Потом он выпутался-таки из рубашки. И… вот потом…
Они, казалось, только-только задремали, как вдруг…
Снова его голос. И все-таки противно он отрабатывает этот вокализ. Почему он этого никогда не замечал? И почему, черт, так громко! Лева нехотя разлепил глаза и кинул взгляд на часы. Половина шестого утра. Не случилось ли чего. С Сашей?
Мысль просто обожгла его.
- Да, - обреченно ответила Ирина.
- Не хотелось бы быть навязчивой и портить тебе свидание…
Лев скривился – бабушка. Ну, конечно, не хотелось портить. Конечно.
- Но сегодня понедельник.
- Да ты что?
- Твоя собака страдает. А у тебя первая пара. Сашу в садик я отведу. Сама.
– Проспала.
Он даже не глядя понял, что Ирина улыбается. Потянулся – и обнял ее, прижал к себе. Как хорошо. Но. Как можно опаздывать в половину шестого утра? Еще же можно спать и спать.
- Лева, - Она поцеловала его в плечо. – Надо бежать.
- Не надо.
Ирина улыбнулась.
- Сама не хочу. Но…
В ответ навис над ней, всем своим решительным видом показывая, что не согласен. Довольный тихий смех. Ира потянулась к нему, быстро поцеловала упрямый уже щетинистый подбородок, добралась до шеи. Губы коснулись ключицы.
Они оба вздохнули. И заторопились, набросившись друг на друга, чтобы сделать этот понедельник не просто хорошим. А волшебным.
И у них все получилось. Оба они были очень целеустремленными людьми, что поделать.
А потом Ирина металась по номеру как чудеснейший из белоснежных кроликов, за которым хотелось броситься, ощущая себя Алисой – и без разницы в какое карточное королевство заведет его эта дорога.
- Я опаздываю, опаздываю, опаздываю.
И успевала кидать на него укоризненные взгляды:
- И совершенно к этому не привыкла. Вот что ты смеешься?
И он, совершенно неожиданно ответил:
- От счастья.
Вскочил, стал собираться тоже, мешая Ирине, заказывать такси, хотя она говорила, что дойти пешком ближе и проще. Скептически оглядел рубашку с оборванными манжетами – запонки, оказывается, просто так не сдались. Потер небритый подбородок и пошел ее провожать.
Утренняя прогулка по темному еще, совершенно непроснувшемуся городу, занесенному снегом. В обнимку с женщиной, которая…
- Зайдешь? – спросила она, подходя к двери.
И… он сбежал. Дурея от неловкости, от того, что Ирина могла расценить происходящее как дубль пятилетней давности, от собственного решения.
Почему?
Может быть потому, что больше всего на свете ему хотелось кивнуть – и остаться. С сыном, который бы обрадовался. Без сомнения. С уютом этого веселого и ехидного дома. С Ириной, которая… Что-то ему вдруг стало жутко пытаться даже задуматься о том, что он чувствует по отношению к ней.
Но зайти…
Он, обросший, как бомж. С закатанными рукавами несвежей рубашки. Помятый. И под вопросительные взгляды. Ладно бабушки. Саши. И…
Сбежал.
Не только от порога ее квартиры. Но из города. В Москву, где долго сидел на детской площадке перед собственным домом. Не заходя. Потому что в квартире его никто не ждал.
Нет. Он решительно сходит с ума. Да что с ним такое – ведет себя как мальчишка. Глупый. Придурошный. Влюбленный.
Влюбленный? Да ну, бред же! Он ее по сути не знает. То, что его тянет к ней – просто иррационально – это одно. Но любовь…
Может, не надо. Слишком это… проблематично всегда. Но… он вспомнил… даже не то, как они занимались любовью… как он бросился целовать ее на кухне. Вспомнил, как ему хотелось почувствовать на себе ее взгляд, в котором будет тепло и нежность.
Что? Снова? «Мама, ваш сын прекрасно болен?»
Когда он зашел все-таки в квартиру, то понял, что просто продрог. И клавиши не хотели играть мелодию под его пальцами. Капризничали что ли? Он слушал ее на телефоне, проживая вчерашний день каждой счастливой нотой. Но… повторить сегодня не мог.
«Дурак! - билось в голове. – Какой же дурак. Ушел».
Позвонил он Ире, совершенно измучив себя за эти бесконечные часы, уже под вечер. Когда налетели сумерки, обернувшись вдруг проливным дождем, а тишина в доме стала невыносимой.
