– Вот и всё, Поттер. Видите, вы даже ничего не взорвали, – снисходительно комментирует он, убирая руку, а я прикипаю взглядом к его изящной кисти, и мне нечем дышать. – Идите. Надеюсь, теперь вам хватит материала и опыта для того, чтобы превратить написанный вами бред в достойную работу.
И только когда я замираю перед дверью, я вдруг вспоминаю о вопросе, который хотел ему задать.
– Сэр? – выходит робко и глупо, будто я – нашкодивший первокурсник. Видимо, Снейпу приходит на ум та же мысль, потому что он насмешливо заламывает бровь и смотрит на меня со снисходительным весельем.
– Что вам, Поттер? Забыли, в какую сторону открывается дверь? – вежливо интересуется он. Я глажу кончиками пальцев дверную ручку, а потом всё же решаюсь:
– Почему вы решили заниматься со мной?
Он молчит. Мне даже начинает казаться, что он попросту не услышал вопроса, так внимательно он вглядывается в свои бумаги, но Снейп всё же отвечает – с видимой неохотой:
– Причины моих действий не должны беспокоить вас, Поттер, пока действия эти несут в себе благо для вас.
Мне хочется сказать, что уж кто-кто, а он до этого точно не стремился мне помогать, но волна магии лёгким дуновением ветерка отворяет дверь, и мне ничего не остаётся, кроме как послушаться этого молчаливого приказа оставить его в одиночестве.
За эту работу я получаю оценку П, и Слизнорт добрые двадцать минут распинается о том, что мне достался талант матери. Зелье я дарю кому-то из гриффиндорцев – мальчишкам, похожим на братьев Уизли. Они точно используют этот подарок много эффективнее, чем когда-либо мог я.
Моя первая неделя в Хогвартсе подходит к концу. Но, странное дело, я всё ещё чувствую себя здесь лишним, словно битва разделила меня и тех, кто не видел её.
Я делюсь этими мыслями с Невиллом и Луной, пока мы греемся на ленивом сентябрьском солнце. Они понимают, хотя, разумеется, этого не говорят – но мне достаточно видеть их глаза, у восемнадцатилетних подростков не должно быть таких взрослых взглядов: взглядов тех, кто измучен жизнью. Невилл сжимает пальцы Луны, будто боится, что она исчезнет, а моя безумная подруга что-то задумчиво мурлычет себе под нос, прижимаясь щекой к его плечу. И я поневоле ощущаю себя третьим лишним, каким ощущал, когда Рон вот так же обнимал Гермиону.
– Тебе нужно кого-то найти, Гарри, – вдруг говорит Невилл, и я вздрагиваю, приходя в себя; смотрю на него со скепсисом и удивлением. Кого-то найти… У меня была Джинни, друг. Это не помогает – по крайней мере, не мне.
– Не нужно, – вдруг мелодично произносит Луна, открывая огромные глаза, подёрнутые дымкой мечтательности, и её взгляд поражает меня нежданной проницательностью. Луна улыбается, но выходит как-то загадочно, будто она знает то, чего не знаю я. Мне в очередной раз приходит на ум, что в её роду, должно быть, были предсказатели или кто-то вроде – слишком глубокое, неподвластное мне, Невиллу и всему Хогвартсу знание прячется в её взгляде. Она подмигивает мне, тут же становясь привычной Луной Лавгуд, девочкой, верящей в мозгошмыгов и нарглов, и говорит:
– Он уже нашёл. Правда, Гарри? Ему осталось только принять это.
И я не знаю, говорит она обо мне или о…
Одёргиваю себя почти испуганно, как богохульствующий верующий, и поспешно меняю тему. Луна охотно поддерживает разговор о преподавателях, но с губ её не сходит та же потусторонняя улыбка, и я вздыхаю с облегчением, когда рядом с нами садится Джинни и взгляд Луны переключается на неё.
Мы сидим так, вчетвером, под раскидистым деревом у озера долго – уходим лишь тогда, когда профессор МакГонагалл окликает нас и, чопорно поджимая губы, сообщает, что через полчаса отбой. Джинни ойкает, вскакивает на ноги, отряхивая мантию от сухих листьев, и уносится первой – должно быть, бежит к Дину. Невилл и Луна уходят следом; друг поворачивается, смотрит на меня чуть удивлённо, спрашивает:
– А ты, Гарри? Не идёшь?
