— Это будет предвзятый прогноз, — возмутился я, — она меня проклянуть готова.
— Нет, я сейчас тебе что-нибудь хорошее предскажу. Ты будешь следователем или детективом. Таким, как в кино показывают.
— Ага, — присоединился Маттиас, — будет смотреть на преступников таким взглядом, как на тебя сейчас… Все сразу во всём сознаются.
— По воскресеньям он будет упиваться в одиночку и раскрывать преступления по щелчку пальцев. Как в фильмах про Харри Холе*, — добавила Ева. Они ещё что-то говорили, но я как будто перестал их слышать. Казалось, что голоса доносятся откуда-то издалека. Мне не понравилось предсказание про алкоголь — всю жизнь я боялся именно такой участи, и хорошее настроение мигом испарилось. Наверное, мой взгляд стал слишком отсутствующим, потому что Густав толкнул меня ногой под столом.
— Ты чего завис?
— Он думает о языках любви, — поддела Альма.
Я кивнул и как-то отшутился в ответ, но до конца дня эти слова не выходили у меня из головы. Конечно, Ева дурачилась. Но в каждой шутке есть доля правды. Мысль о том, что она может вообразить меня спивающимся в одиночку, казалась отвратительной. Я сразу начинал думать об отце: из-за рассказов о нём я долгое время вообще категорически отказывался пробовать алкоголь, даже яблочный сидр. Когда я шёл домой, Маттиас нагнал меня, на ходу завязывая шарф.
— Не обижайся. Мы ведь просто шутили, — он поравнялся со мной, и мы оба пошли к автобусной остановке.
— Всё в порядке. Не в этом дело, — отмахнулся я. — Я воспринял всё слишком серьёзно.
— И тебе необязательно встречаться с Бригиттой, я понял твой намёк. Больше не буду с тобой об этом говорить.
— Это не из-за тебя, — попытался оправдаться я, но прозвучало неубедительно. К тому же, последние несколько дней я старательно его избегал.
— Хоть себе самому не ври. Даже если бы ты хоть что-то чувствовал ко мне, ты никогда не появился бы со мной на людях.
— Ты бредишь… я часто думаю о тебе в последнее время. Просто всё намного сложнее.
— Ты боишься.
— Да, боюсь, — признал я. — Потому что если кто-то узнает, то моя жизнь перевернётся. Я не смогу рассказать всей школе, что…
— Не надо никому рассказывать, если не хочешь, - перебил Маттиас. - Просто перестань делать вид, что не знаешь меня. Сделаем так: если хочешь, зайди ко мне сегодня вечером. Если нет, то вопрос решён. Ну, увидимся, — торопливо бросил он и заскочил в только что подошедший автобус.
Можно найти сотню дел, пытаясь отвлечься: я попытался приготовить обед, но аппетит пропал ещё до того, как жалкое подобие отбивных пригорело на сковородке. Стоял под холодным душем, делал уроки, включил какую-то бестолковую комедию — но в конце концов нацепил первую попавшуюся куртку и всё-таки поехал к нему. Иногда надо решиться на то, что давно хотелось сделать. Просто лишить себя возможности сомневаться.
Адрес я знал — как-то раз мы с друзьями уже собирались у Маттиаса дома. Его мама оказалась очень милой женщиной: угостила нас лимонадом и оставила дом в нашем распоряжении на весь вечер, хоть мы и притащились туда без предупреждения. Но сейчас красный «фольксваген» фрекен Линдгрен отсутствовал — значит, уехала на работу в соседний город.
— Привет, — переступил порог его дома я, когда Маттиас наконец мне открыл. Видимо, он уже не ждал меня — на нём была какая-то старая домашняя футболка и такие же поношенные штаны, а в руках он держал «Мизери» Стивена Кинга. — В общем, я подумал, что…
— Долго же ты думал. Мама скоро вернётся. Проходи, — он отступил чуть в сторону и повесил мою куртку в шкаф, — поговорим хотя бы.
— Мы последнее время слишком много разговариваем, — помотал головой я.
Мы начали целоваться ещё в прихожей. Ничто не могло заставить меня отстраниться от него тогда, перестать прикасаться к нему. Не помню даже, как мы оказались в его комнате и завалились на кровать. Спустя столько времени я не смогу вспомнить, как выглядела его комната, когда я пришёл туда впервые. Ни фотографии на стенах, ни рисунок на обоях — ничего, всё как будто стёрлось из памяти. Помню, что от его волос пахло чем-то ореховым, что я несколько раз споткнулся о разбросанные на полу книги, потому что вообще ничего, кроме него, не замечал.
