— Что ты делаешь? — поинтересовался лич.
— Хочу разглядеть его повнимательнее. Тебе разве не интересно? — ответила с азартом. — Хочу посмотреть, чем он так свистел.
— Ну, давай взглянем.
Меч Моа легко вспорол плотную ткань. На темени (или все же спине?) и на висках грилли густая шерсть (или волосы?) была выбрита полосами. По этим полосам, как по строкам, располагались круглые дыры, похожие на отверстия флейты.
— Ого! Настоящий музыкальный инструмент, — восхитилась Има. — Так вот откуда такие трели. — Она достала свой альбом, раскрыла его на странице с уже начатым изображением грилли, дорисовала дыры в голове и фазаний хвост. — Как? Похоже? — показала результат трудов личу.
Рисунок действительно был хорош, с чем Моа и согласился:
— Да.
— Хочешь, другие покажу? — Девушка, не дожидаясь, перелистнула страницу. Со следующей глянул зубастый зверь, которого Има уже как-то рисовала костью на земле. Теперь он выглядел гораздо внушительнее и правдоподобнее. С копытами. — Интересно будет сравнить с настоящим, когда мы его, наконец, увидим воочию. А тут… — Еще одно перелистывание, новый портрет. На нем молодой человек с аристократически благородными чертами лица. — Как тебе, а?
Лич вгляделся в рисунок, не слишком понимая, какой реакции Има от него ждет — а она ждала, пребывала в неописуемом волнении, будто решалась сейчас ее судьба. И чем так важен этот портрет? Красиво, конечно, но…
— Кто это? — Сам собой напросился вопрос.
Имино лицо вытянулось, во взгляде мелькнуло разочарование. Ответ обескуражил:
— Это же ты.
— Я…
Моа всеми мыслями ушел в картинку. Как же так? Как он мог не учесть, что когда-то был не мертвым. С целым лицом.
Живым…
Девушка смутилась, решив, что чем-то задела спутника. Принялась оправдываться:
— Извини. Не нужно было тебе показывать, чего я тут нафантазировала. Наверное, с моей стороны это было нетактично… Дорисовывать твое лицо… Изображать тебя таким…
Она захлопнула альбом и быстро убрала его запазуху.
— Все нормально, — успокоил ее Моа. — Просто непривычно видеть себя целым. Рисунок хороший, честно. Он мне понравился.
От похвалы Има моментально воспрянула.
— Ух! А я уж испугалась. Просто ранним утром, когда ты отдыхал, ракурс был таким удачным, что мне очень захотелось нарисовать тебя.
Ах, да! Утром…
Утром Моа, действительно, позволил себе ненадолго отключиться от реальности и на время отойти в мир сна. Спал он сидя, привалившись спиной к стене и насколько возможно делая вид, что вовсе не спит, а просто закрыл на время глаза. Монеты, полученные сразу после разгона своры, еще по пути к временному жилью, принесли с собой новые части мозаики — тайны былого, растерянные воспоминания. Это были книги, возможно, те самые, которыми впечатлялась Има. И он читал их под сводами какого-то великолепного дворца — светлые стены уходили ввысь, над головой синел расписанный под небеса купол потолка. И белая резьба была везде. И стеллажи, стеллажи, стеллажи…
Старые фолианты в золотых переплетах.
То, что было внутри книг, после пробуждения быстро потеряло всякую конкретику и ясность. Лишь одна деталь после просмотра Иминого альбома вернулась из небытия — пахнущий застарелой бумагой разворот с переливами буквенной вязи на одной стороне и картинкой на другой. Изображение, почти копия того, что недавно нарисовала девушка.
Зверь.
Хребет, как гора. Зубы — пилы. Пасть до ушей. Один в один!
И Моа вспомнил, вдруг, подписи из сна. Обрывки слов. Клочки фраз.
Попросил:
— Покажи еще раз рисунок.
Има вынула альбом и распахнула.
— Какой именно?
— Тот, что с неведомым нашим преследователем. Я, кажется, знаю, кто это.
Глава 5. Доля исцеляющего
Мортелунд. Покои Владыки
Туман подползал к стенам цитадели со всех сторон.
