Народ собрался быстро: видимо, вечер пятницы у многих проходил не слишком увлекательно. В комнате погасили свет и задёрнули шторы — кто-то загорелся идеей посмотреть ужастик.
— Боже, кошмар какой, — воскликнула Альма, когда на экране в очередной раз появился видеоролик с подвешенными на дереве людьми. — Меня сейчас стошнит!
— Ну, это фигня, — рассмеялся Густав, устроившийся на полу перед телевизором и жевавший попкорн. — Вот в моём любимом фильме…
— Заткнись, — девушка рассмеялась и бросила в его сторону подушкой. — Не надо пересказывать мне этот кошмар ещё раз.
— Ты про тот фильм, где из чувака сделали моржа? * — как бы невзначай напомнил я.
— Разумеется. Ну что, Альма, может, заценим?
Альма его проигнорировала. На самом деле, Густав ей очень нравился, а он практически никогда не вёл себя серьёзно по отношению к ней — в этом была вся проблема. Ева как-то обмолвилась мне, что не понимает, почему её подруга всё ещё с ним встречается и не пошлёт куда подальше. Дело в том, что Альма была кем-то вроде знаменитости в нашем городке. В двенадцать лет её пригласили для съёмок в рекламе, и с тех пор она грезила карьерой фотомодели. Если зайти в тороговый центр на Рипваген, можно увидеть плакат, где Альма, с безупречно уложенными светлыми локонами, позирует в лыжном костюме.
Пока главный герой фильма выяснял отношения с женой, я успел сходить на кухню и зажевать пару кусков остывшей пиццы. Потом в голову мне пришла очередная замечательная идея. Я выдавил на руку немного кетчупа — будто кровь — и медленно проскользнул обратно в комнату. Густав сначала удивлённо вскинул брови, но ничего не сказал. Я незаметно подошёл к Альме — она не отрывала взгляда от экрана — и положил руку ей на плечо. Она громко завизжала, и все вокруг расхохотались.
— Опять твои дурацкие шутки! Ты невыносим!
— Расслабься. Это всего лишь кетчуп.
— Что у вас здесь происходит? — Маттиас вошёл в гостиную и смотрел на Альму, которая ещё несколько раз чертыхнулась.
— Ничего особенного, — беззлобно фыркнула она. — Ханнес ведёт себя, как полный кретин. Можешь оставить пакет на кухне. Спасибо, что купил фруктов.
— Не за что, — улыбнулся он и, подхватив пакеты из «Виллис», направился на кухню. Я заметил, что Маттиас больше не носил перевязку: почти две недели он не снимал её из-за выбитых суставов.
— Ладно, ребята, я в ванную, — проворчала Альма, поднимаясь с дивана. — Мои волосы все в кетчупе.
— Иди, — бросил ей вслед Густав. — Не хочу, чтобы ночью от тебя несло помидорами.
Сам я пошёл на кухню вслед за Маттиасом. Сложно сказать, зачем. Фильм смотреть не хотелось, выходить на улицу, чтобы покурить, — тоже. Вообще, последние пару недель из-за постоянных нравоучений дома и в школе настроение становилось всё более скверным. Я пытался вести себя как обычно: никому и никогда не признался бы, что у меня какие-то проблемы в отношениях с отчимом, которые могут по-настоящему выбивать из колеи. В конце концов, даже если домашние докучают, что толку жаловаться на них друзьям? Даже после потрясающего свидания или вечеринки приходится возвращаться к долгим разговорам о будущем — взрослые лучше знают, что тебе нужно — переваренным спагетти и Ларсу, который вытирает рот рукавом за ужином.
— Хочу пить, — зачем-то оправдал своё присутствие я и, смыв с руки следы кетчупа, начал искать кружку в посудном шкафчике. Все полки оказались пустыми: гости давно растащили всё под колу.
— Держи, — Маттиас протянул мне один из только что купленных пластиковых стаканчиков.
— Спасибо.
Одноклассник продолжил выкладывать яблоки в вазу, и я молча наблюдал за ним, потягивая холодную воду.
— Сегодня опять будешь ошиваться возле Евы, да?
— Разумеется. Я прихожу на вечеринки, чтобы позлить тебя, — усмехнулся Маттиас.
— Так я и думал, — невольно улыбнулся я.
— Ханнес, расслабься, ладно? — раздражённо произнёс он. — Мне не нравится Ева.
