— А ты че такая дотошная? — Злость. Слышу ее в голосе, и быстро понимаю, что на нетрезвого человека лучше не нарываться. — У тебя бешенство матки, что ли? — Тихо, но глубоко вздыхаю, отводя взгляд в сторону. — У Бэйб недотрах, поэтому она трахает мозги другим? — Повышает тон резко, и я вздрагиваю, реагируя на крик.
— Не ори, — ОʼБрайен делает поток воды сильнее, чтобы приглушить голос парня.
— У тебя там под блузкой излишки смелости? — Я практически не понимаю, что он несет, поэтому прикрываю глаза, вновь повторяя попытку обойти его, но на этот раз Фардж буквально отталкивает меня обратно к подоконнику, отчего внутри меня рождается возмущение, покрывающее испуг перед тем, кто крупнее меня:
— Какого… — хочу начать, но парень вдруг подходит ближе, ладонью сдавив мне рот, и от давления на голову морщусь, прижимаясь к подоконнику. Грубо хватаю его за запястье, но он убирает ладонь, вцепившись пальцами в мое плечо, с настоящей угрозой в тоне спрашивая:
— А действительно, что у тебя под блузкой?
— Фардж, — ОʼБрайен включает второй кран, куря. Я глубоко дышу через нос, но уже не скрываю своего сбитого дыхания. Взглядом терзаю шею парня, который только смеется, когда пытаюсь разжать его пальцы:
— Ходишь и смотришь на меня с высока, — я не смотрю на него. — чертова зазнавшаяся сука. Когда рядом учителя, чувствуешь уверенность, доставая меня, а что теперь? — Немного наклоняет голову. — Харпер, что сейчас будешь делать? Где твой гордый взгляд? — Громко смеется, бросая взгляд в сторону друга. — Она даже в глаза мне не смотрит! Что с тобой, Харпер?!
Правда. Что со мной?
Я трясусь. Понимаю, что сейчас лучше молчать, ведь Фардж пьян. А я боюсь нетрезвых людей. От них не знаешь, чего ждать, и любая мелочь может стать решающим фактором к действию с их стороны. Поэтому сжимаю губы, скрывая дрожь, но руки выдают мое напряжение, что находит весьма забавным Фардж, наклоняя голову. Он исследует взглядом мое тело, останавливая его на груди. Чувствую это, ведь кожу начинает неприятно жечь, будто кто-то направляет лупу под солнцем на больное место.
— Ты постоянно носишь юбки, что ты там прячешь? — Фардж грубо касается подола моей довольно длинной юбки, отчего окончательно теряю самоконтроль, приоткрыв губы, и хватаюсь обеими руками за его запястье. Парень смеется, осматривая мое напуганное лицо:
— Наконец, я вижу что-то кроме твоего сучьего самолюбия, — пальцами сжимает мое бедро, и не выдерживаю, тихо пискнув, что только радует парня, который ближе встает ко мне, продолжая «играться».
— Фардж, — слышу голос ОʼБрайена, который вынимает сигарету изо рта. Но его друг буквально сжирает мое лицо взглядом, удивляясь:
— А у тебя довольно неплохое личико, — щупает бедро, вдруг выдергивая край блузки, чтобы забраться рукой под ткань. Я пищу, морщась от тошноты, вызванной действиями парня, который явно наслаждается тем, сколько эмоций я могу выражать, ведь обычно люди наблюдают только мое «каменное» лицо.
— Эй, Харпер, подними на меня глаза, — с усмешкой просит. — Я разрешаю.
Опускаю голову ниже, одной рукой задерживаю ладонь парня, которая холодом обжигает теплую кожу талии, а другой давлю на его плечо, надеясь оттолкнуть, создать больше пространства, чтобы я могла сделать глубокий вдох.