Голодный и жадный, он бросался на камни и в бессилии тек по ним обратно на землю. Земля здесь всегда была черная, с плесенной антрацитовой проседью. Неплодородная. Безжизненная.
Архо лишь на секунду позволил себя глянуть в окно, после чего вернулся обратно к кровати владыки. На этой кровати можно было с комфортом разместить десяток людей. Она, как и вся мебель в комнате, выглядела мрачно и монументально — темная древесина, угловатая строгая резьба. Сверху проваленным куполом балдахин из бархата цвета грозы. И весь остальной интерьер аккомпанементом. У далекого окна стол из куска окаменевшего дерева, вкованного в стальную оправу. Книжный шкаф возле стены — за таким, наверняка, скрываются потайные помещения и переходы. Кресло из лощеной кожи, возле него напольный канделябр с узором из черепов — двенадцать свечей, но лишь одна горит. Угасает…
… и владыка тоже.
Надо же — самый великий человек Мортелунда теперь слаб, как дитя. Не может встать. Почти не способен есть и пить. Ничего не говорит. Да, какая там речь — он в себя уже почти не приходит! И все это теперь его, Архо, забота…
А ведь Люсьена была права — его уничтожат. Может, не сразу, как предостерегала соратница. Через какое-то время… Недолгое время, оставшееся владыке. Обратно уже точно не выпустят. Архо слишком много увидел и услышал того, что нельзя выносить за пределы этих покоев.
Умирающий владыка…
Одно неясно — зачем при всей очевидности скорой кончины нужно его лечить? Что это за фарс? Для кого представление? Триада ведь все понимает. И пусть Архо каким-то чудом смог облегчить страдания больного, вернуть обреченному жизнь он не сможет никогда! Так зачем тянуть? Видимо, Триада боится волнений и бунтов. Или не может поделить власть. У владыки ведь нет наследников. Единственный его ребенок, о котором уже и слухи почти не ходят, погиб лет десять назад. Это все, что известно.
Лич сел на табурет и протянул над больным руку. Потек из ладони зеленоватый свет. Пусть не спасти, но можно притупить боль. Люди так часто об этом просят… Проклятый дар! Насмешка судьбы. Где это видано, чтобы живых исцеляли мертвые?
Скрипнула дверь, в комнату явился Полувий. С порога потребовал отчета:
— Ну? Как владыка?
— Плохо, — честно ответил Архо. — Ему недолго осталось. Я сделал, что мог.
— Ясно, — чернокнижник обошел кровать и встал по другую сторону от лича. — Ты сделал то, о чем я просил тебя? Вскрыл его память?
Об это говорить не хотелось. Владыка будто отключился от собственных воспоминаний. Даже приходя в себя, он бормотал, как грилли, какую-то невнятную ерунду. Архо старался память ему вернуть, но потревоженная, она начинала потоком хлестать из головы больного. Все разы, что целитель пытался, почти ощутимая волна нечетких мыслей выплескивалась и растворялась в спертом воздухе…
— Я пытался, но это не сработало. Вы, верно, хотели вернуть владыке ясность ума? Все вышло наоборот — когда я вскрывал его память, воспоминания начинали утекать, как вода из худого ведра. Так что, я думаю…
— Думай поменьше, лич, вот мой тебе совет, — зло оборвал подчиненного Полувий. — Думать — прерогатива живых, твое же дело — выполнять приказания. И сейчас я приказываю тебе — вскрой память так, чтобы она никуда не делась. Чтобы осталась в голове нашего повелителя.
— Но как?
— Придумай, как.
Чернокнижник нервно дернул губой и направился к выходу. Когда он скрылся за дверью, Архо беззвучно выругался и склонился над недвижным телом больного. Посетовал тихо:
— Ничего я уже сделать не смогу. Простите меня, господин, я ничем не смогу вам помочь. Разве что только боль немного уменьшу. Это я…
Он не успел договорить, потому как безжизненная на первый взгляд рука владыки вдруг резко вознеслась вверх. Истонченные недугом пальцы поймали лича за ворот и тряхнули, как куклу. Архо по инерции рванулся, но хватка оказалась железной — и немудрено! Все же, на кровати лежал не абы кто, а самый могущественный и сильный воин-чародей Мортелунда, кровный наследник самого Хати-Мятанеминэ, древнего духа разложения.
