– И вам, отец, – девочка, отойдя на несколько шагов, вдруг обернулась и произнесла, – кстати, отец Ксавьер, то яблоко было червивым.
И прежде, чем Чарльз успел что-то ответить, побежала к матери.
Легкая, но сильная рука сжала его плечо.
– Эрик, – Ксавьеру не нужно было видеть, он знал это прикосновение.
– Чарльз, – Леншерр все с той же нежностью во взгляде смотрел в голубые глаза священника. – Как ты? Не устал?
– Нет, я в порядке, спасибо.
Они свернули в сад. Прошли вглубь и тени ветвей скрыли их от посторонних глаз.
– Сегодня и правда все прошло очень удачно. Ты молодец, Чарльз.
– Я всего лишь помогал тебе, – Ксавьер хотел быстрее попрощаться, уйти от Эрика, но теперь – оставшись с ним наедине – не мог этого сделать, потому что это было сильнее него.
– Скромность – одна из твоих главных добродетелей, Чарльз. Ты побледнел, может тебе стоит пойти прилечь? Я сказал канонику, что последние дни тебе нездоровится, поэтому все оставшиеся на сегодня дела я взял на себя, а ты лучше отдохни. Я зайду к тебе вечером, хорошо? Может, проводить тебя до комнаты?
– Нет-нет, – Ксавьер боялся подумать о том, чтобы остаться с Леншерром один на один в замкнутом пространстве, – ты прав, кажется, у меня слабость, пойду прилягу.
– Увидимся, друг мой, – с беспокойством в голосе ответил Эрик, глядя в спину удаляющегося священника.
Вечером, как и обещал, Леншерр навестил Чарльза, который все это время провел в своей комнате, заперев дверь. Молодой священник на несколько часов забылся беспокойным сном, в котором его истязали ни то адские языки пламени, ни то длинные, музыкальные пальцы, скользящие по телу, обжигающие прикосновениями, заставляющие подаваться вперед и умолять о большем. Ксавьер проснулся расстроенный и, что привело его в ужас, возбужденный, и визит Эрика совсем его не обрадовал. Чарльз краем уха слушал Леншерра, который рассказывал о том, как прошел день и кого из прихожан он успел навестить, но даже не пытался казаться заинтересованным. Довольно быстро мужчина понял, что его не слушают, замолк и серьезно взглянул на священника.
– Чарльз. Чарльз! – ему пришлось повторить имя Ксавьера, потому что тот настолько углубился в свои безрадостные мысли, что перестал обращать внимание на то, что происходит кругом.
– Да, Эрик? Прости меня, пожалуйста, но я действительно неважно себя чувствую. Извини.
– Я тревожусь за тебя, – Леншерр встал со стула, положил свой розарий на стол и присел на кровать рядом с Ксавьером. – Что с тобой происходит? Я же вижу, что что-то случилось, ты мог бы со мной поделиться и…
– Ничего не происходит! – раздосадовано выкрикнул Чарльз, рассерженно сверкнув глазами. Резко вскинул низко опущенную до этого голову и понял, что оказался совсем рядом с Эриком. Слишком близко. – Уходи, Эрик. Уходи немедленно! Я хочу остаться один.
– Хорошо, Чарльз. Прости меня, пожалуйста, если я тебя чем-то обидел.
Мужчина поднялся и понуро пошел к выходу. Когда дверь тихо закрылась, Чарльз упал лицом в подушку и с ненавистью к себе подумал, что обидел человека, которого любил.
Чарльз правда не замышлял ничего дурного, когда перед самым сном увидел, что на столе лежат четки Эрика, которые он, судя по всему, забыл после вечерней ссоры. Чарльз немного пришел в себя, вернул прежнее самообладание и решил отнести вещь законному владельцу. Торопливо откинул одеяло, встал, поправив ночную рубаху, которая перекрутилась вокруг бедер, и подошел к столу. Осторожно взял розарий, взвесил на ладони, ощутив приятную тяжесть, обмотал вокруг запястья. Он замечал за собой, что всегда внимательно смотрит на то, как Эрик обращается с четками, как завораживающе медленно перебирает бусины длинными пальцами, как подносит крест к губам, бережно целует. В такие моменты Ксавьер чувствовал постыдное возбуждение. Вот и теперь залился краской смущения, поспешно стянул чужую вещь с запястья, которое словно горело, рассердился вдруг и на себя – за собственную слабость, и на Эрика – хоть его не в чем было винить. Торопливо и нервно распахнул дверь, решительно игнорируя неприятное ощущение от чьего-то пристального взгляда в затылок, выскользнул из комнаты и захлопнул дверь. Распятие на стене покачнулось.
