Наконец, ближе к полудню, господин Йович зашел в маленькую палату в сопровождении еще одного незнакомого целителя, молодого мужчины с залысинами и умными серыми глазами. Оба были в белых халатах и белых шапочках. Они переговорили с ученым Стоничем, дали указания сестре Таисии, какие необходимо подготовить целебные мази и специальные эластичные бинты для перевязок. За все это время главный целитель вел себя так, словно меня не было в палате, а пришедший с ним целитель, к которому обращались господин Мэнич, иногда кидал на меня любопытные взгляды.
Наконец, ученый Стонич подошел ко мне и сказал, что нужно выпить сильное снотворное, потому что гипс будут снимать во время крепкого сна, чтобы я не чувствовала лишней боли, а когда я проснусь, то буду уже с двумя подвижными руками.
Я послушно выпила снотворное и через короткое время почувствовала, что засыпаю. Последним, что я запомнила, стали встревоженные глаза доброй сиделки из ордена Трилистника и поджатые губы господина Йовича, который подошел к кровати и с брезгливым выражением лица наблюдал, как я засыпаю.
Недавно сестра Таисия рассказала, откуда у главного целителя госпиталя такая хроническая антипатия ко мне. Оказывается два его любимых племянника, два боевика, два брата-близнеца погибли при военных действиях, связанных с осадой город-крепости Зардана. А им всего-то было по двадцать пять лет. Но почему он винил в этом меня? Разве это я позвала их воевать на моей Земле, разве я заставила их прийти сюда, чтобы убивать невинных людей? Они пришли убивать и были убиты сами. Совершенно справедливо. Проваливаясь в сон, я подумала, что мне совсем не жаль племянников господина Йовича и не жаль главного целителя. Кто пришел с мечом, от меча и погиб.
Просыпалась я тяжело и медленно и не сразу вспомнила, что произошло. Но когда встретилась со встревоженными и добрыми глазами сестры Таисии, то сразу все вспомнила.
Она сидела рядом с кроватью и тут же предупреждающе произнесла:
— Лера Тубертон, вы не должны делать резких движений. Сейчас руки обмазаны заживляющей мазью и обмотаны специальными эластичными повязками, но через несколько дней мы снимем и их.
Я очень медленно постаралась поднять правую руку, но она не послушалась меня. Я посмотрела на руки. Очень непривычно видеть их не прикрепленными к распоркам и пластинам.
— Нам предстоит долгая реабилитация, лера Тубертон, — проникновенно произнесла сестра Таисия. — Будет не просто, но вы обязательно справитесь. У вас все получится, а я буду помогать.
Сестра Таисия слегка пожала мне правую руку.
— Вы чувствуете пожатие? — обеспокоенно спросила она.
— Конечно, чувствую.
— Очень хорошо! — облегченно выдохнула сестра. — Я боялась, что ваша чувствительность сильно снизилась. Если чувствительность осталась, значит, восстановление пойдет быстрее, чем я предполагала.
Она неуверенно улыбнулась теплой ободряющей улыбкой, и я несмело улыбнулась в ответ.
В тот день к вечеру я уже осторожно и медленно поднимала руки чуть выше тела, безумно радуясь своей маленькой победе.
На следующий день пришел взволнованный Кирстан. Он искренне порадовался за меня и сразу поинтересовался, когда будут снимать гипс с ног. Потом поставил полог тишины, дождался пока выйдет сестра из палаты, и встревоженно поведал:
— Лори, дядя начал серьезное расследование относительно того, откуда у тебя ментальный блок «королевская слеза». Рано или поздно он узнает это и тогда отстранит меня от курирования твоего вопроса. Поэтому наш план немного меняется.
— Какой план, Кирстан? О чем ты? — поразилась я.
— Мой план, — поморщился он. — Надеюсь, мы продержимся до снятия всего гипса. Но я хотел тебя предупредить, что вскоре тебе придется на время… как бы умереть.
— То есть? — опешила я, настороженно разглядывая друга.