Таким происхождением глупо было пренебрегать.
— Господин! Вам лучше? Позвать кого… — радостно начал Архо, но владыка лишь сильнее стиснул его ворот и прошипел прямо в лицо.
— Не нужно никого звать. Заткнись и слушай. И ни одного лишнего звука. Времени мало, лич, поэтому я приказываю тебе, как твой владыка, не подчиняться более никому в Мортелунде. Ты понял меня?
— Да, — как мог, кивнул Архо, которому больше ничего и не оставалось.
— Слушай… — Владыка вздохнул тяжко. Слова и эта сиюминутная бодрость давались ему невероятно тяжело. — Для начла, ты должен взять вот это. Дай свою ладонь. Ну, живо! — Лич послушно подставил руку и на нее, прямо из распростертой ладони владыки, выпало нечто похожее на небольшую печать. Предмет светился золотом. Коснувшись кожи целителя, цвет свечения поменялся на холодно-серебряный, и предмет просочился сквозь плоть внутрь руки. — Кроме этого, ты должен будешь забрать мою память. Она ни за что не должна достаться им.
— Но ваша память утекает, когда я…
— Не переживай, больше не утечет. Я отдам тебе ее, убранную в тайные шифры, чтобы те, кто охотится за моими воспоминаниями, в случае твоего провала ее не получили… Слушай дальше и не перебивай. Последнее — самое главное! — ты должен будешь убить меня. Прямо сейчас.
— Что?
— Что слышал. Ты убьешь меня, а все, что я передал тебе, отдашь тому личу, что убежал из Мортелунда. И запомни важную вещь — остерегайся всех, кто связан с именем Энолы.
Когда в Подбережке они отыскали труп фазанохвостого, Иму с трудом удалось увести от потрясающей находки.
Мертвый грилли оказался невероятно занимательной живой (вернее, не очень живой) натурой. Кроме дыр в голове на его шкуре обнаружилось странное клеймо с безголовой птицей и грибом, заключенными в кольцо. Има с особой дотошностью скопировала символику в свой альбом, желая в кратчайшие сроки добыть разгадку сего ребуса.
Сильнее фазанохвостого девушку заинтересовал лишь рассказ лича о таинственном звере. Хотя, это был не то чтобы рассказ — Моа вспомнил лишь общее название подобных существ. Древние. Има промучила его расспросами весь день до самого заката, и мучения эти дали плоды — лич вполне себе ясно вспомнил разворот книги из последнего сновидения. Большая часть текста осталась мутной, четко вышли из памяти только узоры по краям страницы и некоторые строки: «Когда умерли последние драконы, древние звери вышли из рассвета и разбрелись по земле. Когда же явились в наш мир первые духи, от тех зверей уже и праха не осталось»…
Моа так и объяснил Име:
— Твой зверь на рисунке и есть — древний. Очень похож, по крайней мере на того, что в книге.
— Древний? Как же он до нас-то тогда дожил? Или не дожил? А если так, то, кто же он тогда — нежить? И кому же под силу такую старинную нежить поднять? Да и где взять останки того, кто умер давным-давно? И на привычную нежить он все-таки не похож… Ну, не капельки! — выпалила девушка и тяжко выдохнула.
Столько вопросов и никаких ответов…
Ничего.
— Не похож, — согласился Моа.
— Я его совершенно не ощущаю, даже когда близко подходит.
— Я тоже не ощущаю, — задумался лич, — но это и не удивительно. Кости древних не могли сохраниться до нашего времени в своем изначальном виде. Скорее всего, они обратились камнем или огненным металлом.
Има коснулась груди.
— Тем, из которого сделан мой амулет?
— Да…
Они еще долго обсуждали драконов, древних и возможности Мортелундской некромантии. В основном, безрезультатно, зато наговорились надолго впрок. Впереди их ждали две непростые недели, за которые они умудрились посетить три мелких сельца, и каждое с проблемами.
В первом бесчинствовал упырь, с которым Моа разобрался в два счета, за что был моментально вознагражден и накормлен. Има тоже.
До второго шли долго — три дня ночевали в лесу. Здесь он был старый, замшелый и сырой. Когда добрались до людей, столкнулись с троицей неупокоенных. Они для Моа были, что семечки. В общем, доночевали в тепле и двинулись дальше.