Ксавьер всегда трепетно и с уважением относился к чужому личному пространству, никогда не забывал про этикет и элементарные правила хорошего тона, поэтому он никак не мог объяснить, почему в этот раз даже не постучал, прежде чем бесшумно раскрыть дверь в комнату Эрика. Шагнул внутрь и замер при виде открывшейся ему картины. Леншерр, видимо только вернувшись из ванной, стоял спиной к двери. И именно на его обнаженную спину и уставился Ксавьер. Свет от свечей причудливо играл на коже, отбрасывал тени, делая сильное, жилистое тело еще более пленительным. Капельки воды стекали к пояснице, и Чарльз опустил взгляд ниже. Судорожно втянул, казалось, раскаленный воздух сквозь стиснутые зубы, почувствовал, как вмиг покрылся тонкой пленкой пота. Жадно облизнул пересохшие губы, неотрывно глядя на ямочки на пояснице. Даже сейчас, в тот самый момент, когда уже не оставалось возможности юлить и выворачиваться, Ксавьер из последних сил врал себе, убеждал самого себя, что не смотрит с голодом и желанием на стоящего перед ним обнаженного мужчину. Что ладони не покалывает от тяги прикоснуться к влажной гладкой коже, что губы не покалывает при мысли о том, как сильно хочется собрать капельки воды этими самыми губами, сцеловать их, языком пройтись вдоль позвоночника до самых ямочек на пояснице, а потом медленно спуститься ниже. Нет, конечно же Чарльзу Ксавьеру не хотелось ничего такого, абсолютно точно нет. Вот только наливающийся тяжестью и жгучим, нестерпимым желанием член был абсолютно не согласен с малодушным, трусливым Ксавьером. Обнажившаяся головка мазнула по тонкой ткани рубахи, и Чарльз не смог сдержать жалобного всхлипа.
Эрик Леншерр ждал. Неторопливо проходился полотенцем по груди, животу и бедрам, когда почувствовал сквозняк от открывшейся двери, а потом спиной ощутил чужой взгляд. Он знал, что Чарльз принесет ему розарий, был уверен в этом, потому что успел изучить Ксавьера. И, в том числе, успел разглядеть то, что тот тщательно скрывал, пытался похоронить в себе. О, Эрик знал. Абсолютно точно знал, потому что сам глаз не спускал с благочестивого, целомудренного Чарльза, который с самой первой их встречи, которая состоялась в ту штормовую, страшную ночь, изводил, искушал Эрика. Своими выразительными, нежными взглядами заставлял Леншерра забыть, зачем он здесь. Это Ксавьер сбивал его с пути, дурманил голову и заставлял тело становиться бесконтрольным от желания. Леншерр злился на себя за такую реакцию, но ничего не мог поделать. Но теперь, когда Чарльз сам пришел к нему, Эрик не собирался упускать шанс. Он откинул полотенце куда-то в сторону и медленно повернулся.
– Закрой дверь.
Ксавьер, не смея отвести взгляд от спокойного, властного лица Эрика, разжал вспотевшую ладонь, дверь захлопнулась. Щелчок замка отрезал Чарльза от мира, который находился за пределами этой комнатки, от всех людей. Остался только он и Эрик.
Леншерр не двигался. Стоял, расслабленно опустив руки вдоль тела, грудь мерно вздымалась. Его выдавал только темный, голодный взгляд, жадно скользивший по телу Ксавьера. И этот взгляд заставлял Чарльза чувствовать себя обнаженным, открытым перед Эриком. Распятым.
– Я… Я… – кожа Чарльза полыхала. Он поверхностно, быстро дышал, то и дело скользя влажным языком по губам. – Я принес твой розарий.
Леншерр вскинул брови, уголки губ дрогнули и поползли вверх.
– Розарий? – повторил он, медленно приближаясь к Ксавьеру, распластанному по стене. – Спасибо, Чарльз, он нам пригодится.
Ксавьер в ответ лишь зажмурился, мелко дрожа всем телом и едва не рыдая от удушающего чувства стыда и возбуждения. Как он мог? Как мог захотеть мужчину? Поддаться похоти и зайти так далеко? Чарльз стыдливо отвернулся, сильнее вжался спиной в стену, словно хотел слиться с ней, пройти сквозь нее, исчезнуть, никогда больше не видеть Эрика, который стал свидетелем его слабости.