— Я не знаю, когда это произойдет, но будь готова к тому, что однажды сестра Таисия даст тебе зеленое лекарство, которое будет не мутное, какое ты обычно пьешь, а прозрачное. Это будет сигнал. Ты должна быть готова и не бояться. Вести себя естественно. Ты почувствуешь, как холод проникает в тело, в конечности, в мозг. У тебя будет клиническая смерть. Этот спектакль должен произойти в присутствии главного целителя, потому что именно он должен засвидетельствовать твою смерть. Но ты не бойся, Лори. Все будет хорошо. Я все продумал.
— Кирстан, ну зачем? — простонала я обреченно, смотря в безумные глаза друга. — Зачем ты рискуешь? Я же просила тебя не вмешиваться.
— Затем, что ты мне очень дорога, малышка. Обещай, что все выполнишь, как надо, и не подведешь меня? — с тревогой потребовал он.
— Нет, Кир, я не хочу в этом участвовать, — упрямо возразила я. — И тебе не позволю. Я не буду ничего пить.
— Лори!! — тихо рыкнул он.
— Нет, я отказываюсь участвовать в этом, — твердо произнесла я.
— Ты вообще представляешь, что с тобой будет, когда ты встанешь на ноги? — зло спросил он.
— Если я встану на ноги, — хмуро поправила я.
— Когда ты встанешь на ноги, — упрямо возразил Кирстан. — А ты встанешь, потому что я все для этого сделаю.
— Кирстан, нет! — тихо, но еще тверже произнесла я.
Он подошел, сел рядом на стул и посмотрел на меня своими необыкновенными синими глазами.
— Сейчас самый удобный момент, Лори. Ты должна понять, что я не успокоюсь, пока не вытащу тебя из плена. Я буду снова и снова разрабатывать планы и пытаться освободить тебя, даже если ты не будешь мне помогать. А если ты не будешь помогать, то рано или поздно меня схватят и казнят как предателя. Ты этого хочешь?
Я хмуро смотрела на упрямого друга, на этого невозможного идиота, который ради меня рисковал всем. Собой, своей семьей, своим положением.
— Если ты не хочешь, чтобы я попался и меня казнили, значит, надо действовать сейчас.
— Это шантаж, — возмутилась я.
— Согласен. Я шантажирую тебя.
— Нет, Кирстан, — я все же отрицательно покачала головой. — Я запрещаю тебе спасать меня!
— Упрямая девица! — прошипел он гневно. — Ты понимаешь, что я не смогу спокойно существовать, зная, что ты в тюрьме или на рудниках?! А из тех мест будет гораздо сложнее выбраться!
Я закрыла глаза и отвернула лицо, чтобы не видеть его несчастные и умоляющие глаза.
— Кирстан, я помню твои слова, — тихо прошептала я. — Я не все время помнила их, но… недавно они ожили в памяти. И я полностью согласна с ними, но пока у меня нет выбора. Ваши военные насильно лечат меня.
— Какие слова? — недоуменно прошептал он.
— Когда ты впервые увидел меня здесь и ещё не знал, кто я, то сказал сестре Таисии, что милосерднее просто усыпить меня, потому что я стала пустышкой и инвалидом на всю жизнь.
Я не открыла глаз, чтобы не видеть боль в глазах друга. Я знала, что увижу ее в его таких родных и сопереживающих глазах. Он был слишком добрым и чутким человеком.
Наступило молчание. Тягостное и очень тяжелое. Давящее. Ужасное. Потому что Кирстан понял, что я не приму его помощь.
— Я прекрасно понимаю, почему ты все это делаешь, Кирстан. Я, правда, понимаю и очень ценю, очень благодарна тебе за все. Но не нужно рисковать собой и близкими ради пустышки и инвалида.
Кирстан молчал, а у меня не было смелости посмотреть на него. Я знала, что обидела его. Знала, что оскорбила. Причем намеренно и жестоко. Но так было нужно. Для его спасения.
— Это очень жестоко с твоей стороны напомнить о тех словах, — надтреснутым потухшим голосом произнес друг.
— Я знаю, Кирстан, — тихо согласилась я. — Знаю. Но у меня нет выбора.
Я услышала, как Кир встал, его тяжелые медленные шаги, словно неподъемный каменный груз был на плечах, а потом звук открываемой и закрываемой двери. И только тогда я осмелилась открыть глаза. Они были сухими.
