– Ты не имеешь права разговаривать так с клиентами! – недовольно бросает Кортни, скрестив руки под грудью, когда вслед за мной влетает на кухню.
– А они не имеют права трогать меня!
– Они не трогали тебя!
– Раскрой глаза, один из этого сбора идиотов зарядил мне по заднице!
– Это была шутка! – оправдывается она, когда взгляд персонала в недоумении устремляется в нашу сторону.
– Я не принимаю шуток, где какой-то недоумок трогает меня. Ты не хочешь принять это за наглость, потому что он нравится тебе.
– Я всё понимаю, но ты нагрубила ему.
– Он заслужил. Если бы у меня была возможность что-то изменить, я бы ничего не меняла, разве что вовсе не пошла с тобой.
– Это клиенты, мы не имеем права не подходить к ним!
– Мы имеем право выставить их за дверь, потому что они имбецилы с мозгом со спичечную головку. Прекрати оправдывать их поведение.
– Я… – Кортни бегает глазами по ребятам, будто ищет поддержку в тех, кто даже не видел и не знает всей ситуации. Взгляд девушки вновь встречается с моим. – Он понравился тебе?
– Кто?
– Тоби! Он понравился тебе, поэтому ты так реагируешь!
– Кто это вообще такой?
Кортни фыркает и, махнув хвостиком, удаляется из кухни, предварительно пихнув чек в руку Энтони. Дверь хлопает, и тишина на кухне начинает оглушать, лишь трескание масла в сковороде разбавляет напряженную атмосферу. Наш шеф переводит взгляд с бумажки на меня, и вопросительно выгибает бровь. Этот мужчина, управляющий кухней, в один счёт может прибить к стене взглядом, если дать ему повод, хотя является добрее плюшевой панды.
– Что случилось? – спрашивает Мэгги.
– Ничего, просто Кортни не желает смотреть правде в глаза.
С этими словами, покидаю кухню, и наше общение прекращается на такой негативной ноте. Остаток вечера мы обходим друг друга стороной и не разговариваем, даже наши взгляды не пересекаются. Тяжело признавать, но я понимаю, что скучаю по ней. Мне не хватает игривой улыбки и блеска её глаз, когда мы находили друг друга среди толпы клиентов и бурных разговоров за каждым столиком. Я привязалась к ней, и это гложет меня. Каждая из нас считает себя правой, и это удивительно, что какая-то кучка идиотов смогла встать между нами. Обретя хоть какого-то друга в реальности, я потеряла его. Я вовсе не желала пускать её ближе, но она, словно торнадо, ворвалась в мою жизнь, не позволив отстраниться. Кортни успешно разрушила выстроенные стены, и заняла место в моём сердце. Общаясь с ней и с Джен, я понимаю, какая непостижимая разница между реальным и сетевым обещанием.
Прощаюсь со всеми и покидаю стены заведения с печалью, поселившейся в душе. Может, я была неправа, и Кортни действительно выходит правой? Может, я действительно погорячилась, приняв шутку за что-то большее? Может, гордость не стоит дружбы? В одном я уверена точно: кого бы она не имела в виду из той тройки – я скажу, что ни к одному из них не испытываю и малейшей симпатии. Логическая анализы в моей голове, подводят имя Тоби к тому парню, в которого она влюблена, в другом случае, её бы не задело это. Конечно, есть ещё один вариант: она боится, что они больше не придут в кафе, и таким образом, выстроенные мечты об этом парне, рухнут с треском на дно. Уверена, их встречи происходят только на работе, а я могла стать тем человеком, который оборвёт их. Признаться честно, я буду только рада. Это парень не внушает доверия и не привлекает к себе, по крайней мере, меня. Он похож на Мэйсона, но если взгляд второго хоть немного притягивает и располагает к себе, то в первом случае всё совсем иначе. И я могу защитить себя как физически, так и морально, но сомневаюсь, что это сделает хрупкая Кортни. Я не хочу быть курицей наседкой, но чувствуя себя именно такой.
Обращаю взгляд к телефону, который оповещает о новом сообщении, и свожу брови, видя незнакомый номер и не самое впечатляющее приветствие: «Привет, детка».