— Ты сейчас серьёзно?
— Вполне. Так что можешь не превращать следующий урок физкультуры в дуэль.
Тогда я почувствовал себя глупо. Во-первых, если он говорил правду, моё поведение должно было показаться ещё более идиотским, чем оно было на самом деле. Во-вторых, я изводил его из-за девушки, которой был отвратителен, причем она заявила об этом на глазах у всего класса. Сложно сказать, переживал я из-за расставания с Евой или нет: то ли она слишком меня выбесила, то ли остальные проблемы вышли на первый план.
— Послушай… Прости, ну, за волейбол и всё такое…
— Ничего, — отмахулся Маттиас, — это ерунда.
— Почему ты такой… странный? — так и не подобрав подходящего синонима, выпалил я.
— Странный?
— Ну… На твоём месте я не стал бы даже разговаривать со мной, наверное. Как будто тебе всё равно на мои выпады и…
— Мне не всё равно. Поверь, было неприятно, когда ты подкарауливал меня у школы или пытался выбить мне пальцы, — спокойно ответил он. — Но мне всегда казалось, что у твоей агрессии есть причина. И она не во мне.
— А не пошёл бы ты со своим психоанализом? — вспылил я.
Неприятное чувство, когда кто-то едва знакомый анализирует твои поступки. И ещё неприятнее, когда попадает в точку. Сразу задумываешься: а каким меня видят другие люди? Учителя? Одноклассники?
— Это ты пришёл поговорить со мной. Если хотел извиниться — можешь идти, извинения приняты.
— Вообще-то я пришёл за пивом, — солгал я. — Отойди от холодильника.
Порывшись на полках, я нашёл несколько бутылок «Карлсберга».
— Вы идёте? — на кухню заглянула Альма. — Мы играем в «Бутылочку». Фильм скучный до жути.
— Иду, — кивнул я.
— Нет, — рассмеялся Маттиас. — И не проси.
— Ну почему? — расстроилась Альма.
— В нашей школе только один человек, которого я хочу поцеловать, — в конце концов ответил Маттиас. — Но это будет не сегодня.
Альма тут же попыталась угадать, кого он имел в виду. Чьи имена только не перечисляла — одноклассницы, практикантки… Я же вернулся в комнату, прихватив пиво для себя и Эрика. Меня по-настоящему пробрало при мысли, что Маттиас сказал это для меня. Если бы он всего лишь не хотел играть, не стал бы говорить загадками. К чему провоцировать чужое любопытство?
Я никогда не отличался талантом к прочтению чужих эмоций. Часто случалось так, что кто-то из моих знакомых начинал встречаться, а я узнавал об этом далеко не сразу. Обычно я не замечал, как кто-то смотрит друг на друга, изменения интонаций или флиртующего тона. Но с Маттиасом почему-то было проще: иногда я ловил на себе его изучающий взгляд, когда оказывался с ним в одном помещении. Он часто приходил на футбольные матчи, когда играла наша команда, а ещё однажды отвлёк учителя на важном тесте — я выронил шпаргалку. «Он хотел, чтобы я услышал его», — подумал я и решил, что сошёл с ума, потому что одна мысль об этом взволновала сильнее, чем перспектива исключения из школы.
Комментарий к 2. Fiske
Сконе - лен (провинция) на юге страны.
Гётеборг - город в Швеции.
Ханнес имеет в виду фильм “Бивень”, реж. Кевин Смит. Это арт-хаус, смотреть на свой страх и риск.
========== 3. Det kan ingen doktor hjalpa ==========
Впервые за несколько лет меня не включили в основной состав футбольной команды. На тренировках я часто пропускал голы, и Эрика попросили заменить вышедшего из строя — по словам тренера — вратаря. Сидеть на скамейке запасных всю игру — хуже унижения не придумаешь. Я предпочёл вообще не идти на матч: лучше так, чем сидеть в стороне, как неудачник. Чтобы убить время, я взял с собой книгу, но не прочёл ни одной страницы: бывает, читаешь одни и те же строки несколько раз, и всё равно не понимаешь, о чём шла речь. Вместо этого я вышел на задний двор и подошёл к столикам для пикника. Пришлось подстелить олимпийку, чтобы сесть: деревянная лавка сильно отсырела. Некоторое время я бестолково щёлкал завалявшейся в кармане зажигалкой, поднося её максимально близко к ладони.