Чем больше я вспоминала прошлое, чем больше осколков из прошлой жизни складывались в мозаику, в мою личную мозаику радости и боли, ошибок и успехов, тем становилось меньше слез. Вместе с приходящими воспоминаниями я понимала, что лера Лорианна Тубертон давно перестала плакать.
Тангрия. Весна 3200 год.
Сегодня день моего совершеннолетия! Мне исполнялся двадцать один год. С Кристофом мы встречались уже несколько месяцев и, если бы не размолвка с Джейсоном, я могла бы назвать себя довольной жизнью.
Я проснулась в радостном предвкушении, потому что родители с Тубертонами и с Кристофом втайне от меня готовили праздник.
Все еще сонная я встала с кровати, чтобы умыться, и утонула в море цветов, которые повсюду стояли в вазах в спальне. Кристоф! Это его проделки! Каких только цветов здесь не было. И розы, и лилии, и хризантемы, и фиалки. Аромат наполнял комнату так, что голова закружилась. Настроение стало восхитительным.
Я сразу надела красивое элегантное платье, а не домашнее, горничная помогла одеться и сделала замысловатую красивую прическу. В прекрасном настроении я спустилась вниз в столовую, и тут же попала в объятия мамы, а затем отца.
— С днем рождения, дорогая! — поздравили они и торжественно вручили небольшую продолговатую бархатную коробочку.
Я с любопытством открыла ее и замерла от восхищения. В ней находился прекрасный брильянтовый гарнитур.
— Какая красота! — искренне восхитилась я и снова обняла дорогих людей. — Он прекрасен!
— Надень сегодня вечером, он прекрасно подойдёт к твоему платью, — с тёплой улыбкой произнёс отец.
Затем слуги, выстроенные в ряд, сердечно поздравили меня, а некоторые подарили милые подарки. Матиус Сноу подарил оригинальный блокнот в кожаной обложке, сделанный своими руками. А повар на завтрак приготовил мои любимые блинчики с творогом и изюмом, шоколадный пирог и вкуснейшее какао.
— Позавтракаем чуть позже — тебя ждет еще один подарок, — загадочно произнесла мама.
— Еще? — я с любопытством оглянулась, но ничего и никого не увидела.
— Во дворе, — улыбнулась мама. — Кристоф ждет уже час, но будить тебя не позволил. Сказал, что именинница должна выспаться.
Я подхватила юбки платья и помчалась на выход, а мама с папой весело рассмеялись и пошли за мной, но гораздо спокойнее, чем я.
— Что в четыре года, что в двадцать один, ничего не изменилось, — услышала я за спиной доброе ворчание папы. — Непоседливый кузнечик! — я обернулась и подмигнула игриво, а он состроил серьезное лицо. — Лорианна, ты взрослая лера, тебе двадцать один год, а леры не носятся по дому! Леры ходят спокойно и маленькими шажками.
Услышав папино ворчание, я специально остановилась и сделала несколько чинных маленьких шажочков с серьезным видом. Папа ещё шире разулыбался. А я крутанулась на месте, как волчок, и вновь побежала, подобрав юбки, услышав смех родителей за спиной и сдержанное хмыканье слуг.
Выбежала на крыльцо и сразу увидела их. Кристофа и ее. Он стоял, такой красивый и элегантный в темно-коричневом костюме для конных прогулок и широко радостно улыбался, а рукой под уздцы держал великолепную невозможно прекрасную золотую кобылу. У меня перехватило дыхание от этой картины.
Я побежала к нему в объятия, счастливая, что вижу его. Он крепко обнял меня одной рукой и наклонился поцеловать.
— Родители сейчас тоже выйдут, — смущенно прошептала я.
— Я вижу их, солнышко, — хмыкнул Кристоф, — поцелуи тогда отложим на потом. С днем рождения, счастье мое, — нежно прошептал на ушко.
— Это мне? — для вида спросила я, а сама уже не могла оторвать глаз от золотой красавицы.
—Конечно тебе, — улыбнулся Кристоф. — Ты когда увидела ее на скачках в Зардане, я сразу определился с подарком на день рождения.
— Какая красивая! Спасибо! Но она же безумно дорогая, наверное, Кристоф! — спохватилась вдруг я.