- Привет, - осторожно проговорил, ожидая, что она сейчас с ним или заговорит ледяным тоном. О! Как Ира по-королевски умела его проговаривать. Сразу становилось холодно. Или вообще отобьет звонок. Но он сегодня это заслужил. Или?..
- Привет, - вроде бы жизнерадостно откликнулась она, но тут же замолчала.
- Ира?
Неужели это все? Неужели…
- Подожди буквально минуту, я сейчас…
И совсем другим тоном, кому-то:
- Но Станислав Витальевич, вы же понимаете…
- Но-мер!
Этот звучный голос уверенного в себе человека как-то сразу не понравился музыканту. Это еще кто? Это вообще – как?!
А голос продолжил, мягче, бархатистее, раскатистее:
- Ирина Ильинична, но вы можете! Ну, очень хочется, чтобы родная кафедра выиграла конкурс новогодней песни. Особенно у русаков, а?!
- Я подумаю.
Тяжелый вздох Ирины.
- Вы сможете, я уверен.
Летящий перестук каблучков по ступенькам. И ее голос, теперь обращенный к нему:
- Все. Уф. Ушла с работы.
Лева посмотрел на часы. Было почти семь. Это если с первой пары, то есть с девяти утра. Как-то перебор.
- Совещание было, - смеялась Ира, - представляешь, было б что-то полезное, а то. Конкурс новогодней песни. Ну что я им, снегурочка? Два часа из пустого в порожнее.
- Ира, - осторожно проговорил он, - прости.
- Ты был небрит и в мятой рубашке?
Ему послышалось – или в ее голосе промелькнули мечтательные нотки?
- Ты злишься.
- Ты знаешь, как ни странно, нет.
- Почему? – возмутился он, который целый день на себя злился так, что играть не мог!
Смех. Ласкающий слух. Который хотелось не то, что слушать. Осязать, прижимаясь губами и ловя его на лету.
- Ирааааа…
- Я никогда еще не пробиралась домой, словно загулявшая девчонка с дискотеки. Только у дверей сообразила, что все в курсе, что я дома не ночевала. И если включить мало-мальскую логику, то нетрудно догадаться, что я была с тобой. И то я как-то… чувствовала себя странненько.
- Как Саша?
- Сегодня бабушка подавила первый бунт. Практически подростковый. И бурный.
- Что случилось.
- У него бассейн по понедельникам. А дома – рояль. Вот бунтовать они изволили. Что плавать не пойдут, потому как оно им без необходимости. Да аргументирует как хорошо. Мне запись прислали. Я умилялась.
- И чем все завершилось?
- Ну, старая профессура – она такая. Бровь поднимет – понесешься. Хоть плавать, хоть еще что.
- Ты пришлешь мне?..
- Хорошо. И, кстати, у меня есть еще одна. Где Саша рояль увидел.
- Ты ее сделала.
- И даже готова поделиться, - улыбнулась она. И через паузу, которую он прочувствовал, поняв, что сказать она хотела совершенно другое:
- Ладно, буду такси вызывать и домой ехать.
- Ты не на машине?
- После вчерашних излишеств? Нет, зачем?
Ему показалось – или кто-то к ней подошел. И остановился рядом?
- Ира?
- Записи пришлю. И фотографии, - он услышал, как она улыбнулась. И сбросила звонок.
…
Она и сама не знала: злится она на него или нет. Но не за утро, честное слово! За утро – восхитительное, суперэротическое, головокружительное. За ночь – уже тем более. А вот за сам факт своего влезания в ее жизнь. Вот правда. Все смешалось в ее крови в такой умопомрачительный, такой ненормальный коктейль, что… становилось непонятным все. Она ведь совершенно не лукавила, когда говорила Льву о том, что его место – на сцене, а не в ее жизни. И… как все запуталось. Наверное, вот это и царапало. Ну, не планировала она впускать в свою жизнь Леву. Он… это как-то слишком.
Но – то ли к ее ужасу, то ли к ликованию – она не хотела от этого отказываться. А Левин демарш сегодня. Она приняла его. Поняла вдруг, что для одиночки и (положим руку на сердце) эгоиста, все произошедшее – перебор. От собаки до ребенка. От бабушки до рояля. И потом – ну, не может звезда входить в дом не как красно солнышко, а помятой и в разодранной рубахе. Предмет ее личной гордости, но все же.