— Ханнес, — окликнул меня знакомый голос.
— Ты что здесь забыл? — неприветливо отозвался я. Из-за того, что Маттиас меня позвал, я отвлёкся и немного обжёг палец.
— Альма сказала, что ты где-то в школе. Все ищут тебя.
— Зачем? — я приложил обожжённый мизинец к холодной поверхности стола.
— Не знаю, — пожал плечами Маттиас. Он прервался, чтобы застегнуть верхнюю пуговицу. Ему явно было холодно: кончик носа начал краснеть. — Тренер считает, что ты должен там быть.
— Мне плевать, что он там считает, — зло огрызнулся я, нарочно щёлкнув зажигалкой прямо у него перед носом.
— Не надо на мне срываться.
— Не разговаривай со мной, если что-то не нравится. Я ушёл, чтобы побыть один.
— Если бы ты хотел побыть один, уехал бы домой и заперся в своей комнате. Ты хочешь, чтобы за тобой прибежала вся команда и умоляла вернуться.
— Поздравляю с пятёркой по психологии. Иди, а то тебя тоже потеряют, и всю школу хватит инфаркт.
— Прекрати, — отмахнулся одноклассник и сел рядом со мной. Пока он говорил, я поднял с земли пожухлый кленовый лист и подпаливал его с разных сторон, и вскоре он совсем рассыпался. Маттиас некоторое время наблюдал за этим бесполезным занятием, а потом снова заговорил. — Знаешь, не хочу больше скрывать: ты мне очень нравишься… Но есть как будто два человека: один смешит весь класс и его все обожают. А есть тот, который злится непонятно на что, — прошептал он и сделал то, чего я никак не ожидал — аккуратно провёл холодными пальцами по моей скуле и наклонился чуть ближе. Тогда я впервые по-настоящему рассмотрел его лицо: небольшой шрам над бровью, белёсые ресницы, обветренные губы…
— Тебя послушать, так я прямо Билли Миллиган*.
— У тебя, к счастью, личностей только две, — прошептал Маттиас, приблизившись так, что я ощутил его горячее дыхание. Он не стал долго смотреть мне в глаза, пытаясь отыскать там предвкушение или восторг, и быстро сократил расстояние до минимума, и мои губы соприкоснулись с его, шершавыми, холодными, и такими совершенными. Возникло странное ощущение, будто я целую кого-то в первый раз, я даже как-то неуклюже провёл ладонью по его волосам.
— Так давно хотел это сделать, — выдохнул Маттиас, отстранившись. — Ну, если надоест жечь листья, то все тебя ждут в зале, — пробормотал он и ушёл, неловко махнув рукой на прощание. Я же несколько раз рассеянно провёл пальцами по губам, как будто хотел убедиться, что не выдумал это всё.
Чужое признание ошеломляло. Почему он выбрал меня? Вообще, «выбрал», наверное, не самое подходящее слово. Я уверен, что если бы у Маттиаса был выбор, то он сделал был его не в мою пользу.
Тогда мне казалось, что для любви нужная веская причина. Я любил маму, потому что она заботится обо мне и пытается обеспечить хорошее будущее. Любил своих друзей, за то, что они принимают меня таким, какой я есть. Любил когда-то и Еву, потому что она искренняя и не отступается от своих принципов.
Но сам факт, что кто-то мог влюбиться в меня, обескураживал. Мне не отправляли валентинок в средней школе, не говорили обо мне за спиной что-то вроде «Боже, Ханнес такой красавчик». Красивым я никогда и не был: угловатое лицо, нос с горбинкой — едва ли портрет из чьих-либо мечтаний. Не был я также умным или начитанным. Конечно, я неплохо учился, но развивать кругозор стал уже позже, когда поступил в университет. В гимназии у меня были другие знания: с каким счётом «Хеккен» проиграл «Эребру»*, сколько голов забил Ибрагимович или когда выйдет новая часть «Мортал комбат». Тогда у меня не было твёрдого мнения о холодной войне или миграционной политике — всё, что не затрагивало меня лично, казалось несущественным.
***
Иногда, когда всё переворачивается с ног на голову, люди делают вид, что проблемы не существует. Ведут себя как обычно — вот и всё решение. Поэтому на следующий же день начал я подкатывать к одной выпускнице. Её звали Бригитта, и вроде как я ей нравился — так сказала Альма. Все думали, что я пытаюсь отомстить Еве или что-то вроде того. Маттиас только изумлённо вскинул брови, заметив, что Бригитта теперь целует меня при встрече и часто ждёт у шкафчиков с утра. Было стыдно, но ещё хуже было признавать, что я засыпал с мыслями о том, как мы поцеловались.