Леншерр с трудом мог контролировать свое возбуждение, которое с каждой секундой становилось все сильнее при виде испуганного, смущенного, но тоже возбужденного Ксавьера. Эрик вплотную подошел к мужчине, склонил голову и жадно втянул носом его запах. Коснулся губами виска, собирая соленые капельки, а после сжал подбородок сильными, цепкими пальцами, заставив повернуть голову обратно.
– Посмотри на меня, Чарльз, – Ксавьер только сильнее зажмурился и замотал головой, то ли показывая свое несогласие, то ли пытаясь избавиться от чужой хватки. – Посмотри на меня, – повторил Леншерр, чувствуя, как из груди вырывается нетерпеливый рык.
Чарльз резко распахнул влажные, слезящиеся глаза и умоляюще уставился на мужчину.
– Эрик… – начал было он, с трудом разлепив сухие губы, но Леншерр не дал ему договорить. Влажно лизнул алый рот, и воспользовавшись тем, что Ксавьер, вздрогнув, округлил его в изумленную “о”, резко, даже грубо проник языком внутрь, не давая Чарльзу отстраниться и разорвать их первый поцелуй. Молодой священник не умел ничего толком, поэтому сначала впал в ступор и, кажется, даже забыл, как дышать, а потом бестолково вылизывал чужой рот, скорее мешая, чем помогая процессу, низко постанывая. Эрик довольно рыкнул, прикусывая и без того красную губу, переместил руку с подбородка на шею Чарльза, большим пальцем поглаживая кадык, а вторую руку опустил вдоль руки Ксавьера, в которой тот по-прежнему сжимал четки, переплел их пальцы, задевая холодные бусины.
– О, Эри-и-ик… – Чарльз за талию притянул мужчину ближе, вжал в себя, и, почувствовав упирающийся в бедро чужой горячий член, сочно, гортанно застонал в губы довольно улыбающегося Леншерра.
Они беспорядочно лапали друг друга, наконец дорвавшись, толкались бедрами навстречу, и мокро целовались, сталкиваясь языками. У Ксавьера кровь шумела в ушах и дыхания совсем не хватало, но он бы скорее умер, чем оторвался от восхитительно пахнущего, притягательного, страстного и не менее потрясающего на вкус Эрика. Леншерр же, так или иначе, был ведущим, направлял неопытного, нетронутого никем ранее Ксавьера. Поэтому он недвусмысленно переместил руку Чарльза со своей поясницы на пах, где истекал смазкой уже твердый член. Чарльз ойкнул, смешно округлил глаза и неуверенно сжал кулак. Он был совершенно неопытен, даже если вопрос касался самоудовлетворения. Ксавьер избегал прикасаться к себе, потому что считал это грязным, порочным и грешным действом, поэтому не знал толком, как сделать так, чтобы Эрику было хорошо.
– Сожми кулак сильнее, – Леншерр внимательно смотрел в лицо Ксавьера, впитывал все его эмоции, пил тихие стоны и жадно ловил горячее дыхание. Может разум Леншерра был настолько затуманен желанием и возбуждением, но он просто плавился в мягких, волшебных руках Чарльза. Хрипло, несдержанно стонал в ответ на каждое неуверенное, неумелое движение. Чарльз так старательно, так искренне хотел доставить Эрику удовольствие, что все остальное не имело особого значения.
– Я… Я сейчас, уже почти, – хватило Леншерру сил прохрипеть, уткнувшись Чарльзу в висок, и последний раз толкнуться бедрами в любовно сжимающую его ладонь. Чарльз быстро-быстро закивал, судорожно облизывая вмиг пересыхающие губы. В следующую секунду из горла Эрика вырвался длинный, грудной стон, а Чарльз не смог сдержать тихого вскрика, когда на его пальцы осели густые белые капли.
Они какое-то время постояли, соприкоснувшись взмокшими лбами, обмениваясь жарким дыханием и пытаясь отдышаться. Чарльз был весь мокрый от пота, ночная рубаха неприятно перекручивалась вокруг все еще возбужденного тела, он неловко пошевелился, пытаясь держаться прямо на ватных ногах. Эрик отстранился от него, мазнул губами по щеке, высвободил руку из ладони Чарльза, вернул четки на привычное место – запястье левой руки, и прежде, чем Ксавьер успел открыть рот, опустился на колени.
– Нет-нет-нет, Эрик… Прекрати, перестань… Эрик… – Чарльз ошарашено замолк, тоненько заскулив сквозь зубы. Загривок и виски взмокли еще сильнее, одежда намертво прилипла к влажной спине.
Леншерр, заставив его сжать в кулаках ткань рубахи, коснулся губами мокрой, истекающей смазкой чувствительной головки.
– Эрик…
– Тш-ш, тихо, Чарльз.