— Бэйб, — еще один шаг — и я буквально прогибаюсь, отворачивая голову в сторону, чтобы не чувствовать запаха алкоголя из его рта. — Давай, подними гла…
— Фардж, — не знаю, что меня напрягает больше: такая близость парня или тон голоса ОʼБрайена, который все это время стоит в стороне молча. Его друг не отзывается, продолжая лезть мне под блузку, и раздраженно ругается под нос, схватив рукой меня за подбородок, и я чувствую боль в шее, когда парень грубо заставляет меня поднять голову, но на автомате мой взгляд остается опущен, что злит Фарджа. Парень сжимает пальцами щеки. Я прекращаю корчится от боли и страха, вновь принимая равнодушное выражение, правда в краях глаз скапливается соленая вода. Внешне я непоколебима, но сердце в груди отмирает. Больно стучит, сжимаясь, когда парень наклоняет голову, явно желая вцепиться мне в губы, и я мысленно готовлю себя к самому отвратительному, что когда-либо происходило со мной. Сердце замирает. Не чувствую его биения, задерживая дыхание, когда мокрые губы касаются…
— Фардж, — он успевает прильнуть ко мне перед тем, как рывок заставляет его отойти на несколько шагов в сторону. Я начинаю сбито громко дышать, уже не находя сил скрывать своего страха перед парнями, которые гораздо сильнее меня. Руками начинаю нервно сжимать ткань задравшейся блузки, и дергать подол юбки вниз. Большими от перенапряжения глазами смотрю в пол, вздрагивая, когда Фардж начинает с возмущением кричать на ОʼБрайена, который лишь хрипло отказывается вступать в словесную перепалку.
Я хмурю брови, искоса смотрю на Фарджа, который воспринимает мой взгляд с агрессией:
— Блять, че ты смотришь на меня так?! — Вновь делает шаги в мою сторону, получая удар в грудь. ОʼБрайен толкает его к кабинкам:
— Перегибаешь палку, — его тон становится грубее. — Хочешь, чтобы она на тебя за домогательства донесла?
— Я ей шею сверну на хер, если она… — Начинает плеваться ругательствами, вновь дергаясь с угрозой в мою сторону, так что сжимаю руками блузку, быстро шагая в сторону выхода под матерный обвал Фарджа, обещающего расправиться со мной при первой возможности. Возможно, это все алкоголь, а может… Может я правда настолько порчу ему его обыденность?
Выхожу в коридор, нервно оглядываясь, и замираю, когда вижу, что в сторону меня идет компания парней и девушек, громко говорящих. Успеваю ускользнуть на лестничную клетку, надеясь, что осталась незамеченной. Быстро бегу на этаж ниже, трясущимися руками заправляя блузку. Рвано дышу, с раздражением сжимая губы. Торможу на ступеньках, грубо сбрасывая с ног каблуки. Босые ноги касаются холодного камня, а обувь падает на этаж ниже, к дверям, и я тяжело дышу, смотря на нее. Дрожащие пальцы пытаются исправить растрепанную прическу, ведь я должна вернуть себе былую внешнюю непоколебимость, но уже грубо смахиваю слезу с щеки ладонью, шмыгая носом. Потираю рукой бедро, ведь все еще ощущаю прикосновение чужого человека. Вдох полной грудью. На выдохе неприятная тошнота не пропадает. Прижимаюсь плечом к стене, нервно дергая подол юбки пальцами. После чего прижимаю тыльную сторону ладони к губам, с дрожью втянув воздух в легкие. Слушаю тишину, подавляя желание поддаться усталости и сесть на ступеньки, чтобы отдохнуть, но мне нельзя терять бдительность здесь, ведь…
Дверной скрип и громкая ругань. Еле поднимаюсь на больные ноги, испуганно вскинув голову и схватившись за перила.
Карие.
Парень, который до этого смотрел наверх, разговаривая с отстающим другом, тормозит на ступеньках, опустив взгляд на меня.
Карие.
Смотрю ему в глаза, громко дышу, не могу вновь собраться и принять равнодушное выражение. Как и вчера. Напуганно отворачиваясь, и бегу босиком вниз, хватая каблуки, продолжаю мчаться, стирая ладонью слезы с кожи щек.
Второй за столько лет зрительный контакт.
И первый настолько долгий.
Карие. У него карие глаза.
Глава 2.
Примечание к части
Извините за задержку. Я входила в режим учебы, и теперь, надеюсь, главы будут появляться каждые 2-3 дня.
Сказанное мною могут использовать против меня
Звонкий плач медленно становится хриплым, неприятным, но остается таким же громким, сообщающим о непонятной боли, рвущей глотку кричащего. Шум, будто приглушают на какие-то пару секунд, после чего вновь, с новой силой, врывается в полный ночной мглы коридор через тонкую дверную щель, которую оставляет ребенок, заглядывая внутрь ванной комнаты с особым страхом и сильно бьющимся в груди маленьким сердцем.
Девочка, которая увидела то, что должно было раствориться в той черной ночи под звук сильного дождя за окном.
