Все разъехались под утро. Ксавьер помог прибрать гостиную за гостями, которые оставили после себя приличный бардак из раскиданных по всей комнате пустых бутылок и различного мусора.
К полудню Чарльз зашел на кухню, где Марта вновь колдовала у плиты.
– Что ты делаешь?
– Готовлю завтрак… ну, или как это правильно назвать – ранний обед? – герру Леншерру.
– Он еще не появлялся?
– Нет, милый, – рассеянно ответила женщина, ловко переворачивая омлет, – после таких гулянок он отсыпается до середины дня, но вдруг уже встал и ждет, пока принесут еду? Лучше перестраховаться.
Она ловко сервировала поднос, уместив на нем пышный омлет, корзиночку со свежим хлебом, стакан воды и чашку со свежемолотым кофе.
– Я отнесу, Марта, – вызвался врач, вытащив из холодильника лимон.
Он быстро поднялся на второй этаж и дошел до двери, ведущей в комнату Леншерра. Чарльз еще ни разу не был внутри, поэтому бесшумно просочившись внутрь, остановился на пороге и оглянулся. Спальня была на удивление простой: широкая кровать сразу напротив двери, прикроватная тумбочка со светильником, шкаф, небольшой столик у окна, и еще одна дверь – в ванну, судя по всему. Сам хозяин комнаты все еще был в постели; лохматая макушка показалась из-под одеяла, когда Чарльз обернулся, поставив поднос на столик. Обычно волосы Леншерра всегда лежали волосок к волоску, но сейчас он был похож на взъерошенного пса, которого потревожили в самый разгар сна. Ксавьер открыл окно, чтобы впустить свежий воздух в комнату, наполненную стойким запахом алкоголя. Раздвинул тяжелые бархатные шторы, услышав недовольное шипение за спиной. Вернулся к подносу с завтраком и выжал несколько лимонных долек в воду. Подошел к кровати, на которой страдал от похмелья комендант великолепный, и протянул ему стакан. Леншерр с трудом разлепил глаза и покосился на протянутую воду.
– Если вы беспокоитесь о том, что она отравлена или еще что-то, то я могу попробовать первый, – мирно предложил Чарльз.
Немец взял стакан и начал жадно пить. Ксавьер тем временем наклонился и поднял с пола практически пустую бутылку виски, часть жидкости из которой пролилась и впиталась в ковер.
– А вы точно немец, герр Леншерр? Возлияния у вас будут похлеще, чем у ирландцев.
Эрик недовольно покосился на в конец обнаглевшего англичанина и засопел сердито. Улыбка скользнула по лицу Чарльза:
– Марта приготовила завтрак, герр комендант. Вам нужно что-нибудь еще?
– Воды, – раздался сиплый хрип, – принеси еще воды, и пусть никто меня не беспокоит.
– Как вам угодно, герр комендант.
Чарльз собрался выйти, но все же обернулся, и начал было:
– А…
– Вечером, все вечером, Чарльз, – взвыл Леншерр, закрывая лицо руками, – все вопросы, философские рассуждения на тему власти и “мог убить, но не убил”, проповеди и разговоры по душам – все вечером. Сейчас мой мозг не способен внимать столь возвышенным темам и формулировать связные предложения.
Ксавьер послушно кивнул и выскользнул за дверь, отпущенный взмахом руки.
Вернувшись на кухню, Чарльз застал Марту, торопливо утирающую слезы.
– Марта, что случилось?!
– Анна заболела, – едва слышно прошептала женщина.
Дочь и внучка еврейки остались за забором лагеря, но экономке удавалось иногда встретиться с ними около западных бараков. И вот сегодня, воспользовавшись тем, что Леншерр не появится, а Чарльз понес ему завтрак, пожилая женщина решила увидеться с дочерью. Та рассказала ей, что у ребенка сильный жар и с утра состояние ухудшилось.
Чарльз молча выслушал, вышел с кухни, а вернулся что-то зажимая в руке.