— Я хочу тебя, — прошептал я и наклонился, чтобы поцеловать его шею.
— А может, твою эту… Бриджит? — съязвил он, отстранившись.
— Бригитта, — поправил я, хотя это было абсолютно неважно. — Опять умничаешь?
— У вас ведь любовь всей жизни, — усмехнулся Маттиас. — Ты хочешь на ней жениться?
— Нет, — я посмотрел на него так, будто он тронулся умом. — Я никогда бы на ней не женился.
— Тогда зачем ты встречаешься с ней? — вскинул брови он. Не знаю, почему для него было так важно выспросить у меня это всё. Лично я предпочёл бы вообще не разговаривать — в конце концов, я сорвался сюда, как сумасшедший, несмотря на все доводы рассудка.
— Зачем? — повторил его вопрос я, несколько растерявшись. Какого ответа он ждал? Наверное, Маттиас воспринимал отношения намного серьёзнее, чем я, раз уж спросил об этом. — Необязательно ведь встречаться с кем-то, чтобы строить с ним будущее. В ней есть свои плюсы. Она забавная. И классно одевается. А ещё её мама вкусно готовит.
— Вот как, — тихо, но решительно произнёс он, как будто сделал для себя все необходимые выводы. — А я?
— Ты — это другое. Я знаю, как банально это звучит… не смотри на меня так, — смутился я, потому что он смотрел на меня пристально, как будто увидел впервые и пытался запомнить, как выглядит моё лицо. Но Маттиас только рассмеялся, несколько раз очертил пальцами контуры моих губ и больше ничего не спрашивал.
В тот день мы даже не зашли далеко — просто лежали и целовались, сначала как-то нерешительно, потом, почувствовав, что всё идеально — гораздо смелее. И если в начале для меня всё это казалось странным экспериментом, то очень быстро я пришёл к выводу, что целовать его — ничуть не меньшее удовольствие, чем целовать девушку. А может, даже и лучше, потому что когда получаешь то, о чём слишком долго задумывался, оно всегда кажется ещё лучше, чем есть на самом деле. Через полчаса вернулась его мама. Она настояла на том, чтобы я поужинал с ними, и подробно расспрашивала, как я учусь, чем планирую заниматься после школы. Как будто почувствовала, что в скором времени я стану частым гостем в этом доме.
Комментарий к 3. Det kan ingen doktor hjalpa
Билли Миллиган - американец, которому был поставлен диагноз “множественная личность”. Уникальный случай в истории психиатрии - его биография послужила основой для фильма и нескольких книг.
“Хеккен”, “Эребру” - шведские футбольные клубы.
Харри Холе - знаменитый сыщик, главный герой серии романов норвежского писателя Ю Несбё.
========== 4. Varlden racker inte till ==========
But if you look for truthfulness
You might just as well be blind
It always seems to be so hard to give
Billy Joel — Honesty
В начале ноября в школе устроили благотворительный вечер - что-то вроде шоу талантов для учеников гимназии. За входной билет зрители платили двадцать крон, и собранные деньги потом перечислялись в фонд помощи больным детям. Надеюсь, эти деньги действительно спасли кому-то жизнь — иначе не было бы никакого смысла разыгрывать эту комедию.
— Это шоу — полная лажа, — предупредил я Маттиаса, когда он собрался заплатить за вход энтузиасткам из организационного комитета. Они уже несколько недель расклеивали объявления на разных этажах и уговаривали всех прийти, заманивая младшие классы дискотекой после концерта и пуншем — безалкогольным.
— Дай людям шанс проявить себя, — улыбнулся он. — Всё не может быть настолько плохо.
Только когда праздник начался, и первые участники появились на сцене под громкие аплодисменты, Маттиас со мной согласился. Каждый номер становился «гвоздём программы» и становился достойным претендентом на звание самого идиотского. Мы с Густавом пытались как-то развлечься, комментируя и пародируя участников, но фрекен Фергусон села поблизости и бросала в нашу сторону укоризненные взгляды — пришлось замолчать и хлопать даже откровенно ужасным номерам. В прошлом году мы сбежали из зала в первые полчаса, но в этот раз удача оказалась не на нашей стороне.