– Я чуть позже, – машу им рукой и виновато улыбаюсь в ответ на внимательный взгляд МакГонагалл. К счастью, она не читает мне нотаций – кивает чему-то своему и уходит. А я сижу в одиночестве, подтянув к груди колени, смотрю на озеро, и долгожданная тишина ласкает мне уши. Уже после, когда я возвращаюсь в замок, я замечаю одинокую фигуру, бредущую к воротам. И едва заметно усмехаюсь, когда блёклый свет фонаря выхватывает платиновые пряди. Похоже, у нас с Малфоем больше общего, чем можно было представить. Поравнявшись с ним, я киваю в знак приветствия, и он кивает в ответ. Мы не говорим друг другу ни слова, будто боясь разрушить драгоценное молчание. Но на прощание – впервые – пожимаем руки, и ладонь Драко в моей оказывается прохладной и сухой, а его рукопожатие – неожиданно крепким.
Когда я поднимаюсь в спальню, все уже спят: и Невилл, и Дин, и какой-то мальчишка, занявший место Рона. Тем лучше. Переодеваюсь, ложусь в постель, задёргиваю полог и долго шепчу одними губами, не доставая из мантии палочку, заклинания. Если я и кричу этой ночью, никто не просыпается и не идёт будить меня.
А утром, на завтраке, сидя рядом с Невиллом и Джинни и намазывая джем на тост, я краем уха улавливаю тихий разговор двух третьекурсниц. Они обсуждают Снейпа (естественно, те, кто застал его во времена преподавания зелий, недолюбливают новоиспечённого директора). Совершенно случайно выхватываю несколько фраз из диалога.
– Говорят, что его уберегли от обвинения и заточения в Азкабане только показания Гарри Поттера, – шепчет одна, и мне хочется спрятаться под мантией-невидимкой, только бы они не кидали на меня изредка короткие взгляды. – Ты же заметила, что он всегда ходит в одежде с длинным рукавом? Папа говорит, что…
– Гарри! – меня отвлекает Невилл, толкает в бок, склоняется ближе. У моего друга на скулах – некрасивые яркие пятна румянца, он явно смущён, но всё равно говорит твёрдо:
– Что ты написал в работе по Истории Магии? Как ни стараюсь, никак не могу расписать на два фута… буквально несколько дюймов осталось. Можно посмотреть твою?
– А, да, конечно, – и я отдаю ему свиток, а потом закрываю глаза. Неожиданное решение возникает в голове спонтанно, но оно – я чувствую – правильно. Я должен был сделать это ещё давно… лучше поздно, чем никогда, верно? После завтрака я жду у дверей, натянуто улыбаясь кидающим на меня удивлённые взгляды студентам. Снейп покидает Большой Зал последним. Я коротко дотрагиваюсь до его запястья, тут же отдёргивая пальцы, он смотрит на меня удивлённо:
– Вы что-то хотели, мистер Поттер?
– Могу я сегодня зайти к вам, сэр? – голос почти не дрожит. – Мне нужно с вами поговорить.
Он оглядывает коридор, как будто мы обсуждаем что-то запрещённое или секретное, пытливо смотрит на меня. Не знаю, что он находит в моём лице, но Снейп отрывисто кивает и произносит:
– Я освобожусь только к девяти. Если такое время устроит вас, мистер Поттер…
– Устроит! – восклицаю с таким жаром, что он насмешливо вскидывает бровь – фирменный жест, который я… чёрт. – Тогда я приду в девять, сэр!
– Не опаздывайте, – коротко отвечает он и уходит. Я привычно смотрю ему, высокому и очень худому, вслед, и странная радость, пришедшая не к месту и не ко времени, греет мои рёбра.
Без пяти минут девять я стою у двери кабинета директора, теперь находящегося в подземельях, и моё глупое сердце колотится где-то в горле, как будто это великий подвиг и великая смелость – постучать в дверь. Пальцы, когда я сжимаю их в кулак, немного дрожат, карман брюк оттягивает полузабытый подарок, который теперь нужно вернуть владельцу. Я дожидаюсь тихого «Войдите», и дверь едва слышно скрипит, закрываясь за мной. Здесь царит полумрак, на столе – куча бумаг, не разобрать с такого расстояния ничего, одно видно: его размашистая подпись. Снейп движением руки приглашает меня опуститься на стул и, когда я делаю это, осведомляется:
– Итак, о чём вы хотели поговорить со мной, мистер Поттер?
