— Только не бросайте меня, госпожа. Помогите, прошу…
И в тот же миг другой голос — чужой для Имы, но хорошо известный личу — позвал с кручи над оврагом.
— Эй! Чего там делаешь, Моа? Как же я устал гоняться за тобой.
Фигура, замотанная в отдаленное подобие плаща, застыла над обрывом.
— Архо? Что ты тут делаешь?
— Тебя ищу. — Вновь прибывший спустился по осыпающемуся склону, встал рядом с Моа. — Действительно, ты! Я уж начал сомневаться, когда за ищейками пошел. Мои-то провожатые, стоило только отстать от них, ввязались в какую-то скверную потасовку, в коей и полегли все… А у меня конь пал, вот и отстал я. Услышал, что битва серьезная впереди идет, но пока подоспел — никого уже там не осталось… Все — в клочья! Я, было, решил, что и тебя в том побоище растерзали, но, слава тьме, ты нашелся! Еще и не один, как я погляжу? В компании живой девушки и какой-то… уродливой свиньи? А там, на круче, еще какой-то ребенок сидит. Все это очень странно…
— Я тебе потом объясню, — ответил Моа, направляясь к Име. — Сейчас нам надо решить, что с этим делать.
Лич подошел к спутнице и распластанному перед ней зверю, который снова в бессилии откинул голову назад и замер. Лишь разорванный магией бок продолжал сбивчиво вздыматься и опускаться, давая понять, что в чудовище еще теплится жизнь.
Има зажгла на ладони слабый огонек, потянулась к ране.
— Надо вылечить… Обязательно!
— Эй, дай-ка я лучше это сделаю. — Архо спустился на дно оврага и, деловито отстранив в сторону Моа, приблизился к девушке. Взглянув на нее, протянул. — О-о-о, да, тебе тоже помощь не помешает.
— Я сама себя вылечу, — насупилась Има, недоверчиво глядя на незнакомого мертвеца. — Лучше зверю помоги. И Моа. Он весь в крови.
Архо задумчиво обернулся на друга. Произнес:
— Боюсь тебя разочаровывать, дева, но это не кровь Моа. Это кровь кого-то живого… Кто был живым до встречи с нашим общим другом. И об этом мы еще с ним чуть позже поговорим.
Моа будто смутили слова Архо, и он быстро перевел тему:
— Ты-то здесь зачем?
— Меня послал владыка. Я выполняю его последний приказ…
Селяне забрали ребенка и привели Иминого коня, навьюченного пожитками и едой.
У оврага их встретила одна Има — оба лича и раненный монстр, которого усилиями Архо удалось на время поставить на ноги, ушли вниз по лощине. Скрывшись от лишних глаз, они устроились под плакучими ивами и стали ждать девушку, а заодно выяснять подробности визита Архо.
— Значит, владыка мертв?
— Да. — Архо пристально посмотрел на товарища и произнес медленно. — Его убил я.
— Ты? — уточнил Моа без каких-либо эмоций. — Зачем?
— Владыка сам мне приказал… — И Архо поведал беглому другу обо всем, что с ним произошло. И про просьбу Триады вылечить владыку, а, вернее, вскрыть его память, и про приказ владыки убить его и бежать из цитадели с особым посланием для Моа. — Вот первое. Дай мне руку…
Моа раскрыл ладонь. На нее прямо выпало что-то и тут же прошло под кожу, вспыхнув на пару секунд чистым золотом.
— Это еще что?
— Не знаю. Какая-то печать.
— И что мне с ней делать? — Моа сжал кулак, потом разжал, вытягивая пальцы.
Никакого эффекта. Никакого намека на то, что печать была. Она просто растворилась в его теле.
— Я не знаю. Возможно, в воспоминаниях владыки найдутся ответы. Их я тебе тоже должен передать…
С этим не вышло так же гладко, как с печатью. Поток неразборчивых, сбитых в кучу образов хлынул Моа в голову, заставив его на время выпасть из реальности. Когда лич пришел в себя, ощущение было, как после тяжелого сна — что-то билось на грани памяти, неугаданное, неузнанное, точно виденное…
Билось и истончалось в прах.
— Ну, посмотрел, что там? — с надеждой поинтересовался Архо.
— Не получается.
— Ладно, может, позже получится… Вон, твоя подруга идет с лошадкой.