– Я не могу так сказать, что с девочкой, мне нужно ее осмотреть, – он мягко погладил экономку по плечу, – комендант сказал, чтобы его никто не беспокоил, но вечером я поговорю с ним, попрошу разрешения навестить ребенка, а пока возьми это… – он быстро сунул в руку женщины таблетки, – постарайся снова увидеться с дочерью и передай ей лекарства, они должны сбить жар, нам нужно выиграть время.
Все это время Марта лишь кивала в такт словам врача и заливалась слезами.
– Иди же, иди, пока комендант не спустился и надсмотрщики не особо следят за домом, я тебя прикрою.
Женщина ушла, а Чарльз стал обдумывать, как убедить Леншерра позволить ему помочь одному из заключенных.
Время тянулось медленно. Ксавьер то и дело бросал взгляд на циферблат, но стрелки словно нехотя делали все новые и новые обороты. Наконец, уже в восьмом часу вечера, один из солдат передал Чарльзу, что Леншерр желает его видеть. Англичанин пытался справиться с волнением, отбросить все эмоции и максимально четко изложить проблему. Когда он зашел в кабинет коменданта, тот сидел в кресле около стола, докуривая сигарету.
– Вот и вы, Чарльз, – прищурился Эрик, выпустив дым из легких, – мы можем продолжить нашу беседу. О чем вы хотели поговорить утром?
– Во-первых, я хотел поблагодарить вас, герр комендант, – начал Ксавьер, решил, что эти слова пусть немного, но расположат Леншерра к нему.
– За то, что в очередной раз я спас вашу жизнь, да-да, мистер Ксавьер, – довольно усмехнулся немец.
“Вот самолюбивый ублюдок”, – досадливо подумал врач, видя, что его план не очень-то успешно воплощается в жизнь.
– А во-вторых?
– Простите? – Чарльз, занятый тем, что мысленно поносил Леншерра всеми известными ему ругательствами, потерял нить разговора.
– Вы сказали «во-первых», а во-вторых? – судя по всему, комендант все же был в крайне благосклонном расположении духа.
– Да, видите ли, герр комендант, у меня есть одна… просьба.
– Я весь в нетерпении. – Вскинул брови Эрик, выражая вежливую заинтересованность.
Ехидство проскользнуло в его широкой улыбке, которую он считал не иначе как дружелюбной.
– Понимаете, в вашем лагере серьезно заболел ребенок, и я… мне необходимо ваше позволение, чтобы осмотреть его.
Леншерр весело усмехнулся и пораженно покачал головой:
– То есть, вы хотите, чтобы я позволил вам осмотреть ребенка, поставить диагноз, воспользоваться всеми необходимыми лекарствами и, судя по всему, на время поселить его здесь? – и дождавшись утвердительного кивка, рассмеялся, – Чарльз, вы забавный.
Ксавьер упрямо сжал зубы и даже не думал отступать:
– Мы вас не побеспокоим, герр комендант, просто разрешите мне вылечить ребенка.
– А если он заразит меня, об этом вы подумали, мистер Ксавьер? – Эрик с удовольствием смотрел, как на лице Чарльза отражалась внутренняя борьба. Немец был расслаблен и крайне доволен сложившейся ситуацией, ему было любопытно, что он получит в итоге, в то время, как в голове Чарльза вихрем носились мысли и он панически быстро пытался найти решение.
– Я же ваш личный врач, – наконец произнес англичанин слегка обиженно, – с вами ничего не случится.
Эрику надоело бродить вокруг да около, поэтому он спросил открыто:
– Если вы получите мое разрешение, то что за это получу я?
– Что вы хотите?
– А что вы можете, мистер Ксавьер? – парировал Леншерр, расплываясь в довольном оскале. Поднялся со своего места, неторопливо обошел собеседника, и замер чуть позади.
Чарльз чувствовал себя неуютно, потеряв немца из поля зрения. Леншерр кружил вокруг него, как акула, которая дразнит свою жертву, но не торопится нападать.