Я непослушными пальцами выуживаю из кармана брюк крохотный флакон. За прозрачным стеклом – маленькая белая буря завихрений, будто кто-то запер в хрустальной оболочке дым, и теперь дыму не терпится выбраться наружу. Там, в углу, загадочно мерцает знакомый мне думосбор, и я тихо говорю, протягивая флакон Снейпу:
– Это ваше. Я должен был вернуть ещё давно, но…
Он не меняется в лице и никак не выдаёт своих эмоций, но в глубине чёрных, как его мантия, глаз что-то мелькает. Снейп принимает у меня флакон и долго вертит его в руках, будто успел забыть, что это и впрямь принадлежит ему. А потом поднимает голову и огорошивает меня вопросом:
– Вы показывали это кому-то ещё?
Голос отказывается мне подчиняться, в горле пересыхает, и я могу лишь отчаянно замотать головой, отчаянно вцепившись в дерево подо мной. Наконец размыкаю сухие губы, выдавливаю жалкое и глухое, так похожее на оправдание:
– Нет, что вы, я бы не мог… это же ваше, и я…
– Не стоит так нервничать, мистер Поттер, – спокойно произносит он, а после вдруг говорит:
– Я видел вашу маму.
И я позорно охаю, поспешно прижимаю ладонь ко рту, смотрю на него с недоверием, изумлением, растерянностью, всё мешается в сумасшедший коктейль, а он, сидящий столь же ровно и смотрящий столь же спокойно, поднимает вверх ладонь, и этот жест неожиданно успокаивает меня, приводит в чувство, как пощёчина. Тру виски, смотрю на него почти жалобно, одними губами прошу: объясните.
И он объясняет.
– Думаю, я действительно умер тогда, в Визжащей Хижине, – говорит Северус Снейп, которого я не узнаю, и задумчиво касается пальцами скрытой под высоким воротом шеи – там, я знаю, уродливое переплетение шрамов. – И смерть была для меня счастливым избавлением от жизни. Я мечтал о ней, я, можно сказать, сам позвал её.
– Вы… – я пытаюсь что-то сказать, но он останавливает меня, вскидывая бровь. И продолжает:
– Вы, возможно, не поймёте меня, мистер Поттер. Вы молоды, в вас бурлит юношеское стремление познать всё, перед вами целая жизнь – счастливая или нет. За вашими плечами слишком мало грехов, чтобы они стали тяжёлой ношей. Поэтому, оказываясь на перепутье, вы раз за разом выбирали жизнь. Я, оказавшись там, хотел выбрать смерть.
Меня что-то душит – то ли жестокий цинизм его слов, то ли стыдные, глупые слёзы, которые я хочу затолкать куда-нибудь поглубже, чтобы они не нашли выхода и умерли во мне.
– А потом я встретил вашу маму, – говорит он, и в его равнодушном взгляде на секунду появляется глухая нежность; такая бывает, когда вспоминаешь о старой мечте. – И она попросила меня выжить. Выжить во что бы то ни стало, чтобы помочь вам.
Мне?
– Разумеется, – на его лице снова маска безразличия, – это было эгоистично и несправедливо с её стороны – требовать от меня подобного.
Но первой любви сложно отказать, правда, Снейп? Вот зачем ты предложил мне помощь – из-за просьбы единственной женщины, которую ты любил. Выходит, и любишь до сих пор… от этого мне дурно.
– Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Поттер, – говорит Снейп, едва ощутимо касаясь моей руки, – что дело не только в просьбе Лили. Вы до жути напоминали мне Джеймса всё время учёбы здесь – дерзость, нахальство, полное пренебрежение правилами… – щекам горячо, будто он уличает меня в дурном поступке. – Теперь я наконец-то вижу вас. Вы повзрослели, хотя и заплатили за это огромную цену, вы наконец расстались с юношескими иллюзиями.
– Я больше не ненавижу вас, – говорю раньше, чем успеваю обдумать эти слова, и Снейп усмехается чему-то своему.
– Я знаю, – просто отвечает он и переводит взгляд на флакон, который до сих пор держит в руке. – И ещё, Поттер… спасибо.
С этого начинается наша странная, до конца непонятная даже нам самим дружба.
========== Часть 2 ==========
– Гарри! Не спи! – Невилл толкает меня локтём, и я вздрагиваю, поднимая голову. Биннс монотонно насвистывает какую-то мелодию под аккомпанемент скрипов десятка перьев – кажется, у нас контрольная работа… Опускаю голову – я уснул на листе пергамента, на котором написана разве что моя фамилия. Всё равно не вспомню ничего – голова тяжёлая, мучительно хочется спать. Невилл шепчет мне тихо:
– Чем ты занимался ночью, раз сейчас засыпаешь?