Глава 11
Утро не задается буквально сразу. Руки дрожат, когда я яростно перебираю тумбочку и не нахожу свой ноутбук. Становится до тошноты и головокружения страшно. Я точно положила его в шкафчик, я помню это, у меня нет галлюцинаций. Сейчас он отсутствует. У него не могли появиться ноги, и он не пошёл погулять. С ужасом в глазах перевожу взгляд на пустую кровать Деби, которая помята и осталась в том же положении, что и вчера. Она не ночевала в комнате, в этом нет сомнений. Почему поганые мысли сразу проникают в голову? Почему я думаю на неё? Дверь в комнату не была закрыта, зайти мог кто угодно, и от одной подобной мысли – меня сотрясают рыдания. Срываюсь от тумбочки к шкафу и начинаю перерывать вещи, чтобы найти конверт. Мама всегда говорила, что наличные не повредят, хотя картой пользоваться намного удобней. Я отложила некоторые средства и спрятала среди вещей.
Перед глазами всё заплывает, а руки трясутся. Едва облегчённо выдыхаю, когда нахожу его, но это только половина стоимости ноутбука, и даже не одна четверть того, что я сделала к учёбе. Там всё. Все мои работы, которые нужно отправить завтра и сегодня. Я осталась ни с чем, это подрывает баллы, за которыми следит мама.
Холодная вода не помогает снять покраснения в глазах, оставляя опухшее лицо от слёз. Такой разбитой я иду с тетрадями на лекции, где валюсь в кресло и готовлюсь к чистописанию, чтобы в будущем разобрать собственные каракули. Глаза находят Кортни через несколько мест. Она даже не смотрит в мою сторону, и это делает ещё больней. Некоторые студенты с шоком смотрят в мою сторону, когда я достаю тетрадь, ручку и маркер, но это последнее, что сейчас может заинтересовать и волновать меня. Я точно знаю, что день проведу в библиотеке и, скорей всего, ночь тоже.
Скажу, что успевать слушать, писать и запоминать – это мой личный ад. Если в компьютере ты успеваешь всё, то написав слово в тетради, поднимаешь глаза и понимаешь, что тема сменилась на другую. Это почти добивает меня. Такой слабой я никогда себя не ощущала, как будто весь мир движется дальше, а я застыла на месте, не понимая происходящие изменения. Лишь однажды я ловлю взгляд зелёных глаз на себе, но длится это не долго, она вновь отворачивается и смотрит на профессора. И самое забавное, что по левую руку от меня – сидит Эмили, как обычно приседая на уши. Я не то, чтобы не слушала её, я даже не заметила её присутствия рядом. Самое катастрофическое утро за всю жизнь, конечно, после того, как мне сообщили о смерти папы. Тогда было гораздо хуже.
– Ты слышала об этом? – спрашивает Эмили, дёргая мою руку, из-за чего ручка соскальзывает и рисует полосу по бумаге.
Посылаю ей предупреждающий взгляд, но разве это помогает? Нет, она продолжает трепать языком. Либо она слепая, либо самоубийца, потому что даже я чувствую каменное выражение собственного лица, на котором написано раздражение. Поднимаю глаза и встречаюсь с тёмным взглядом Мэйсона, который следит за нами, как коршун. Что ему нужно от меня и от Эмили, о которой он спрашивал – до сих пор непонятно. Этот вопрос встаёт в одну шеренгу с теми, куда делся ноутбук. Странно, что меня вообще волнует подобный факт.
Как только лекция завершается, собираю вещи и решаюсь пропустить философию. Намного важней сделать доклады. Тратя бесценные минуты в аудитории – вместе с ними утекают баллы. Назойливая девушка с именем Эмили следует за мной, и я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.
– Оставь меня одну!
Вылупив карие глаза, она хлопает длинными ресницами и открывает рот с идеально накрашенными алой помадой губами. Сейчас мы представляем разные социальные слои: мой конский небрежно собранный хвостик, ни грамма косметики на лице из-за дерьмового утра и одежда в виде джинс, первой попавшейся футболки, которая нашлась в шкафу, и конверс. Так себе стиль. В то же время на Эмили коктейльное платье бежевого цвета, волнистые локоны и макияж, как будто она встала в пять утра или вовсе не ложилась, чтобы приготовить к новому дню внешний вид.
– Да что с тобой? – фыркает она.
– Мне некогда, Эмили. Оставь меня хотя бы на день. У меня проблемы!