– Мы хотим одного и того же, Чарльз, – Ксавьер вздрогнул, услышав на ухо хриплый шепот, и ощутив теплое дыхание на шее, – вы точно так же, как и я, хотите иметь власть над людьми, распоряжаться их жизнями.
– Ты больной психопат! – Ксавьер резко обернулся и с ненавистью выплюнул эти слова в лицо Леншерра. – Я лишь хочу спасти этих людей, помочь им выжить, а ты убиваешь их, отстреливаешь, как скот!
Он было замахнулся, но Эрик ловко перехватил его руку, больно сжал, будто тисками. Смотрел звериным взглядом, на дне зрачков плескалось злое веселье и голод.
– Сейчас ты пойдешь к этому ребенку; если понадобится, то перенесешь его в дом, возьмешь все лекарства, которые будут необходимы. Я позволяю, Чарльз, – Леншерр с наслаждением произнес последнюю фразу, неотрывно продолжая следить за лицом Ксавьера. – А после вернешься сюда, и мы посмотрим, что ты можешь сделать для меня.
Отпустил запястье англичанина и медленно отошел к креслу. Чарльз попятился к двери и, пока комендант не передумал, бросился вон из дома.
У малышки обнаружился тот же недуг, который совсем недавно скосил Чарльза. Хотя в условиях постоянного переохлаждения, крайне скудного питания и практически полного отсутствия гигиены это было неудивительно. Пока Чарльз проводил осмотр, пока переносил ребенка в дом, и устраивал ее в комнате на первом этаже, ему некогда было думать о словах Леншерра. Но как только жар немного спал, и девочка забылась тревожным сном, а Чарльз позволил себе немного расслабиться, в голове сразу же всплыли события минувшего вечера. Ксавьер не хотел думать о том, как он должен будет расплачиваться с Леншерром за то, что тот разрешил помочь ребенку, но зная коменданта, Чарльз был уверен, что немец будет не спеша, с наслаждением измываться над ним, душу наизнанку вывернет.
Чарльз не боялся физической боли, он ее много повидал, и здесь – на территории Леншерра, и до лагеря тоже. Поэтому относительно спокойно смирился с мыслью, что ему, возможно, придется вынести побои и пытки. На мгновение замер перед дверью кабинета, собрался с мыслями и постучал. Дождался разрешения войти, плотно прикрыл за собой дверь и только тогда взглянул на хозяина кабинета, который сидел все в том же кресле.
– Я пришел, герр комендант, – произнес Ксавьер, хмуро глядя в лицо начальника.
– Ты, кажется, забыл меня поблагодарить, Чарльз, – Леншерр же не удосужился оторвать взгляд от стакана, который держал в руке.
– Вы правы, герр комендант, – смиренно согласился англичанин. – Спасибо вам за то, что позволили помочь.
– Не очень-то ты искренен, не так ли, Чарльз? – немец все же перестает гипнотизировать янтарную жидкость и смотрит на врача. – Где же твоя благодарность? Я ведь могу и передумать. Или пойти прямо сейчас и быстро прекратить мучения бедного дитя.
– Вы будете шантажировать меня здоровьем ребенка? – с плохо скрываемой яростью спрашивает Ксавьер.
– Если ты не будешь послушным и не будешь беспрекословно делать все, что я пожелаю.
– У меня нет выбора, герр комендант, – опустив глаза, произносит Ксавьер.
– Однако ты все равно пытаешься сопротивляться, – неодобрительно качает головой Леншерр, – а мне нужно повиновение. Подойди, Чарльз.
***
– Он избил его? – с волнением кусает губы девушка и с тревогой смотрит на старика.
Тот вдруг насмешливо фыркает и глядит в ответ снисходительно:
– Поколачивал, естественно, но если вы о том, что произошло дальше в данном конкретном случае… нет, не избил, но Чарльзу, определенно, было больно. И, к сожалению, не только физически. Он был очень гордым, понимаете? Гордым и сильным, и смелость тоже присутствовала, но при всем при этом он был… несколько наивным что ли, как бы это странно не звучало. Доктор много повидал за годы войны, еще до того, как попал в лагерь, но все равно присутствовала в его взглядах некоторая наивность и невинность. Леншерр видел это и хотел растоптать, извратить все светлое, человеческое, что осталось в Чарльзе. Забрать себе и его тело, и душу. Должно быть, это прозвучало пошло, пусть так, но это правда.