Всегда поражался тому, на какие унижения готовы люди ради того, чтобы получить толику внимания. Эти парни с сальными волосами, которые строили из себя рок-звёзд, или тощие ребята из младших классов, неумело читавшие рэп — ответ нашей школы Джею-Зи — все они думали, что выглядят круто. Девчонки выходили на сцену в блестящих платьях и пели песни Кристины Агилеры или Уитни Хьюстон, не имея ни слуха, ни голоса. Возникало ощущение, что комиссия выпустила их всех на сцену, чтобы зрители смеялись и не замечали, что нормально петь в нашей школе умеют от силы пара человек.
Когда пришёл черёд школьной дискотеки, я трижды проклинал решение устроить над Халидом самосуд: украденные им шесть крон просто не стоили этих мучений. К тому же, пришлось вырядиться, как образцовый старшеклассник — мама около получаса разглаживала мою единственную белую рубашку. Последний раз её вынимали из шкафа на мой выпускной из средней школы, и она стала немного тесной в плечах. Я стоял посреди спортивного зала, слушал пятую подряд песню Дэвида Гетты и потягивал отвратительно сладкий тыквенный сок. В конце концов, ко мне подошла Бригитта и, перекрикивая музыку, предложила:
— Пойдём на улицу, тут так душно.
Залпом опустошив стакан, я последовал за ней к выходу из зала. Начинало смеркаться. Шёл мягкий снег, он сильно припорошил ступеньки школьного крыльца и сухую траву. Со стороны было видно, как в спортивном зале мелькают разноцветные огни и хаотично двигаются несколько неумелых танцоров: слишком уж беспорядочно они вскидывали руки. Бригитта шла рядом, накинув на плечи мою кожаную куртку — она любила носить мои вещи и хранила у себя толстовку, которую я забыл на её дне рождения.
— Тебе гадали когда-нибудь?
— Что? — переспросил я, засмотревшись на мелькавшие в окнах силуэты.
— Дай руку, — попросила Бригитта. Одноклассница взяла мою ладонь в свою, миниатюрную, с каким-то прелестно-розовым маникюром. Она вообще выглядела потрясающе в тот вечер: платье сидело на ней идеально, а каштановые локоны аккуратными волнами легли на плечи, будто у фарфоровой куклы.
— Меня научила бабушка, — загадочно прошептала она, — сейчас узнаем твою судьбу.
— Ева уже предсказала, — улыбнулся я, вспомнив разговор в столовой, — что я буду детективом с излишней тягой к виски.
— Подожди-ка… линия жизни, — забормотала она, проигнорировав мой сарказм, — надо же, столько раз прерывается…
— И что это значит?
— Потрясения.
— Ну что ж, буду ждать, — я попытался высвободить руку — никогда не верил в эту ерунду. Но Бригитта обиженно нахмурилась и я, тяжело вздохнув, позволил ей и дальше играть в хиромантию.
— Ты излишне осмотрителен, — продолжила она. — И с трудом остаёшься верным кому-то — линия сердца нечёткая. А ещё… ты хочешь, чтобы весь мир вертелся вокруг тебя, ты эгоист. И в любви тоже.
— Это всё?
— …Тебе придётся пожертвовать своими интересами ради другого человека. Когда-нибудь, — добавила Бригитта и отпустила мою руку. Видимо, выглядел я всё-таки озадаченным, потому что она рассмеялась и потянула меня за руку — танцевать.
Мы вернулись в зал, как раз когда заиграла «Honesty» Билли Джоэла, её любимая песня — так прошептала Бригитта мне на ухо. И тогда, на дискотеке, я почувствовал себя свободно. Я был просто парнем, который танцует с девушкой под слезливую композицию. И я сделал всё, что сделал бы любой другой на моём месте: поцеловал её, когда песня закончилась, не отходил от неё больше ни на шаг и остался у неё на ночь — Бригитта ждала этого, и секс казался логичным завершением вечера. И даже когда она заснула, я ещё долго думал о том, насколько всё может быть проще, если ты делаешь то, что от тебя ожидают.
Близость с Маттиасом превратила меня в параноика. Мысль о том, что о наших отношениях узнают ребята из гимназии или родители, по-настоящему пугала. Мне казалось, что тогда я потеряю всеобщее уважение и буду обречён на одиночество. Сейчас я понимаю, что это всё ничего не значит. В конце концов, насмешки ещё никого не убивали. Школу можно сменить. Сплетни быстро забываются. Рано или поздно всё встало бы на свои места.