Мужчина продолжил водить губами по члену, целовал влажно, а потом отстранился от едва стоящего на ногах Ксавьера. В тишине, нарушаемой лишь рваным дыханием Чарльза, чуть слышно звякнул розарий, который Леншерр легким, едва уловимым движением скинул с запястья.
– Что ты собираешься делать, Эрик? – задыхаясь, прошептал священник, с нескрываемым ужасом глядя, как Леншерр обматывает четки вокруг основания его члена.
Холодный металл крестика коснулся поджавшихся яичек, и дрожь пробила Чарльза с новой силой; он не знал, от чего его трясет сильнее – от осознания того, что они с Эриком делают, или от того, что ему никогда не было так хорошо.
– Потрясающе, – прошептал стоящий на коленях мужчина, вскинув голову и пораженно глядя священнику в глаза, – потрясающе и вместе с тем ужасно. Мы совершаем страшный грех, ты знаешь это, Чарльз?
Сильнее затянул четки и насадился ртом на член, медленно опустился до основания, хлюпая слюной и давясь стонами, ласково сжал яички. Ксавьер, почувствовав контраст между холодными бусинами и горячим, опаляющим горлом, зажал рот рукой и кончил глубоко в глотку Леншерра, напрасно пытаясь заглушить рвущиеся наружу стоны и всхлипы.
Эрик проснулся, когда на горизонте только едва виднелась светлая полоса. Небо было темного, чернильного цвета. Чарльза в кровати не оказалось. Они провели эту ночь вместе. Эрик ненасытно, без устали ласкал, гладил и целовал чувственное, податливое тело любовника. Низ живота налился приятной тяжестью, когда он вспомнил, как сладко стонал и выгибался под ним Чарльз, как благодарно принимал каждое прикосновение, каждую ласку. Как раскраснелась бледная, нежная кожа, и как Ксавьер вздрагивал и ловил ртом воздух, когда Леншерр оставлял на нем следы от поцелуев-укусов. Эрику досталось сокровище. Леншерр провел рукой по остывшей половине постели и поднялся. Подумал сначала надеть только ночную рубашку, но уже догадывался, где искать Чарльза, поэтому сверху накинул плащ. Вышел на тихую ночную улицу и направился в сторону церкви. Чарльз оказался внутри, как и предполагал Леншерр. Священник ничком лежал на каменных ступенях, которые вели к алтарю. Эрик с тревогой подумал, что он без сознания, но приблизившись, заметил, что Чарльз мелко вздрагивает всем телом.
– Чарльз, – Леншерр торопливо опустился рядом на колени, – что ты тут делаешь? – Коснулся чужого плеча и услышал тихий всхлип.
Ксавьер поднял лицо и на Эрика взглянули полные боли и слез глаза.
– Чарльз, – Леншерр вдруг испугался, – что случилось? Почему ты плачешь? Я… Я сделал тебе больно?
– Он накажет нас, Эрик, – захлебываясь рыданиями, прошептал мужчина, – я пришел молить о прощении, но невозможно найти слова, которые бы оправдали нас. Мы с тобой не ведали, что творили, мы…
– Неправда, Чарльз, – резко оборвал его Леншерр. – Неправда. Я не боюсь предстать перед Богом и признаться в том, что полюбил мужчину. Не боюсь и отречься от Него, если наша любовь – грех в Его глазах.
– Не говори так, не говори этого, Эрик! – горестно вскрикнул Ксавьер, закрывая лицо руками. – Он накажет тебя, подвергнет самым страшным пыткам.
– Мне все равно, – упрямо повторил мужчина. – Мне не нужна вера, и Бог не нужен тоже, если придется отказаться от тебя. Я готов отречься от них, но только не от тебя. Не от нас.
Чарльз слепо смотрел на Эрика неверящим, умоляющим взглядом. Он хотел закрыть уши, чтобы не слышать вкрадчивого шепота, но в глубине души уже безоговорочно верил тихим речам, готов был оставить все, лишь бы быть с Эриком.
– Возьми меня за руку, Чарльз, – настойчиво продолжал мужчина, протягивая свою ладонь священнику, – и следуй за мной. Что может быть сильнее нашей любви? И в чем здесь моя вина и мой грех? В том, что я всем сердцем полюбил другого человека? В том, что он тоже мужчина? Я не признаю своей вины, не раскаиваюсь и не прошу Его простить меня, нет. Я остаюсь верен тебе. Скажи же мне, Чарльз, ты со мной? Прими меня и мою любовь, доверься мне и последуй за мной. Это все, чего я хочу. Чарльз?