Босая стопа опускается на плиточный, уже грязный пол уборной. В кабинке плохо пахнет, но иного я не ожидала от туалета, который убирается «через раз». Снимаю каблуки, морща мускулы лица, и прикрываю веки, делая глубокие вздохи через приоткрытые губы. Туфли прячу в мешок для физкультуры, когда бросаю на пол обычные мягкие балетки. Пришлось солгать матери, сказав, что сегодня будет замена одного из уроков. Она знает мое расписание, поэтому приходится «выкручиваться» ложью, что, конечно, мне не особо нравится, но ничего не поделаешь. Еще немного на этих каблуках — и я останусь без способности ходить на своих двоих. Сажусь на прикрытый крышкой унитаз, снимая со стоп пластыри, чтобы наклеить новые, и решаю немного посидеть босиком. Хотя бы до первого звонка. Знаю, что мне нужно зайти в учительский кабинет, ибо, по какой-то причине, меня там очень ждут, но это может подождать.
В коридорах стоит шум, подростки ещё не разбрелись по кабинетам, что выглядит странно, ведь обычно после первого звонка учителя загоняют всех, чтобы морально настроить их на обучение и дать «эмоционально» остыть от общения. Наслаждаюсь тем, что ноги уже могут ощущать себя нормально, поэтому иду уверенной походкой. Моя мать слишком переоценивает значение каблуков. Да, я без них ниже, но всё ещё являюсь собой. То, как ты выглядишь, что носишь на своем теле не должно играть решающей роли для окружающих. По крайней мере я так считаю.
Мимо идут мои одноклассники, и не смотрю в их сторону, делая вид, что слишком занята и не замечаю девушек, но то, что они начинают говорить, привлекает внимание: «вау, Бэйб, а ты, оказывается ещё…», «кто бы мог подумать», «наша Бэйб», — и смех. Поворачиваю голову, бросив взгляд в грудь одного из парней, пытаясь понять, о чем они ведут речь, яро желая вызвать ответную реакцию с моей стороны. И думать приходится недолго, ведь следующий человек, на которого переходит мое внимание, — Фардж. Он стоит среди «своих» у шкафчиков, громко смеясь и разговаривая, но, подмечая меня в толпе, заявляет: «Тебе ведь было хорошо?» — и смех. Опять. Отворачиваю голову, начиная нервно скользить взглядом по спинам впереди идущих людей. Что он всем сказал? Неужели, развел слух, что мы с ним…
Затыкаю сознание, делая глубокий вздох, и вновь гордо поднимаю голову, сердито смотря перед собой. Меня не должны задевать «шуточки» других. Меня вообще не должны волновать люди, которые не играют какой-то роли в моей жизни. Слухи и сплетни — удел закомплексованных молокососов. Моя задача — молча игнорировать, не позволяя каким-то упыркам влиять на мою самооценку и слишком «неуравновешенное» настроение, которое только и делает, что постоянно меняется, колеблясь на краю туманного равнодушия и сжигающей злости.
Подхожу к кабинету, за которым меня ждет дежурный учитель и социальный педагог, с полной уверенностью, что дальше будет проще…
Что?
Простое. Что.
Сижу смирно, вспотевшие от напряжения ладони покоятся на коленях, и я то и делаю, что переплетаю пальцы, глотая комок за комком, чтобы не выявлять своего смятения и непонимания перед окружающими. Внешнее равнодушие и серьезность на лице — вот, что действительно должен иметь при себе любой уважающий себя человек. Напротив меня, за столом сидит дежурный учитель, скрестив пальцы в замок и уложив на деревянную поверхность. Социальный педагог давит на меня своим суровым взглядом полным недовольства, и цокает языком, не скрывая возмущения. Я чувствую всеобщее разочарование во мне, как в человеке, мнение о котором составили успешные родители. Но не многим сулит понять, что это мнение — лживое. Вы видели мои награды за успешные курсы по французскому? Моя мать настояла на изучении дополнительного языка. А награды за выступления со скрипкой? Одно из самых скучных занятий, которое мне приходилось посещать по той же просьбе матери. К слову, мои навыки очень разнообразны. Женщина будто решила отыграться на мне, заставив меня учиться тому, чем всегда желала обладать сама. Она же перевела меня из обычной, бесплатной школы, где хорошо учиться мне ничего не мешало, сюда. За все те годы, что мне приходится проводить бок о бок с родителями, осознала одну простую истину, от которой существование с ними под одной крышей дается мне нелегко, — они поверхностные. Важность для них заключается во внешнем показателе. Я получала хорошие оценки в государственной школе, но «для лица» была переведена, хоть это никак и не повлияло на мою успеваемость. Мать так расхвалила меня перед учителями и директором, что те, видимо, посчитали меня сверхчеловеком, тут же предложив вступить в школьный комитет и стать старостой. Моя мать сразу сообразила, что это неплохо вписывается в мое «дело», поэтому я сейчас занимаю ту должность, которая, по мнению окружающих, престижна.