Она, как и обещала, отправила фотографии. И видео, включая то самое, историческое, где Саша впервые увидел рояль. Улыбалась, предвкушая реакцию музыканта на другого музыканта, пусть даже и маленького.
И задумалась. Может быть, последовать совету бабушки – и отправить ему что-нибудь воодушевляющее, связанное с роялем и тяжелой небрежностью и прозрачностью в одежде. Она, конечно, не злилась на утренний демарш. Конечно. Но.
Рассмеялась.
Или хватит с него пока нежнейшей мести в виде «подслушанного» разговора с высоким университетским начальством? Выходка, конечно, просто подростковая. Глупая. Но до чего же приятная. А насчет фотосессии с роялем надо подумать. С другой стороны – не такая это и пакость. Может, она отблагодарить за прекраснейший инструмент хочет. Она же девочка – кто ее поймет. Она и сама себя во всем, что касается Левы не понимает.
Вот с чего она все время смотрит на телефон? Вот кто ей скажет?
Надо подготовиться к лекциям и практическим. Проверить работы студентов. Выгулять собаку. Пописать книгу – она вдруг пошла. И совершенно не та, которую она планировала после выхода «Счастья для квартета». Ей стала писаться вдруг веселая комедия положений из жизни родного универа. О сексуальном и неотразимом декане и молоденькой преподавательнице, что, терпеть друг друга не могли, попадали в комические ситуации и изо всех сил пытались не завести служебный роман. Понятно, совершенно безуспешно.
Читатели хохотали и были в восторге. Издатели уже прислали договор. Тут главное, чтобы книгу не заценила бабушка. Потому как вот эта «макулатура», на которую Ира тратит прорву времени – это не написанная еще докторская. А еще в планах было написать роман о фигуристке, которая выиграла все, что можно. И окончила карьеру. И не могла понять – а что дальше. Останавливало Иру то, что смешного в той истории было мало. Безнадежного, правда, тоже, но все же…
Не смотреть на телефон. Не ждать смски. Не думать о белой обезьяне. И о зеленоглазом льве заодно. Вот, правда, мог как-то и отреагировать на фотографии и видео!
Зараза! Не будет она отправлять ему фото с роялем. Или поднимется – раз уже все равно ворочается и не может заснуть – и наделает чего-нибудь изысканно-развратного прямо сейчас. Главное, чтобы Джесс от любопытства, чем же озабочена ее сумасшедшая хозяйка, не перебудила весь дом. И к ней с предложениями помощи и советами не присоединились Саша и бабушка. Тихонько рассмеялась. Приказала себе заснуть. Вот прямо сейчас. Немедленно.
Но перед глазами просто крутились воспоминания о вчерашней ночи. И, вспоминая о сбывшейся мечте, о том, что в реальности все может быть даже лучше, чем в самой-самой-самой эротической фантазии, она сладко заснула. Чтобы тотчас подскочить от голоса Левы. Ее любимый просто богический вокализ. Вот реально – ее просто сносило с его голоса. Но вот сейчас!!! И хорошо еще, что она звук практически убрала.
- Да, - прошептала она.
- Я музыку написал. Хочешь послушать?
И такая тревога в голосе. Не наигранная, не для того чтобы покрасоваться и послушать уговоры… Странно просто.
- Хочу, - ответила Ирина.
Она просто услышала, как Лева счастливо улыбается, расплываясь в улыбке как счастливейший из Чеширских котов. Закрыла глаза. И…
В этих нотах было все. Тревога, боль. Непонимание. Встреча. Трепетное ожидание счастья. Сомнения. Недоверие. А потом - ее вздохи в его объятиях. Нежность. Страсть.
- Лева, - вытерла она глаза, как только смолкли последние звуки. – Ты же чертов гений, а…
- Ты так думаешь? – он бездумно, какими-то тихими-тихими вариациями перебирал клавиши.
- Да. Уверена.
- Можно попробовать маме показать, - спустя какое-то время проговорил Лев. – Мне кажется, даже ей понравится.
Ирина только покачала головой. Странно все.
- Долго смотрел на фотографии, - продолжил Лев. – Видео. Потом послушал то, что родилось в твоем доме. И… сложилось. Спасибо.
- Я рада, что ты приехал.
Он замер, рояль завздыхал и затих.