Из ив, действительно, вышла Има, привязала взволнованного коня чуть поодаль и приблизилась к личам. Села рядом, оглянулась на спящую «гору» в стороне.
— Не волнуйся, будет жить твоя свинка, — успокоил девушку целитель и протянул руку, представляясь. — Архо.
— Има. — Она пожала ледяные пальцы.
— Ты ведьма?
— Да.
Лич осторожно перевернул ее руку ладонью кверху. Старая рана воспалилась и покраснела.
— Знаешь, почему не заживает? Потому что ты отдаешь слишком много силы при ворожбе. Научись чувствовать грань пустоты. Моа, почему ты не показал ей, как это делается?
— Потому что сам не колдовал… без особой надобности, — прозвучал недовольный ответ.
Моа вспомнил про заплаченные селянами деньги, вынул их и привычно положил в глазницу. Каково же было его изумление, когда одна из монет спустя какое-то время выкатилась обратно…
— Что? Как это возможно? — Има даже на месте подпрыгнула. — Это что же значит? Кто-то из монстров выжил?
— Я не убивал их лично, — задумался Моа. — Грилльего вожака тоже — но с ним сработало. Наверное, кто-то из тварей все-таки выжил и…
— Простите, господин, — донесся со стороны мягкий голосок проснувшегося монстра. — Это я их, с позволения сказать, убила. Совершенно точно.
— А ты вообще кто? — озадаченно уставился на зверя Архо, вспомнив про своего недавнего пациента.
— Меня зовут Пепа Сирис, а зверь мой древний, что рожден был в рассвете, зовется Деодоном Смертельнозубом.
— Что значит «ты» и «твой зверь»? — не поняла Има. — Вы разве не одно существо?
— Теперь одно. Но когда-то я, как и вы, госпожа, была человеком.
Глава 8. То, что внутри
Рассказы Пепы оказались столь удивительными, что поверить в них порой не получалось до конца. И все же она была убедительна.
— Сколько лет ты просидела в подвале? — уточняла Има. — И совсем без еды?
— На мне было заклятье. Очень мощное, лишающее воли и разума, погружающее в оцепенение… Я не знаю, сколько времени прошло, но, верно, очень много. Ведь нет здесь теперь ни великого Купола, ни тех государств, что стояли прежде на этой земле, ни древних духов, правящих людьми.
— Купола? — удивленно в вскинул брови Архо. — О чем ты, свинка?
— А я про него слышала, — обрадовалась своей осведомленности Има. — В сказках. Будто местные земли закрывал огроменный куполище, а потом его разрушили.
— Кто? И как? — воодушевилась Пепа. — Давно ли это было?
— Давно, — вмешался в разговор Моа. — Тысячи лет назад. — Он шел последним и вел в поводу упирающегося Браслета. — Что за магия тебя породила? Соединить человека и зверя — сейчас такого не делают.
— И в мое время это считалось великим чудом. Магией такой силы располагали лишь великие духи. Один из них и задумал воскресить древних зверей, что жили еще при рассвете, вселив в них людские души.
— Нехорошая какая-то магия, — задумчиво протянул Архо.
— На мне ее и опробовали, — продолжила Пепа, — но эксперимент не удался.
— Почему же? — удивилась Има. — Ты ведь…
— Просто огромное говорящее животное. А должна была оборачиваться и колдовать. В этом был весь смысл. Оборачиваться, как те двое, что сражались со мной…
— Танцующие твари в «поясах»?
— Да. Они были созданы таким же путем и в то же время. Я помню их — сидели в соседней клетке. В отличие от меня, они умели оборачиваться, но прожить долго не смогли — погибли. Похоже, кто-то сохранил их тела, и кто-то уже в ваше время поднял нежитью.
— Непростая нежить, — произнес Моа. — Свистун еле с ними справлялся. Теперь понятно, что это был за танец — мертвые чудища пытались вырваться из-под власти хозяина, а он ломал их волю. Корчи — а не танец.
— Да.
— А ты значит, живая? — уточнил Моа.
— Как видите, господин.
— Как ты попала в тот подвал?
— Я уже говорила об этом госпоже. Меня спрятали — хотели продать в соседнюю страну для охраны богатого замка. Это сделали слуги великого духа. Сам он всегда уничтожал неудачные результаты своих экспериментов. И меня ждала такая участь, но слуги решили заработать. Они приковали меня в подвале и погрузили в долгий сон с помощью специального снадобья, украденного у их господина. И я спала, а потом очнулась от того, что вокруг была тьма, и воздух пах иначе. А еще мертвые бродили кругом, отчего мне поначалу было очень страшно!