Лёжа в кровати и наблюдая за спящей девушкой, я невольно вспомнил день, когда мы с Маттиасом собрались в кино. Я никогда не позволял ему прикасаться ко мне на людях, но мне нравилось само ощущение: сидеть рядом, смеяться над одними и теми же шутками и есть попкорн, периодически соприкасаясь ладонями. Я заметил в очереди за билетами девчонку из нашей школы и купил места в разных концах зала. Если бы я встречался с Бригиттой, не нужно было бы притворяться или прятаться — вот о чём я думал в ту ночь.
Маттиас не раз повторял, что я сумасшедший. Убеждал, что если нас увидят вместе, никто ничего не заподозрит. Наверное, он был прав. А может быть, излишне беспечен: его никогда не волновало мнение окружающих в той степени, в какой оно волновало меня. Сейчас мне интересно, хотел ли Маттиас, чтобы о нас узнали? По крайней мере, даже если и хотел, то никогда ни на чём не настаивал. Может быть, ему было просто всё равно.
— Чего бы ты хотел сейчас, Ханнес? — спросил Маттиас. После дискотеки мы несколько дней не виделись: он не появлялся в школе, но в конце концов позвонил мне и попросил встретиться. Оправдать своё поведение в тот вечер было невозможно, поэтому я искренне обрадовался его неожиданному звонку — его голос звучал спокойно и вполне дружелюбно.
Обычно мы зависали у него дома — фрекен Линдгрен уже давно ставила две тарелки во время ужина, для нас двоих. Но в тот день сильно потеплело, и Маттиас сказал, что не хочет проводить его в четырёх стенах. Мы поехали на пруды: очень тихое место на окраине городка. Один из берегов огородили, причислив к территории больницы, а вдоль другого можно было гулять. Выпавший снег начал таять, и мои кроссовки сильно пачкались в вязкой грязи, пока мы шли вдоль узкой, протоптанной кем-то дорожки.
Странный это был вопрос. В голове промелькнуло много всего. Я не отказался бы от порции картошки фри. Было бы здорово поехать в Испанию или вообще в кругосветное путешествие. Очень хотел поцеловать его, но только не сейчас, когда нас могли увидеть. Ещё, наверное, хотел бы стать врачом. Но ничего из этого я не ответил, а вместо этого спросил:
— А ты?
— Я? — улыбка с его лица исчезла. Маттиас закусил губу и ненадолго задумался. — Больше всего на свете я хочу уехать. Когда-нибудь я скоплю денег и куплю билет до Стокгольма. И ничего никому не скажу, даже тебе.
— Даже мне?
— Ты ведь тогда разозлишься — скажешь, что это глупости, как всегда. Ну так вот… Уеду в Стокгольм, и придумаю там что-нибудь. Может быть, стану архитектором, как мама. А может быть и не поеду… стану отшельником. Построю хижину в глуши и буду целыми днями читать или блуждать по лесу.
— С ума сошёл? — я и впрямь начинал сердиться.
— Нет, ну ты только представь! Уеду на несколько лет, отращу длинные волосы и густую бороду. Как Робинзон Крузо! А потом приеду сюда, когда заскучаю, чтобы совсем не одичать. Встречу тебя где-нибудь в торговом центре. Держу пари, ты ещё будешь красивый. Ну, может, не такой, как сейчас, но ещё ничего… Будешь приезжать туда со своей маленькой дочкой и покупать ей лакричные конфеты. Так вот, если я тебя встречу, то обязательно позову замуж. Интересно, к тому времени можно будет выходить замуж за парня?
Маттиас улыбнулся, наверное, из-за безумности его фантазии: едва ли в Швеции, в две тысячи пятом году, кто-то вроде него добровольно лишил бы себя всех благ цивилизации. А может, потому, что я смотрел на него как на сумасшедшего. Внезапно он начал идти спиной вперёд, что получалось у него крайне ловко.
— Маттиас, перестань дурачиться.
— Почему ты всё время злишься? — я заметил, что ещё щёки немного раскраснелись: то ли от быстрой ходьбы, то ли от того, что на улице было холодно, несмотря на потепление. — Хотя, мне всё равно. Если за тебя нельзя будет выйти замуж, то тогда я вообще не…
— Не споткнись о камень!