Они молчали, разделенные километрами восьмьюстами, засыпанными снегом. И почему-то им было хорошо. Спокойно. И тепло в этом молчании.
Ирина впервые представила себе – каково это. Этот мужчина – и рядом. С вечными ожиданиями с вечных гастролей. С миллионом пятьсот одних только рубашек в гардеробе. Непременно белоснежных. И непременно с запонками. Нашел он свои в гостинице, кстати говоря?
С возможностью коснуться. Пусть к себе другого настолько близко, чтобы понять все его одиночество, тараканов и удивительное недовольство собой, получается…
- О чем ты думаешь? – вдруг спросил он.
- О тебе.
- И как?
- Хочется обнять. А ты?
Тяжкий вздох.
- Думаю о том, какой я дурак.
- Похоже, ты слишком самокритичен, - рассмеялась Ирина, подумав о том, что фотосессию она ему все-таки устроит.
- Я бы мог улететь на концерт из Питера.
- Ты бы не написал волшебную мелодию.
- «Я так хочу быть с тобой», - напел он, тут же себе подыграв.
- «В комнате с видом на огни, с верою в любовь?» - тихо спросила она.
Глава тринадцатая
Всё будет хорошо. Ну и что, что не у тебя
(С)
- Это не день, это сюр какой-то! Мы прилетели с опозданием, машины ждут, все дергаются. Ветрище. Холод такой, что зубы сводит! И что ты думаешь, на въезде в город, нас какой-то урод подрезал. Он унесся, а мы въехали друг в друга. Стоим, красивые такие. И скорость была небольшая, а багажник одной – всмятку, перед у другой – тоже хорош. А, главное, наши чемоданы! Они были как раз в том багажнике, который и пострадал.
- Вы сами, самое главное, не пострадали?
Голос Ирины раздавался через какую-то раздражающую его паузу. Связь была отвратная. И вообще – лучше бы всего, чтобы она каким-то волшебным образом оказалась здесь, рядом с ним. И тогда…
- Лева?
- Нет, с нами все в порядке, чего нельзя сказать о ботинках. Костюмы отгладить хоть можно, а вот обувь. Как-то смялась.
- Бедняги. Это вы который у вас день подряд? Седьмой? Семь дней – семь концертов?
- Нет. Шестой. За семь дней. Мы где-то сутки проспали. Погоди. Это только прелюдия. Без распевки, без подготовки, мятые! Не успели ничего! Мы уже не просто забегали на сцену. Мы влетали на нее, как кенгуру. Прыжками. Ванька первый, я – за ним. Уже под минусовку. И… Натыкаемся на стол.
- Что?
- Стол. Длинный, во всю сцену. Зеленый такой. С бархатной скатертью. Цвета взбесившейся елки. – Он нажал на экран, пересылая. – Лови стол. И сцену.
Ирина расхохоталась:
- Вы там ничего в микрофон не сказали?
- Нет, - сделал вид, что обиделся, Лева. – Мы проглотили. Потому как пели. Ну, мы как-то допели. Поздоровались. И – вот прямо спросили: дорогие зрители, это…. ЧТО?!
- А они?
- А они нам – у нас выборы. Утром были дебаты. И завтра – дебаты. Что эту дуру зря туда-сюда таскать. Мы такие: «Гмммм. А каким боком мы сюда вписываемся?» Выяснилось, что в виде подарка.
- Хороший такой подарок, - заценила Ирина. – Дорогой.
- Любимую группу пригласили. Сказали, что очень жалеют, что в зал. Изначально обещали, что на стадион, чтобы поместились все желающие.
- Куда?!
- Ну, всего-то минус двадцать пять. Еще же осень. Не зима.
- И что остановило организаторов? Неужели подумали, каково будет вам петь, а зрителям слушать?
- Да ты что? Кто ж об этом думает! У них в честь выборов на стадионе еще какое-то мероприятие по счастью было запланировано.
- Минус двадцать пять?
- Это их не то, чтобы остановило, эти их и не огорчило ни разу.
- Красота же!
- Да неописуемая. Мы поем, пытаясь двигаться аккуратно. И тут я понимаю – если на сцене стол. То где, простите, рояль?
Ирина просто залилась. Вообще, слово «рояль» вызывало у нее какие-то странные приступы смеха. Стоило бы проверить, что с тем, уже кабинетным, что обосновался в их квартире, в Питере, как ему начинало казаться за эти две неделе, просто на другой планете.