Я против воли улыбаюсь – если бы я сказал, что я делал, Невилл… Его глупый детский страх перед Снейпом никуда не делся: Невилл до сих пор прячет глаза, когда мимо него проходит директор. Представляю его реакцию на ответ о том, что всю ночь я учил бывшего профессора Зельеваренья игре в карты – маггловская забава оказалась неожиданно увлекательной, и к утру он разделал меня под орех. А когда я, зевая в кулак, предложил ещё партейку, сурово поджал губы, становясь похожим на того Снейпа, которого я когда-то ненавидел, и строго ответил:
– Идите спать, Поттер.
И я пошёл, хотя трёх часов сна мне не хватило. И сейчас меня накрывает сонное оцепенение.
– Сдаём работы! – объявляет Биннс, и меня не мучает совесть, когда я отдаю ему пустой лист. Пускай. История Магии никогда не была моей сильной стороной.
На перемене мы с Невиллом выбираемся к озеру, но на этот раз ненадолго – ноябрь приносит с собой холод и первые заморозки, под ногами хрустят листья – сплошь в прожилках инея. Мы стоим у озера, наблюдая за ленивым плаваньем огромного кальмара, и молчим, а потом Невилл осторожно, пытаясь быть деликатным, спрашивает:
– Ты кого-то нашёл?
– Что? – я по привычке поправляю очки и рассеянно смотрю на него. Друг тушуется, трёт затылок ладонью и оправдывается:
– Ну, ты в последнее время так сияешь, что я… решил, что ты влюбился.
– Глупости, Нев. У меня просто хорошее настроение, – ложь слетает с губ легко, но внутри на секунду всё сжимается. Я не хочу об этом думать и не думаю – так не заставляй хотя бы ты, дружище.
Мы молчим, возвращаясь в замок и добираясь до кабинета Прорицаний (лучше они, чем Нумерология или Руны), и Невилл изредка косится на меня, как человек, который обидел кого-то, а теперь не знает, как извиниться. Мне жаль, что я вызвал у него это чувство, но я молчу тоже – Нев разбередил осиное гнездо.
Трелони, ни капли не меняющаяся от раза к разу – разве что её шарфы становятся всё более яркими, а очки, если это вообще возможно, всё более огромными, – встречает нас потусторонними завываниями и обещаниями смерти. К счастью, на этот раз безвременную кончину пророчат не мне, но я не интересуюсь личностью счастливчика. Сажусь позади белой, как простыня, Лаванды Браун и беру в руки чашку – гадание по чаинкам жутко скучное, но, кажется, у Трелони закончились варианты.
– Откройте учебники и постарайтесь определить, что ждёт вас впереди. Пусть магия чаинок поможет вам узнать ваше будущее… – замогильным голосом вещает Трелони. Симус склоняется к самому уху Парвати и тихо шепчет ей:
– Чаинки говорят мне, что ты согласишься сходить со мной на свидание.
Что отвечает ему покрасневшая Патил, я уже не слушаю – от выпитого чая чуть горчит на языке, а в чашке – расплывчатые контуры чего-то непонятного. Я не силён в Прорицаниях, но знаю Трелони; когда она приближается ко мне, чтобы взять чашку, я жду завываний и обещаний гибели, но она вдруг улыбается мечтательно и произносит с придыханием:
– О, мой милый мальчик… Вижу, – тонкие пальцы оглаживают ободок чашки, – тебя ждёт великое чувство…
– Любовь? – восторженно восклицает Лаванда, с завистью глядя на меня, но Трелони качает головой, поправляя бахрому на шали:
– Необязательно, дорогая.
Я чувствую только неожиданное и мучительное раздражение – и заталкиваю его поглубже, но оно всё равно щекочет мне нервы.
Со Снейпом мы встречаемся, когда у него нет дел; директор Хогвартса – чертовски ответственная должность, его часто не бывает в замке, а иногда он появляется только для того, чтобы разобраться с бумагами, и тогда ему не до всяких мальчишек вроде меня. Я не обижаюсь – у меня есть Нев и Луна, а ещё я вновь начинаю общаться с Джинни, с которой так резко и болезненно порвал в прошлом году; теперь, когда у неё есть Дин, она не таит обиды и не злится на меня – иногда я помогаю ей с уроками. И всё же, странное дело, со Снейпом мне проще, чем со всеми моими друзьями. Он не требует от меня откровенности или соответствия каким-то представлениям, он просто есть – строгий и немногословный. И я влюбляюсь в него такого, как глупый ребёнок. Которым, по сути, для него и являюсь.