Последнее сельцо находилось не по пути в Кутанай, поэтому путникам пришлось круто забрать на северо-запад. Проблема у жителей была тоже вполне пустяковая — пара отбившихся от Подбережской своры грилли. Лич с ними разобрался быстро, но стоило только сумеркам густо пасть на окрестные холмы, как явились из ниоткуда старые знакомые — Имины мертвяки.
Из-за них пришлось все бросать — и спокойный ночлег, и сытный ужин — и бежать обратно к тому пути, по которому шли изначально. Пока шли, спокойно, ведь, было? Никто преследовал… Моа так и подумал, что дело не только в амулете, но и в выбранном пути.
Има согласилась.
— Пожалуй. Пока шли на юг — их ни слуху, ни духу. Как только на север, назад, повернули — так вот они, легки на помине!
Предположение оказалось действенным. Вернувшись к изначальному направлению, лич и девушка еще некоторое время наблюдали настырных неупокоенных — они следовали, но не нападали, а потом тенями отпали в ночь.
Моа нахмурился — странно все это. Что же, они с Имой беглецы теперь? Мертвяки их как будто гонят…
Лич подумал о собственном побеге из Мортелдунда, о котором не любил вспоминать.
Не лучшее тогда было время. Оковы, подвал, темнота. Окошко в два кирпича размером у самого потолка. В нем иногда мелькали чьи-то ноги, сбрасывали в темницу щебенку и пыль. Дни тянулись за днями, и существование было вязким, как кисель. Бессмысленным.
Иногда к Моа приходили некроманты, пытались тянуть из него силу, но ничего у них не получалось. Периодически являлся Полувий. Он подолгу смотрел на лича через прозрачный круглый кристалл нетающего льда, делал какие-то записи в убранной в кожу рептилии книге и уходил, качая головой.
Однажды чернокнижник пришел к пленнику в полдень. Над Мортелундом стояла полная полуденная луна, которую Моа никак не мог видеть, а Полувий же, напротив, ждал. Он снова долго смотрел на лича через свой кристалл, а потом, вдруг, разглядев нечто важное, изменился в лице и поспешил на выход. Он что-то выяснил, что-то узнал…
Моа отчетливо слышал, как чернокнижник торопливо вышел в коридор. Кто-то встретил его за дверью, начался тихий разговор, который тут же перешел в спор, тона быстро повысились. Обрывки фраз, острые и резкие, как осколки битого стекла, вспарывали душный воздух.
— … я видел в нем силу…
— …если это так, то нельзя…
— … нужно…
— …так, ты из них… ты не получишь… уже пытались… не позволю этому свершиться…
Перепалка за дверью быстро переросла в потасовку. Тонкая полоса — свободное пространство между дверью и полом — озарилось яркой вспышкой. Мгновение спустя в камеру потянулись извивающиеся щупальца сизого дыма. Они поползли к пленнику, закованному в специальные зачарованные кандалы. И снова пришло то, что было на поле боя… Из-за чего, собственно, лич и оказался в столь прискорбном положении. Удар силы. Небывалая мощь родилась где-то в центре помещения и раскинулась в стороны кольцом, обрушая часть крепкой стены…
Дальше Моа помнил от произошедшего лишь нестройные сонные обрывки — едущие на него ворохом камни, гул подломленной башни, тревожные содрогания земли, крики снаружи темницы, крики внутри. Свое собственное движение вперед и вверх, через летящий под ноги обвал. Всеобщее мельтешение, дымные струи и четкий приказ, засевший в голове: «Тебе надо бежать!» Такие приказы, идущие вглубь сознания высшей нежити извне, были обычным делом на полях битв, когда координирующим движения армий некромантом нужно было пересылать свои мысли на большие расстояния. Но пришедший приказ не был послан никем из обычных некромантов. Воля адресующего оказалась невероятно могущественной, и в то же время крылась в ней какая-то болезненность. Чужая мысль била в висок, как последняя волна умирающего прибоя: «Беги, лич. Беги!»
— О чем задумался? — Има вытянула спутника из водоворота непокорной памяти.
— О прошлом.