— Жизнь была бы гораздо проще, если бы все знали свои языки любви, — убеждала нас Альма. Мы заняли привычный столик в столовой, и весь перерыв она обсуждала с Евой статью, которую прочитала на психологическом форуме. Я слушал вполуха и доедал остывшие овощи.
— Опять какая-то ерунда из «Гламур»? — усмехнулась Ева, скептически настроенная против всего, что было написано «специально для женщин».
— Это не ерунда! Правда, работает, — заверяла она. — В общем, есть пять языков любви: прикосновения, подарки, слова, помощь и время. И для того, чтобы твой партнёр почувствовал себя счастливым, достаточно выяснить, что из этого ему важнее всего.
— И что осчастливит тебя?
— Подарки. Я поняла, что мы ссорились только из-за того, что Густав иногда уделял мне недостаточно внимания. Он не понимает, как для меня это важно! Шоколадки, ну или другие сладости — что угодно… главное, чтобы он подумал обо мне.
— Гениально, Альма, — улыбнулся я. — Действительно незаменимая теория.
— Помолчи, — рассмеялась она. — Ты вообще в романтике ничего не смыслишь.
— А если Густав не захочет дарить подарки? — спросила Ева. — Что будешь делать?
— С чего бы? Ему ведь нетрудно! Да и я всё равно его очень люблю… раньше мне часто предлагали встречаться, и всегда всё проходило одинаково: кино, комплименты… А с ним никогда не бывает скучно, понимаешь? Он не носится со мной, будто я стеклянная, но при этом я чувствую, что я для него особенная… Вот что самое главное.
— Как трогательно, — заметил Густав, занимая место рядом с ней.
— Ты этого не слышал!
— Ешь картошку, красотка, а то скоро совсем исчезнешь, — он поправил выбившийся из косы девушки локон.
— Ханнес обижает меня, — наигранно обиженным тоном протянула Альма. — И мои теории.
— Вот как. Ну всё, Ханнес, тебе не жить! Только армрестлинг может рассудить нас, — Густав протянул мне ладонь и ещё пару минут мы изображали грандиозное сражение. В средней школе мы иногда так принимали решение, если о чём-то спорили: кто победит, тот выбирает, в каком кафе сегодня обедать, какие уроки прогулять или с кем играть в футбол.
— Привет, Маттиас, — улыбнулась Ева, когда завидела одноклассника с подносом. — Садись с нами, если хочешь. — Он пристроился рядом ней, аккуратно поставив на заставленный стол ещё одну тарелку. Густав «победил» меня и вернулся к еде.
— Как успехи со статьёй? — поинтересовалась Ева.
— Отлично, — улыбнулся Маттиас. — Фергусон обещала поговорить насчёт публикации в каком-то журнале…
— Ну ты даёшь, — присвистнул Густав. — Скоро будем брать у тебя автографы.
— Ты загнул с прогнозами, — отмахнулся он.
— А будущее иногда легко предсказать, — улыбнулась Ева. — Вот ты посмотри на Густава — клянусь, он женится на Альме и вступит в партию «Шведских демократов». Будет бороться за традиционные ценности и воспитывать троих сыновей.
Мы все рассмеялись, потому что Ева попала в точку — такую картину с лёгкостью можно было нарисовать в воображении.
— Точно, — ухмыльнулся Густав, проведя пятернёй по коротко стриженным светлым волосам. — Альма, как тебе вариант?
— Потрясающе, — улыбнулась Альма и положила голову ему на плечо. — Но три сына — это слишком много. Одна девочка всё-таки должна быть, иначе я сойду с ума.
— Ну, можно и так, — кивнула Ева. Она попыталась собрать волосы резинкой, но короткие пряди выскальзывали из хвоста и падали ей на лоб. — Или, например, Эрик… так и вижу его учителем физкультуры. Будет подгонять всех и брюзжать что-то вроде «в вашем возрасте я пробегал эту дистанцию в два раза быстрее». А на деле ходить с пивным животом и втискиваться в любимый спортивный костюм.
— Боже, Ева, если бы он тебя слышал! — воскликнула Альма. — Ты забыла про Ханнеса…