Отстраняюсь и бегу к библиотеке, оставляя её в центре коридора. Господи, как же надоело. Я не хочу быть грубой, но приходиться прибегать в случае, если другой не хочет понять твоего нежелания слушать его.
Быстро собираю кучу книг и плюхаюсь за один из компьютеров. Вновь ловлю удивлённые взгляды грохотом и торопливым поведением. Приходится даже сдуть локон, упавший на лицо, тем самым, надоедая и раздражая ещё больше. Но он вновь падает, и на это раз смахиваю его локтем. Студенты, занимающие компьютеры вокруг, следят за мной, награждаю их ответным вниманием. Особенно бесит парень напротив моего компьютера. Посылаю ему вопросительный взгляд, в котором читается всё поганое настроение, и он наконец-то прячется за экраном.
Спустя полчаса, голова кипит, из ушей норовит повалиться пар, а буквы перед глазами расплываются, но я упёрто ищу информацию и пишу первый доклад к истории. Тру глаза и вновь обращаюсь к экрану, вычитывая необходимое. Благо, что я написала его не так давно и что-то помню. Сейчас я буквально молюсь и благодарю память.
Вздрагиваю, когда стопка листов падает на стол, где размещается компьютер моего надоедливого наблюдателя, и поднимаю глаза. Тот парень, сгребая личные вещи, спешит к другому компьютеру, а карие глаза Мэйсона смотрят на меня.
– Мне не до тебя, Картер, – фыркаю я, вновь обращаясь к экрану компьютера.
– Я тут не для этого.
– Отлично, – бубню я, не награждая его вниманием.
Стопка листов двигается ко мне, и глаза находят название сегодняшней темы лекции. Прихожу в смятение как минимум по тому, что фломастером выделены главные аспекты.
– Что это? – хмурюсь я.
– Мой конспект.
– Зачем он мне?
– Я не знаю, что с твоим ноутбуком, но тебе пригодится. На семинаре будет обсуждение этой темы. Ты не разберёшь свою писанину.
Проглатывай созревший ком нервов, и с замешательством смотрю на Мэйсона.
– Спасибо, – тихо выдавливаю я.
Но этого недостаточно, он обходит длинный стол и занимает стул за соседним столом, посмотрев всё то, чем я занимаюсь. Непонимание отражается на его лице.
– Ты же писала его.
На это раз моё время сводить брови, и награждать его прищуренным взглядом.
– Откуда ты знаешь?
– Я не служу за тобой. Ты сидишь тут после лекций, и я вижу книги, которые ты берёшь. Не приписывай мне повадки педофила.
– Педофил – это тот, кто совращает детей. Надеюсь, ты это понимаешь.
– Ты похожа на ребёнка.
Выгибаю бровь и смотрю в его глаза. Мне не нравится, что внутри всё переворачивается. Перекидываю всё на доброту, которую он проявил.
– Ты же понимаешь, что я не поведусь на подобное?
– Поведёшься? – усмехается Мэйсон.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
– С детьми не занимаются сексом.
– О, и во сколько ты лишился девственности?
– В пятнадцать, – улыбается парень, оголяя ямочки. – А ты?
– Хочешь сказать, что не был на тот момент ребёнком?
– Ты проигнорировала мой вопрос.
– Я не обязана отвечать на него, это моё личное право.
– Может, ты всё ещё девственница?
– Может быть, – пожимаю плечами. – Не думаю, что ты когда-либо об этом узнаешь.
– Не рой другому яму, сама в неё попадёшь.
– Что?
– Не заикайся, всё возможно.
– Ты сидел в туалете с книжкой пословиц?
– Это жизненная мудрость. И я тоже не обязан отвечать на твой вопрос.
– Тогда мы квиты, – киваю я.
Мэйсон падает на спинку стула и улыбается, разглядывая меня. Не позволяю ему проникнуть в своё сознание, дабы не раскрыть тайны.