— Не важно, Лори. Я очень хотел подарить ее тебе. Долго думал, чем тебя порадовать. Знаю, как ты любишь свою Гвоздику, но уверен, что в твоем большом сердце найдется место и для нее. О деньгах не думай, пожалуйста.
Я с восторгом погладила морду кобылы. Та уткнулась носом в мою ладошку и дружелюбно фыркнула. Я счастливо засмеялась:
— Какая она красивая! Я назову ее Золотко.
Золотко снова ласково уткнулась мордой в ладошку, соглашаясь с таким именем.
Вечером я смотрела в зеркало и не верила, что это я отражаюсь в нем. Девушка в изумительном нежно-голубом шелковом платье с открытыми плечами, которое безумно шло ей и подчеркивало тонкую девичью талию, с высокой элегантной прической и в брильянтовом гарнитуре, с большими восторженными голубыми глазами, слегка подкрашенными для выразительности, — неужели это я?
Сердце радостно билось в предвкушении того, что сегодня будет самый замечательный день рождения в моей жизни.
Родители и Тубертоны, которые все подготавливали для празднования, решили устроить его в форме светского бала, а не молодёжной вечеринки, что было модно в последнее время. Только эту тайну они мне раскрыли, чтобы я подготовила себе соответствующий бальный наряд.
Я спускалась по центральной парадной лестнице дома к ожидающим внизу гостям. Пригласили друзей и соседей семьи, всех друзей из академии — Джессику с Мэрини, и многих парней из нашей группы. Присутствовали друзья Джейсона и Криса, даже Алан Бродли. Не было только Джейсона и Элеоноры, которым тоже отправили приглашение.
Я постаралась не думать о них, чтобы не портить настроение, и спускалась, словно принцесса из сказки, впервые в жизни такая красивая и элегантная, что гордилась собой. Мы с мамой и с самой модной модисткой Зардана постарались на славу, чтобы на совершеннолетие я выглядела безупречно.
Краем глаза замечала, как замирают гости, ошеломленные моим внешним видом, но я смотрела только на одного человека в зале, невольно с замиранием сердца ожидая его реакции, взгляда, когда он увидит меня.
Кристоф стоял вполоборота и разговаривал с моим отцом. Он был очень интересен и элегантен в темно-синем смокинге. Я попросила его одеться в этот цвет, чтобы мы были в одной цветовой гамме. Заметив, что мой отец замер и восхищенно смотрит мимо него, Кристоф тоже обернулся.
Я смотрела в его темно-карие глаза, счастливо улыбаясь, уже уверенная в своей внешности и его реакции. Сначала глаза Кристофа слегка расширились, он замер, ошеломленный, как и все, а затем столько восхищения, нежности, благоговения я прочла в искрящихся светом глазах, что тепло и счастье заполнили сердце. Неужели я влюбляюсь в этого невероятного молодого мужчину?
Я медленно, как и положено лере, с совершенно прямой спиной спустилась со ступеней и остановилась, улыбаясь всем вокруг. И гости отмерли и загалдели поздравления. Заиграл живой оркестр с поздравительной мелодией. Кристоф подошел, поцеловал руку, не отрывая восхищенных глаз, и тихо произнес:
— Ты так прекрасна, Лорианна. Дух захватывает, словами не описать.
— Спасибо, Крис, — прошептала в ответ. — Слова не нужны, — счастливо улыбнулась я. — Я все прочитала в твоих глазах. Я очень старалась… для тебя, — добавила одними губами еле слышно.
Он неожиданно больно сжал мои пальцы, которые до этого поцеловал, да так и не выпустил, глаза потемнели, а у меня перехватило дыхание. Столько всего было в его взгляде, что сердце взволнованно забилось, а по телу прошла странная волнительная дрожь.
— Для меня, — прошептал он тихо, благодарно. — Надеюсь, что все сегодняшние ловеласы это поймут, — добавил уже слегка насмешливо, пытаясь скрыть растерянность.
А я легко рассмеялась.
— Кристоф, отпусти, наконец именинницу, — услышали мы голос графини Тубертон. Она мягко высвободила мои пальцы из его руки и тихо прошептала. — В конце концов, соблюдайте приличия на людях, или уже объявите о помолвке, — строго произнесла графиня, с небольшим упреком.