— Страшно? — не удержался от смеха Архо. — Сложно поверить, что ты можешь чего-то бояться!
— Между прочим, живые мертвецы — это жутко, — немного обиженно отозвалась Пепа. — Я к такому не привыкла. Я вовсе не такая отважная, как госпожа.
Она с уважением глянула на Иму своим маленьким, желтоватым глазом.
— Ты поэтому к нам не подходила? — додумалась девушка. — Ты боялась Моа?
— Ну… — Пепа стыдливо опустила к земле голову. — Ожившие мертвые — то еще зрелище.
Архо не удержался и расхохотался вновь.
— Вы только послушайте! Огромное чудовище боится нас.
— Вы, вообще-то, неплохо колдуете, — вступилась за Пепу Има. — Кое-кто из ваших соратников ранил ее. И чудовищная сила не помогла против такой-то магии!
— Точно, — нахмурился Моа. — Хозяином чудовищ оказался слуга Полувия.
— Который как-то связан с культом Энолы, — добавила Има.
Архо остановился и посмотрел внимательно сперва на девушку, потом на собрата-лича.
— Владыка предупреждал меня насчет этой самой Энолы. С ней лучше не связываться, кем бы они ни была.
Мортелунд. Центральная Цитадель
— Так что случилось с ищейками, Тосс?
Полувий убрал руки за спину и измерил шагами комнату от стола до окна.
— Я не видел, господин. Я должен был заманить лича в село и удерживать там до прихода ищеек. В битве с ним я не участвовал.
— Но ты хоть в курсе, чем она закончилась?
— Ищейки погибли, господин.
Полувий раздраженно нахмурился, пожевал губу.
— Как так вышло? Семь элитных ищеек не смогли скрутить одного лича… Не говори ничего! Я сам знаю. Он опять использовал силу, верно?
— Возможно. Я был далеко от места их сражения. Моих мертвооборотней атаковала какая-то зубастая тварь. Она их уничтожила — пришлось в срочном порядке избавляться от останков. Мертвооборотни не должны были попасть в чужие руки. Они слишком ценные. Поэтому мне было не до схватки ищеек с личем…
— Это ты все верно говоришь, Тосс. И все же, что еще ты узнал про нашего беглого мертвеца? Хоть какие-нибудь сведения?
— Он путешествует не один. С ним девчонка-ведьма и какая-то жуткая зверюга непонятной породы. Видимо, ручная. Направляются они на юг, в Кутанай.
— Уже что-то, — кивнул Полувий, довольно потирая руки. — Как думаешь, Тосс, в бою с ищейками этот лич применял силу осознанно или случайно?
— Я не знаю, господин, но больше походит на то, что случайно.
— Это хорошо, Тосс. Можешь быть свободен…
Когда подчиненный покинул переговорную комнату, Полувий открыл в стене секретную дверь и по темной винтовой лестнице поднялся в узкую каменную надстройку над своими покоями. Там, в душной тишине, он молитвенно сложил руки перед изображением женщины, вздымающей младенца над головой.
— Благослови нас, святая Энола. Благослови и прости за все наши промедления. Скоро сила будет в наших руках и тогда, мы исполним то, что должны…
Они не сразу ушли от селения. Почти неделю крутились поблизости, все ожидая, что нападения повторятся.
А всему виной была монета.
Моа еще несколько раз пытался впихнуть ее в глазницу, но проклятый золотой упорно вываливался наружу.
— Почему один? Понять не могу? — сетовала Има. — Те райсы, которые от меня, выкатились все…
Архо, что сидел подле лежащей у костра Пепы и водил над ее боком руками, долечивая рану, предположил вдруг:
— Может, дело не в невыполненной работе, а в самой монете? Вдруг она фальшивая?
— Думаешь? — Моа повертел райс в руке. — Это точно золото.
Архо вытянул из вещевого мешка тонкий шнур, подобрал ровную щепку, подправил магией, чтобы с обеих сторон было одинаково. Привязав шнур к деревяшке, соорудил некое подобие весов.
— Дай-ка сюда свою монету. И другую, настоящую.
Моа передал ему странный райс и еще один из Иминых. Фальшивая монета утянула свой край книзу.
— Странно, — изумилась Има. — Я думала, ненастоящий райс легче будет, а он перевесил.
— Надо расплавить обе деньги и посмотреть, что не так, — предложил целитель, возвращая тяжелую монету Моа. — Займись этой. В ней, как я полагаю, одно золото. Я же изучу вторую, настоящую. Что-то подсказывает мне, что внутри неё находится нечто, что подороже золота будет. Ее придется плавить аккуратно, тут твоя боевая магия не подойдет, а вот моя, лекарская — в самый раз…
Моа хватило одного силового удара, чтобы превратить монету в золотую кляксу. И верно, ничего в ней не обнаружилось, кроме драгоценного метала. Архо же возился долго и все проделывал аккуратно. Спустя четверть часа его стараний на гладком камешке, специально подобранном для ответственного занятия, в золотистой лужице осталась лежать кость. Вернее, ее крошечный кусочек.
— Кому понадобилось класть кости в деньги? — нахмурился Моа.
— И чья она, интересно знать? — поддержала его Има.
Они вдвоем уставились на Архо, ожидая разъяснений, но целитель только руками развел:
— Откуда мне знать? Могу только сказать, что она этот обломок очень старый и выколот из чего-то большого. Очень большого, — он покосился на Пепу, и сам себе отрицательно помотал головой. — Нет. Еще большего.
— Больше Пепы? Что за зверь может вымахать крупнее нее? — поразилась девушка, принялась гадать. — Слон? Тур? Может, кит?
— Может, и кит, — без особой уверенности согласился Архо. — Кит здоровый…
До вечера Има перебирала в памяти больших животных, но никого крупнее кита так и не вспомнила. Глядя на жмущегося к кустам Браслета, она спросила у Пепы.
— Почему тебя так лошадь боится?
— Лошадь-то? — желтые глаза с грустью обратились на беднягу-коня. — Мой зверь показывал мне далекие времена, в которые он жил. И лошади там были — предки их — размером с ваших нынешних собак. Так вот, лошади те столько хищников плотью своей выкормили… Всяких. Разных. И моего зверя тоже. — Пепа вдруг почтительно склонила перед конем свою огромную голову. — Много древних зверей кануло после в небытие, а вот лошади живут и здравствуют. И только стали сильнее…
Има не совсем поняла, что Пепа хотела сказать, но догадалась, что между конем и монстром давным-давно укоренилась какая-то особая, необъяснимая связь. Связь, что тянется испокон веков…
… а Браслетик дрожал всем телом от страха, и в то же время гордился, что стоит он подле хозяйки, живой и целый, и ужасный «пожиратель коней», тот самый, которым кобылы пугают в ночных конюшнях неугомонных жеребят, замирает перед ним в смиренном поклоне…
После Име вспомнила, что давно не рисовала.
Вытащив из седельной сумки альбом и перо, она принялась усердно вырисовывать что-то на свободном листе. Моа подошел и сел рядом, скрестив ноги. Заглянул в альбом. Из-под мечущегося пера проступали на бкумаге очертания лежащей на боку Пепы и Архо, склонившегося над ее почти зажившей раной.
Вопрос сорвался сам собой:
— Почему ты рисуешь… то, что рисуешь?
Има ответила:
— Я рисую то, что важно, — развернувшись всем корпусом к Моа, поймала его взгляд. — Тебе это не кажется странным и несправедливым?
— Что?
— Почему все мертвые непременно воюют? Может же у вас быть и иное, мирное призвание?
И они вместе посмотрели на Архо. На теплый свет, что едва уловимо сходил с его ладоней и путался в косматой шкуре беззаботно дремлющей Пепы.
— В мирной жизни мы лишние.
— Не лишние, Моа. — И зелень глаз навстречу… Как выстрел из арбалета в упор. — Что нас разделяет?
— Все разделяет. Никто из живых не любит нежить.
— А вдруг кто-то все-таки любит…
Как камнем по лбу!
Моа поднялся и направился к целителю. В груди будто лава бурлила — все стягивалось тугим узлом. К чему эти разговоры? Не нужно об этом говорить.
Не нужно.
— Хватит, Архо, — заявил строго, встав рядом, первое, что в голову пришло. — Рана уже почти затянулась. Оставь себе немного силы, а то опять на куски разваливаться начнешь…