться, и я делаю шаг вперед, тут же морщась от резкой боли в ногах:
— Эй, — сама не понимаю, как могло произойти то, что мой голос стал звучать громче. Видимо, боль вынуждает меня терять самоконтроль. Парень вновь оборачивается, продолжая пускать дым через ноздри. — Прояви хоть немного уважения к другим, — да, уважение, вот, чему меня учит мать. Мир полон эгоистов, и мне никогда не понять этих людей. Может, в моей голове и есть эгоистичные мысли, но я никогда не проявляла их по отношению к другим. Вообще стоит меньше проблем приносить окружающим.
— Уважение? — Хрипло. Я не часто слышала его голос. — К такой бесящей сучаре, как ты? Черт, просто отвали, — почти уверена, что он закатил глаза. Парень продолжает спускаться, а меня одолевает чувство опустошения. Существуют люди, так называемые энергетические вампиры. Они буквально высасывают из других силы, и сейчас ощущение похожее.
К черту.
Отхожу обратно к дверям, но торможу, скорчившись от боли, и опускаю взгляд на каблуки, вздохнув. Оглядываюсь по сторонам, опираясь на перила рукой, и вынимаю одну ногу из туфли, поставив на холодный пол. Наслаждение. Мозоли кровоточат, но это неважно. Главное, что сейчас у меня есть секунда, чтобы размять ноги. И выражение моего лица расслабляется. Суровость, строгость пропадает. От вечного поддержания подобных выражений мускулы лица постоянно в напряжении, и сейчас, готовясь освободить вторую ногу, но чувствую запах никотина. Слишком резкий. Поворачиваю голову, уставившись на ОʼБрайена, который, по всей видимости, решил покурить в туалете на нашем этаже, поэтому вернулся. Взгляды пересекаются. Карий. Как дерганная разворачиваюсь, обувая эту долбанную туфлю, проигнорировав резкую боль, и быстро направляюсь обратно в коридор, толкнув двери.
Посмотрела. Я, черт возьми, посмотрела ему в глаза. В глаза, когда была настолько расслабленна.
Если смотришь кому-то в глаза, то он видит тебя насквозь.
Хочется дать себе пощечину, но вместо этого расправляю плечи, гордо подняв голову. Стараюсь не хромать.
Больше не позволю себе подобного.
***
Веселье.
Ковыряю вилкой салат, разглядывая красные помидоры и огурцы, очищенные от кожуры. Это неприлично, и скорее всего мать уже нервно покусывает кончик языка во рту, скрывая это за улыбкой. Она просто не может сейчас отвлечься от Пенрисс, что сидят напротив. Я никогда не представляла их дом изнутри, но моя мать делала это довольно часто, и, если на то пошло, она практически описала его, хотя до этого не была здесь. Даже неохота поднимать голову, чтобы рассмотреть интерьер. Мне это просто не интересно. Единственное, что могу сказать, — слишком много света. Работают все лампы и подсвечники. Мои глаза этого не вынесут, хорошо, что нет нужды смотреть по сторонам.
Ужин идет уже какой час, а моя мать никак не насмотрится в рот этой миссис Пенрисс. Отец спокойно беседует с её мужем, иногда покидая кухню, чтобы покурить, а Причард, которого так нахваливает не только его мать, но и моя, с легкостью поддерживает беседы взрослых, даже бросая пару шуток, после которых следует смех.
— Причард, — опять эти её правила «обращения». — Харпер говорит, вы учитесь в параллельных классах? — я никогда ничего подобного не говорила матери. Наши разговоры о школе ограничиваются моей успеваемостью.
— Да, — парень, кажется, смотрит в мою сторону, но я не поднимаю глаз. Из-за того, что не смотрю в лицо другим людям, возникает множество проблем, например, сейчас. Улыбается ли Причард? Если да, то мне нужно улыбнуться в ответ. Какой его взгляд? Пустой, брошенный без интереса на меня? Или иной? Как вообще люди смотрят друг на друга?
— Харпер, ты придешь завтра на вечеринку? — не ожидала вопроса от парня, поэтому собираю ответ по кусочкам, выдавая предложение:
— Я — староста. Мне так или иначе придется идти, — чувствую. Чувствую взгляд матери на себе. Помню, что она просила меня привести свое настроение в порядок к вечеру, но, простите, каким таким образом? Есть специальные таблетки? Пособие по улучшению настроения? Если мне нехорошо, то я останусь мрачной до самого вечера. На мое настроение трудно повлиять. Скорее я даже не попытаюсь вытащить себя из этого состояния, наоборот начну углубляться, уходить глубже в себя. Моральная деградация, которую сама же провоцирую и поддерживаю. Ничего. Завтра будет лучше. С утра всегда половина тяжести пропадает.
— Хорошо, тогда мы точно там встретимся, — Причард вновь говорит, и я приподнимаю взгляд выше, всего секунду разглядывая его белые зубы, которые видны из-за растянутых губ. Вновь смотрю на свою тарелку, пожав плечами:
— А как иначе?
Ощущаю некую неловкость, но молчание тут же пропадает, когда моя мать начинает смеяться, громко что-то говоря обо мне, при этом потирая ладонью мое плечо, отчего меня передергивает, а тошнота подступает к горлу. Кухня опять заполняется разговорами, которые пропускаю мимо ушей, пару раз отвечая на вопросы Причарда. Я не могу судить о нем, как о человеке, ведь даже в лицо его не знаю. Я слышу один голос, вижу тело, но, если учесть, что в школе его много, кто знает, он, думаю, общительная личность. Социально активный. Но меня это не интересует.