Он прав. Я не была в отношениях ни в любовных, ни в сексуальных. Мне просто не с кем и некогда. Я не могла зацепиться за кого-то, чтобы перейти к чему-то большему. В моих планах не было лишиться невинности на одной из вечеринок и с тем, кого я не вспомню на утро, либо же с кем-то для того, чтобы было. Знаю, что некоторые даже делают это с друзьями, считая подобный вариант одним из лучших. Возможно, я тоже могла так думать, если бы у меня был друг. Вина не в ком-то, а во мне. Это я следовала за родителями и погружалась в учёбу, откладывая всё остальное на второй план. Не все университеты с радостью примут нового студента с низкими баллами. Я сама выбрала такую жизнь, и теперь пожимаю её плоды, не зная влюблённости, дружбы и секса. Мэйсон не узнает этого даже под предлогом моей смерти. Не знаю, по какой причине, но я не хочу объясняться перед ним.
– И?
– Что? – спрашиваю я.
– Во сколько? – продолжает парень.
– В шестнадцать, это всё? – мне ни капли не стыдно за враньё. Ладно, может быть немного, но это ничего не меняет. Я не обязана рассказывать об этом всем.
– Считаешь, что ты не была ребёнком?
– Он был слишком… – задумываю, кто в моей голове был слишком непонятно что. Молчанием, я лишь топлю свою ложь. Поворачиваюсь к Мэйсону и добавляю: – горячим.
Горячим? Что я вообще несу? Но, возможно, так можно описать моего несуществующего бывшего горячего парня.
– Горячим? – смеётся парень.
– Это синоним сексуального, страстного, красивого.
– Страстного? Что за дерьмо? – гогочет он. – Назови его ещё жеребцом.
– Пылкий любовник, – Господи, просто заткните меня. Я умоляю. – Он был шикарным любовником, Картер. Тебе не помешает поучиться у него в плане обольщения и не только.
– С чего ты взяла, что я хуже? – улыбается Мэйсон. Блеск его карих глаз говорит о том, что он имеет сомнения, и я быстро прекращаю эту перепалку. Так я только гублю свою ложь.
– Ну, как минимум по причине того, что у тебя ничего не получается со мной.
– А с чего ты решила, что я пытался?
Мэйсон облизывает нижнюю губу, и мне абсолютно, совершенно не нравится это. Дерьмо, ведь мне нравится! Парень склоняется ближе, и указательным пальцем манит к себе. Я почти соглашаюсь, но ломаю собственные желания, оставаясь беспрекословной.
– Ещё одна безуспешная попытка, – парирую я.
– Ты уверена? – прошептав, улыбается он.
Просто. Спасите. Меня.
– Уверена, Картер, – выдыхаю, всем видом показывая, что его предложение не заинтересовало.
Парень выпрямляется, и его улыбка превращает мои внутренности в жижу. Не отвечаю тем же, приступая к работе, о которой успела забыть на некоторое время, которое сейчас на вес золота. К внутреннему смятению добавляется то, что настроение значительно улучшилось с помощью его дурных шуток и помощи.
– Зачем ты делаешь это? – интересуется Мэйсон.
– Какое тебе дело?
– К чему весь этот негатив?
– У меня сломался ноутбук, где были все работы, – новая ложь, но ему не обязательно знать правду.
– Мама говорит, что информацию нужно хранить на нескольких устройствах.
– Сейчас я хочу согласиться с твоей мамой и приму это на будущее.
Незачем взваливать на другого собственные проблемы. И я не понимаю резкость, которая вырывается сама собой из моего рта. Зачем я применяюсь грубость к обычному вопросу? Вряд ли мой ответ был бы таким же, если бы спросил кто-то другой. Почему такая реакция только на Мэйсона?
– Ты ошиблась, – говорит он, меняя одну цифру даты на другую.
– Я указываю те, что в книге.
– Ты написала неправильно, сама посмотри.
– Ладно, – соглашаюсь я, признавая его правоту. – Но это не делает тебя умным, а меня глупой.
– Я не говорил о глупости, Трикси, это просто опрометчивость и торопливость. Ты нажала не ту клавишу и ошиблась. Это может сделать каждый.
Почему? Почему он не может быть каким-нибудь уродом, который будет издеваться и насмехаться, чтобы было проще его ненавидеть?
– Спасибо, – киваю я.
– Мистер Картер Великолепный, какая чудесная встреча, – разносится знакомый голос, на который мы оба переводим внимание.
– Миссис Райт Превосходная, – очаровательно улыбается Мэйсон, и клянусь, в глазах женщины мелькает интерес и податливость, которую она быстро меняет на строгость.