А я сидела рядом. Нет, рядом с матерью и отцом сидел ребенок, только что оторванный от своей зоны комфорта. Ребенок, которому трудно привыкать к «новому». Но его не спрашивают о его мнении, о самочувствии. Никого не интересует то, что девочка сначала должна привыкнуть к новому классу, морально устояться, может, найти свое место.
К чему я завожу подобный разговор? Всё просто.
Разочарование — это нормально. Нормально с чем-то не справляться. Нормально не оправдывать чужих ожиданий, ведь они не принадлежат тебе. Нет твоей вины в том, что другие люди построили свое представление о тебе, а теперь разочарованно качают головами, высказывая свою снисходительность.
А проблема в чем?
Смотрю косо на старост, которых я вчера отпустила в зал. Они не выявляют своей заинтересованности, утыкаясь кто в телефоны, кто смотря в потолок, в окно, кто пиля ногти.
— Харпер, ты нас, кхм, — дежурный учитель откашливается. — Удивила своей безответственностью.
Вновь перевожу свое внимание на мужчину, не понимая, серьезно ли он отсчитывает меня, или это всё — дурная неудачная шутка?
— Ты была ответственной за коридор, но, по какой-то причине, там произошла драка, а тебя не было рядом, — вступает социальный педагог, которому, кажется, даже приятно злиться на кого-то. Есть такие люди. Эмоциональные вампиры. Но я не дам им подкосить меня.
Опять смотрю в сторону других старост. Видимо, они все сговорились и решили сбросить вину на меня, чтобы выйти сухими из воды. Что ж. Слишком типично. Я даже не собираюсь злиться или обижаться на них. Кто они мне, чтобы тратить на них свои моральные силы? Мое время дорого стоит, потому что его мало, и мне жалко тратить его на людей, которые боятся других. Обидно осознавать, что большинство живущих на Земле, не понимают эту истину. Заботиться о мнении «третьих лиц твоей жизни» сравнимо с попытками выбросить бумеранг. Он вернется, а возможно даже стукнет тебя по лицу.
— Несмотря на твои хорошие показатели, нам придется попросить тебя остаться на послешкольную отработку. Ничего серьезного, — кажется, учитель сам пытается загладить мою вину, но проблема в том, что мне вовсе не стыдно. Равнодушно смотрю на него, ожидая продолжения слов. — Просто отсидишь до шести вечера в школе, сделаешь домашнее задание, — меня это не напрягает. Что здесь, что дома — один «хер».
Стоп. Я понимаю. Понимаю, почему учитель, хрипя и запинаясь, пытается унять ситуацию. Он осознает, что в этом есть и его вина. Вина всех учителей, которые в момент «вечеринки» находились в кабинете, распивая спиртное. Так сказать, пользовались шансом «погулять». Но учитель, как и социальный педагог, хоть и будут перебрасываться многозначительными взглядами, но никогда не признают своей причастности, ошибки, ведь они — взрослые. Им не положено «пачкать» лицо.
Ещё минут пять мозговой долбежки — и меня наконец отпускают. Вот только, как бы мне не хотелось признавать, но повлиять морально на мое состояние у них вышло. Второй звонок уже прозвенел, поэтому иду по пустому коридору, слушая молчание остальных старост, которые плетутся позади, боясь сравняться со мной. Им стыдно? Возможно. Но они, как и учителя, никогда не признают этого. Вот, что ставит их на одну ступень. Нет, это не подростки смотрятся взрослее, а именно взрослые опускаются до подростков. В любой ситуации стоит помнить о том, что подобное допускать нельзя. Под какой бы психологической давкой вы бы не находились, вам нельзя следовать за стадом. Говорят, общество — это рыбий косяк, и те, кто меняют свое направление, выбиваясь из общей массы, погибают.