А вот мою маму это уж больно волнует.
Первое, о чем она меня попросила, когда мы, наконец, вернулись домой, — это обязательно хорошо выглядеть завтра.
И я не глупая. Хорошо осознаю, до чего вскоре дойдут наши с ней разговоры.
***
От вечера субботы мне нечего ожидать. Очевидные вещи происходят друг за другом, не вызывая у меня шока или обыкновенного удивления: бутылки с соком, который оказывается в последствии вином или чем покрепче, затуманенные дымом никотина туалетные комнаты, разбросанные по коридорам бумажки этикеток и стаканчики, громкая музыка из актового зала постепенно становится на уровень громче. Я люблю шум, люблю людные места, где можно без особого труда затеряться, но настроения заходить в душный зал нет. Поскольку учителя, по обычаю, уединились в своем кабинете, на плечи старост взвалив груз надзора за порядком, мне приходится топтаться возле главных дверей. Я бы закрыла их, чтобы хоть свои собственные мысли слышать, но нельзя.
«Харпер, ты не против, что мы пойдем внутрь? — примерно это было сказано каждым старостой, который опирался на то, что они — тоже подростки, и им хочется „гулять“. — Давай с нами», — и я спокойно отказываюсь, уверяя, что их помощь не нужна, на что слышу:
«Ты такая ответственная, не то, что мы», — правда? Нет. Мне просто неохота дергаться под музыку на каблуках, которые в скором времени раздерут мои ноги к чертям.
И в итоге, я стою одна на страже некого порядка, прижимаясь спиной к холодной стене. В темном коридоре с глухой музыкой могу хорошо видеть, поэтому вовремя замечаю приближающиеся силуэты. Они громко говорят, видимо, пытаются перекричать музыку, и узнаю голос Причарда, поэтому нервно оглядываюсь, оторвавшись от стены, и иду в противоположную сторону, не оборачиваясь. Не буду играть по правилам матери. С тех самых пор, как она узнала, что у Пенрисс есть сын, я почувствовала неладное. Нет, я ничего против него не имею, проблема даже не в том, что не знаю его, а в том, что мне он напросто неинтересен. И это делает ситуацию куда сложнее.
Знаю, что по возвращению домой, мать начнет допрос, и ответы, желательно, должны касаться Причарда.
Иду по темному коридору, обходя мусор. Старосты должны следить за чистотой, но учителя правда уверены, что подросткам это под силу, если даже они сами не способны справиться с ними? Плакать или истерически смеяться?
Складываю руки на груди, замедляя шаг, когда понимаю, что подхожу к концу коридора, а шумный зал гудит далеко позади. Желание расслабить мускулы лица, мышцы тела одолевает, и я практически отдаюсь этому чувству спокойствия и усталости, но вспоминаю, что было вчера на лестничной клетке, поэтому опускаю руки, дернув головой, чтобы привести себя в норму. Смотрю на большое окно в конце коридора, к подоконнику которого я медленно подхожу, но отвлекаюсь на разговоры, льющиеся из-за двери уборной для мальчиков. Хмуро прищуриваюсь, слушая, и закатываю глаза, когда из-под двери начинает «течь» дым. Толкаю преграду рукой, уставившись на мальчишек класса шестого, которые что-то заорали при виде меня, быстро выскакивая из туалетной комнаты. Я не могу запомнить их лица, но голоса очень даже. На полу в темной уборной, где не работает свет, лежит дымящийся сверток фольги. Типичная дымовуха. Быстро подхожу к ней, начиная забивать ногой, пока дым не поднялся к потолку. Боль в ноге усиливается, поэтому прикусываю губу, продолжая давить сверток. Когда проблема в большей мере ликвидированна, расправляю плечи, ладонью помяв кожу шеи. Проверяю состояние пучка на голове, поправляю блузку и юбку-клеш повернув голову, чтобы взглянуть в зеркало, но скрипящая дверь отвлекает. Перевожу взгляд в сторону входа, тут же опуская его на уровень шеи первого вошедшего парня.
— О, Бэйб, — Фардж. Просто. Восхитительно. — Дил, — его язык заплетается. — Малышка спутала сартиры, — ОʼБрайен. Что. Может. Быть. Лучше.
Строгость не пропадает с моего лица, а голос не теряет жесткости:
— Где ты успел так набраться?
— Детям такое знать не стоит, — смеется, но я не вижу ничего забавного. Если он попадется в таком состоянии учителю, то решат, что это недосмотр старост.
— Лучше иди домой, — даю совет спокойно, без какого-либо осуждения и делаю шаги в сторону двери. Фардж резко встает передо мной, так что мой взгляд упирается ему в грудь, а ноздри забиваются смесью запахов из алкоголя и одеколона. Даже запах никотина не столь отвратителен на этом фоне. Дилан проходит к раковине, крутя ручки, и достает сигарету, так что проглатываю волнение:
— ОʼБрайен, не кури здесь, — прошу, сделав шаг в сторону, чтобы обойти Фарджа, но тот вновь препятствует, пустив злой смешок: