И Пепа решила не сбегать. Подошла, протянула голову через лиловую пену душистых цветов. За ними нашлось нечто невообразимое, как осколок ожившего сна. Статуя трирогой лани, которую — Пепа помнила четко и ясно! — ваяла когда-то давно сестра Амбри. Помнится, когда Пепа ушла, эта лань была еще не закончена, а теперь вот…
По телесного цвета мрамору разбегались, как вены, синеватые и розовые прожилки. Под изваянием был сооружен грубый постамент, который, надо сказать, слегка портил общую картину. В его глядящем на зрителя боку тускло блестел из-под зелени гербовый медный медальон с кабаньей головой.
— Это…
Пепа так и не договорила, старушка бодро перебила ее.
— Скажи, ты ведь такая?
— Какая такая? — Пепа заозиралась тревожно по сторонам.
В этом новом мире, таком сиротливом и непредсказуемом без покрывавшего его прежде гигантского Купола, она так и не научилась чувствовать себя уютно.
— Такая, как зверь на гербе? Я не вижу тебя, но мне кажется, что догадки мои верны. — Шершавая ладонь взлетела вдруг, стремительно, как птица, и прошлась по заросшей огромной морде. — О-о-а, это верно ты. Не врали, выходит, легенды рода Сирис.
Услышав имя своего рода, Пепа вздрогнула всем телом, запуталась в словах.
— Я… Это не я! То есть, почему вы решили? И почему Сирис? Вы сказали Сирис?
— Конечно, — улыбнулась старуха, приближаясь к статуе и смахивая с нее сиреневой веткой несколько прилипших листов. — Я не представилась. Мое имя — Пепа. Пепа Сирис. Меня назвали в честь той самой девы, что когда-то пожертвовала всем ради своей семьи. Легенда гласит, что вероломный дух обманул ее и обернул чудовищем, а потом упрятал под землю на века. Но мы не забыли. Мы помним. Мы тысячелетиями передавали эту историю от сестры к сестре. Мы знали, что однажды ты можешь выйти из-под земли и вернуться сюда. И ты вернулась. А, значит, ты теперь дома.
— Дома…
Пепа в очередной раз оглядела и бедный сад, и маленький дом, и забытую в нестриженных зарослях статую.
— Столько времени прошло, но ничего не изменилось. Снова эта нищета и бедность. И творение сестрицы Амбри украшает не покои королей, а задворки… Выходит, не нужна была тогда моя жертва? Выходит, мой поступок был бесполезный и напрасный?
Старуха кивнула седой головой, потом помотала.
— Жертва была не нужна, ты все верно сказала. Пытаясь отогреть чужие ладони, не стоит кидать себя в печь. Даже если это очень важные ладони. Но твой поступок был не бесполезен и не напрасен. Он был важен и ценен. И цену его ты возвращаешь себе сейчас новыми возможностями и новой жизнью. Бывает и так, Пепа.
Бывает и так.
— И что же теперь?
— Теперь ты дома. И ты здесь равноправная хозяйка, как и я, а хозяйке не пристало жить в конюшне. Пойдем, я провожу тебя в дом.
— В Дом? Нет, что вы! — Пепа смущенно попятилась и чуть не сломала задом цветущий куст белой сирени. — Там же гости, постояльцы, они не поймут.
— Мы что-нибудь придумаем, не переживай. Здесь есть задний ход, которым не пользуются. Он ведет во флигель с летней гостиной, где никто не живет. Располагайся там — никто тебя не побеспокоит.
— Спасибо, я подумаю, — кивнула Пепа. — Все это так неожиданно…
Луна отражалась в чаше старого фонтана. Ветел гнал рябь по теплой глади, то и дело разрушал отражение неба, испещренное звездными искрами и ночным серым облаком по краю. На синем небесном бархате четко рисовались развалины храма. Над ними то и дело вспыхивал салют — праздник был в самом разгаре.
Моа стоял скрытый тенью и сам был как тень. Темная фигура без очертаний и черт, увидишь и забудешь, что видел…
И рядом как всегда жизнерадостная Има. Такой контраст! Странно, что нашлось у этих двоих нечто общее, связавшее их и направившее по единому пути…
То, что забыто навек.
Но навек ли?
Има переминалась с ног на ногу, все думала, как начать, с чего зайти? Все же ляпнуть подобное в лоб неудобно и как-то не по-дружески. Как-то грубо… И промолчать тоже нельзя. Пора расставить точки над «и». В конце концов, она не собирается осуждать. Наоборот — поддерживать.
И думать, как со всем эти дальше жить.
— Пепа думает, что ты — как она…
После какое-то в ремя в оздухе висела долгая пауза.
Напряжение.
— Я не как она, — Моа, наконец, задумчиво посмотрел на собеседницу. Во взгляде его единственного глаза на миг мелькнула благодарность. Има узнала правду и не сбежала от него в панике? — Я хуже.
— Не хуже…
— Хуже. Пепа лишь внешностью зверь, а внутри всегда была и будет человеком, и ничего ее не заставит потерять разум и броситься убивать все живое вокруг. Она контролирует себя. Ей повезло.
— А тебе? Ты ведь тоже не бросаешься… И монстром ты не становился ни разу… Пока что…
Голос Имы подрагивал от волнения. Ей вдруг стало страшно от мысли, что она может заблуждаться… Вдруг, и правда, заблуждается?
И омрачающий все, но такой очевидный ответ.
— Ты не видела, что стало с теми ищейками.
— Не видела. Пепа сказала, что ты — дракон. И Архо, кажется, тоже догадался. Он ведь видел что-то там, на месте сражения с ищейками? — Има посмотрела на лича пристально. — Жаль, что я не видела.
— И хорошо, что не видела. Знаешь, раньше мне хотелось вернуть свою память, а сейчас я понял, что ты была права. Иногда лучше не знать, каким чудовищем ты был в прошлом.
— Да не был ты никаким чудовищем! — возмутилась девушка. — Это все — какая-то тайна. Какой-то невнятный клубок событий, в котором мы с тобой запутались. Его надо распутать, разобрать по ниточкам, что бы там ни открылось в конце.
— Уверена? Вдруг окажется, что я, или даже ты, возможно, совершили какое-нибудь страшное злодеяние в прошлом? Убили людей? Уничтожили целое государство?
— В любом случае, об этом лучше знать, чем не знать. — Има коснулась руки собеседника своими теплыми пальцами. — К тому же мы скоро отыщем эту твою мудрую ведьму. Уж она-то нам многое объяснит, я думаю.
Глава 10. Ведьма Засуха
Они долго петляли по улицам Кутаная, замусоренным после большого праздника, пока не нашли нужный дом. Моа сомневался — то это место или нет, но в конце концов решил довериться интуиции, ведь что-то необъяснимое привело его сюда.
Именно сюда.
Это оказалась какая-то старая таверна с прогнившими стенами и развалившимся крыльцом. Перед ней была сооружена довольно новая коновязь. Там состояли лошади, запыленные, оседланные. Одна пила воду из деревянного корыта, другая чесалась о столб крыльца, рискуя развалить хлипкое сооружение окончательно.
Под некрашеным окном с треснутой рамой среди нагромождения камней был разбит цветник.
— Это то место? — с сомнением в голосе спросила Има.
— Вроде бы да. Точно не могу вспомнить, — ответил Моа. Через весь город память уверенно вела его сюда, тянула магнитом, но, увидев странную таверну, он засомневался — по адресу ли пришел? — Не помню… Этих цветников, и этой коновязи… — Моа огляделся по сторонам, чувствуя, как в душе, словно гроза в летнем небе, собирается предчувствие чего-то нехорошего.
— Это мелочи, — поддержала друга Има, радостно указав своему спутнику на деревянную вывеску, покачивающуюся на ржавой цепи. — Давай зайдем.
Девушка и лич зашли внутрь.
Их взглядам открылось просторное, не слишком чистое помещение. Стены из серого камня вобрали в себя только копоти, что почти слились своим цветом с углями в потухшем камине. Столы были отполированы посудой, занавески на окнах заштопаны и засалены.
Не слишком приглядное местечко для столь блистательного города…
Из-за дубовой лоснящийся стойки на гостей посмотрела усталая женщина средних лет. На ее белом когда-то переднике — теперь он стал серым, и желтые пятна от пива и жира расцветали на нём акварельными узорами — был вышит тот же знак, что и на вывеске таверны.
Цветок сушеного хмеля и ведьмовская остроконечная шапка.
— Что-то хотели, благородные господа? — спросила женщина без особого интереса. — Есть пиво, подкисший вчерашний суп, позавчерашние оладьи и хлеб. Все за треть цены. Во время праздника нормальную еду раскупили, уж извините. Так что, как говорится, чем богаты…
— Спасибо, мы не голодны, — сказала Има и выразительно посмотрела на Моа.
«Ну? Ты так и будешь стоять и молчать?» — читалось в ее взгляде.
— Так чего ж вы тогда пришли? — хозяйка таверны зевнула.
— Я хочу увидеть ведьму, — потребовал Моа.
— Ведьму? — женщина наконец-то проявила хоть какую-то эмоцию.
Искреннее удивление.
— Ведьму, что живет здесь.
— Никаких тут ведьм не проживает, и не проживало отродясь. Вы что-то путаете, господин.
— Как же, путает! Мы ведь нашу таверну «Ведьминым притоном» в честь тебя и назвали, ха-ха-ха! Что поделать, если характер у тебя такой? Ведьмовской! — Развеселый мужской голос раздался из подсобных помещений, в которые уводил узкий проход за шкафами с посудой и выпивкой. — Все этот парень верно подметил… — Из темноты выбрался, отряхаясь, бородатый низкорослый мужичок. На спине он нес большой бочонок пива. — Вот, Амая, последний! Проклятая засуха нас доконает! Разоримся мы с тобой к концу этого года. Ох, разоримся!
— Каждый день так говоришь, и нечего! Не разорились, как видишь, — шикнула на него женщина и снова обратилась к гостям. — Так вы все-таки меня искали? И зачем?
Има ткнула Моа локтем в бок. Шепнула непонимающе:
— Так это она или не она?
— Нет, — раздался тихий ответ. И после уже хозяйке. — Извините, я, должно быть ошибся. Давно не был в этом городе.
Амая сперва нахмурилась, потом, внимательно оглядела лица и просияла.
— А я вас помню, господин. Вы тут у нас как-то останавливались.
— Останавливался… Здесь… — эхом повторил за ней Моа. — Останавливался… — Его память лихорадочно восстанавливала события, но ничего толкового из этого не выходило. — Это точно?
— Да. Я запомнила ваш голос и плащ, хоть лица вы и не показали. На втором этаже вы жили, в комнатке, что дальше всего от лестницы…
Они поднялись на второй этаж по шаткой лестнице с опасными ступеньками. Шаг за шагом.
Там взглядом открылся длинный коридор. По правую и левую сторону были двери — все они оказались закрытыми, на некоторых даже висели замки.
Амая говорила о последней двери. Эта дубовая тяжёлая дверь прятала за собой нечто судьбоносное, и от ощущения этой важности у Моа все тяжелело и тяжелело на душе. Плохие предчувствия сгущались все сильнее и сильнее.
Тишина повисла гнетущая…
И вот — оглушительный скрип петель. Шаги. Осторожно внутрь — что там ждет?
Всего лишь комната, которую давно не убирали. Рассохшаяся дверь скрипела на ржавых петлях, и её не получалось претворить до конца.
В комнате не было ничего: только несколько досок, подпертых камнями, изображали кровать. Окна без занавесок. Хлипкие половицы — одна из них вздрагивала, если на неё наступить…
Има взглянула на Моа с надеждой:
— Ну, что-то вспоминается?
— Да.
Моа пересек комнату от кровати к окну и обратно, постоял некоторое время в центре, огляделся по сторонам. Подошёл к импровизированной кровати, подергал доски, снова прошелся по полу туда-сюда. Наступив на шаткую половиц у, задумался, потом присел, подцепил пальцем доску и аккуратно вытащил её.
Отложил в сторону.
Има наблюдала за всем этим с настороженным любопытством. Она чуть не вскрикнула от волнения, когда в открывшемся проеме обнаружилось глубокая ниша, на дне которой виднелся какой-то чёрный свёрток.
Мода извлек находку и развернул без лишних промедлений. В ветхой тряпице хранился прозрачной, как лёд, кристалл. Стоило прикоснуться к нему, и он чуть заметно подсветился: внутри него что-то задвигались, заклубился бледный туман.
— Ты знаешь, что это? — Голос Имы прорвал гнетущую тишину.
— Это принадлежало одному из чародеев Мортелунда.
Моа не мог ошибаться. Магическую вещь он совершенно точно видел в руках у Полувия. Ее называли — «ледяной глаз». Согласно легендам, этот мощный кристалл является осколком Ледяного Сфинкса — божественного существа, жившего в холодных северных морях, за гранью реальности, у самого полюса… В редких трактатах о Севере писали, что Ледяной Сфинкс дрейфует среди айсбергов — спящих богов — все знает о настоящем, а также умеет заглядывать в будущее и прошлое…
— Для чего это?
— Чтобы узнавать правду.
Моа стиснул зубы. Жизненно важные воспоминания стаей бешеных мух бились за стеклом разума. И никак не могли вырваться наружу. Бесценный артефакт Полувия… Кто его принес сюда? Да, чего тут думать! Он сам, Моа, и принес… Убегая из Мортелунда, он захватил «ледяной глаз» с собой»…
Или ему позволили захватить?
— Моа, осторожно! — Има вдруг стукнула его по руке.
Кристалл упал на пол, а на ладони лича проступили черные пятна гнили. Комнату наполнил запах разложения…
— Проклятье! — Моа склонился над брошенным артефактом.
В глубине «глаза», за ледяными гранями, прорезалось вдруг лицо Полувия, и знакомый голос хрипло произнес:
— Где бы ты ни был… Ты должен исполнить мой приказ! Ты должен собрать солнечные королевские райсы, пока не наберешь их столько, что…
Монотонная речь чернокнижника заполняла все пространство — была тихой и одновременно оглушала. Но постепенно через нее прорезался голос Имы:
— Моа… Моа… Нет никакой ведьмы и не было… Это были неправильные воспоминания!
Кристалл вспыхнул ярким светом и потух…
Они так и сидели на полу, перед вскрытым чревом запыленного пола.
Солнце за окнами перевалило за точку зенита и, по вечернему потускнев, устремилось на запад.
— Кость в монетах, это кость дракона, — сказала Има, теребя пальцами свой медальон.
Он вернулся к ней и теперь блестел пуще прежнего.
— Да. И чем больше я добывал этой кости, тем сильнее этот дракон становился. И неуправляемее.
В голову Моа эта догадка пришла синхронно с Иминым предположением.
— Почему они выбрали именно тебя?
— Я не знаю, но… — Лич не закончил фразу — чутко, как пес, вскинул голову и прислушался к звукам за дверью. — Их только тут не хватало!
Ищейки пришли. Много. Человек десять, может, больше, и это значило, что настроились они решительнее обычного. Сейчас будет драка, и сработает ли драконья мощь, пока неясно. Нельзя допустить, чтобы сработала, иначе неконтролируемый монстр напьется невинной крови и наестся людского мяса…
И Има…
Ее в этой драке убьют. Целенаправленно. Она ведь Полувию не нужна.
Или случайно.
Лич медленно повернулся к своей спутнице. Она смотрела на него с тревогой, понимая, что сейчас произойдет нечто нехорошее.
Спросила с надеждой:
— Что мы будем де…
И не успела договорить. Магический импульс, сорвавшийся с руки Моа, лишил ее сознания и отшвырнул в сторону. Боевые заклятья не получается применять с осторожностью.
Уложив бездыханную девушку на кровать, лич кулем замотал ее в одеяло — авось, не обратят внимания! — и направился к выходу. Главное, чтобы ищейки не устроили бойню, чтобы дом не подожгли…
Их действительно оказалось больше десяти. Двенадцать. И тринадцатый — беловолосый старик с символикой Энолы на груди. Он смерил Моа довольным взглядом и тихо предупредил:
— У нас по всему городу боевые отряды, переодетые в разбойников. Станешь сопротивляться — плохо будет всем. Мы тебя ждали. Мы подготовились. Пойдем.
Има очнулась и села, глотая воздух.
За окном стояла теплая ночь, расцвеченная пестрыми городскими огнями. С первого этажа тащило запахом пригоревшей еды, и голоса раздавались, веселые, громкие.
А где Моа?
В памяти медленно раскрывалась перед глазами ладонь лича — расплавленная магией перчатка, сожженная до черноты кожа… И срывалось с нее боевое заклятие. Слишком слабое, чтобы убить. Слишком сильное, чтобы оставить в сознании. Моа вырубил ее? Зачем? Ах, да… Там, внизу, были ищейки! Точно…