***
Эрик был жадным. Порывисто, безжалостно, по-животному дико брал Ксавьера, не думая о нем ни секунды. Чарльз сжимался, дрожал мелко, костенел всем телом и лишь рвано, вымученно выдыхал в подушку. Леншерр тоже был тихим, безмолвным любовником. Кончал, едва слышно шипя сквозь зубы, откатывался на свою половину кровати и закуривал. Давал небольшую передышку не только себе, но и Ксавьеру, который пытался справиться с дикой болью в раскуроченной заднице, в облапанных до синяков боках. А потом все начиналось сначала.
Если первое время Ксавьер пытался сопротивляться и как-то бороться, то теперь отупел от постоянной боли и насилия, которые сломили его быстрее, чем он мог подумать. Залазил на кровать и бездумно, по привычке становился в коленно-локтевую позу или ложился на спину, и слепо пялился в потолок, пока Леншерр трахал его. Сначала, дорвавшись до тела Чарльза, комендант не придавал этому значения, концентрируясь на ярких, пьянящих ощущениях, но позже его начала злить такая безмолвная покорность Ксавьера. Он так хотел получить ее, увидеть Чарльза на коленях перед собой, а теперь приходил в бешенство, видя, как послушно англичанин делает все, что Эрику заблагорассудится. Немцу стало настолько не хватать того непокорного, упрямого взгляда и ехидных, бунтарских речей, что во время секса он отвешивал Чарльзу размашистые пощечины, от которых у того голова моталась из стороны в сторону, разбивал губы или душил его до хрипов, чтобы увидеть на лице пленника хоть какие-нибудь эмоции. Чарльз не отзывался.
Он заплакал только один раз.
Леншерр сидел на кровати, а между его широко расставленных ног на коленях стоял Чарльз, захлебываясь слюной и давясь членом, который Эрик грубо толкал ему в глотку. Ксавьер попытался отстраниться, чтобы вздохнуть, но немец больно дернул его за волосы, притянул ближе, заставив принять до конца. Чарльз захрипел задушено, а Леншерр, чувствуя, как горло спазматически сжимается, кончил, крупно содрогнувшись всем телом. Отпустил волосы Ксавьера, и тот отстранился, закашлявшись. Принялся нервно, торопливо утирать рот от слюны, спермы и крови, которая сочилась из уголка губ. Брезгливо взглянул на ладонь и обтер ее о штанину.
Хотел уже было встать, но тут Леншерр подался вперед. Чарльз опасливо взглянул на него исподлобья, а Эрик вдруг провел самыми подушечками пальцев по щеке англичанина; мягко прошелся по скуле, очертил подбородок и на мгновение замер, прежде чем коснуться запекшихся губ. Леншерр никогда не целовал его, вообще старался не прикасаться к лицу, не считая моментов в постели, а тут такое. Чарльз не знал, как реагировать, остолбенел, даже дышать перестал, а Эрик вглядывался в его лицо и напуганные глаза, хотел разглядеть что-то. Вздохнул прерывисто, мотнул головой, прогоняя наваждение, и убрал руку.
– Ложись на кровать, Чарльз.
Они разделись, сидя друг к другу спиной, каждый на своей половине кровати, как супруги, прожившие много лет вместе. Чарльз аккуратно лег на спину, дожидаясь, пока Эрик повесит штаны и рубашку на спинку стула. Все это повторялось столько раз, что Чарльз счет потерял ночам, проведенным в этой спальне, но все равно вздрогнул, когда кровать скрипнула под тяжестью второго тела. Леншерр лег на него, накрывая тяжелым, сильным телом, но вместо того, чтобы как обычно коленом требовательно раздвинуть ноги англичанина, замешкался на секунду, а после поцеловал в щеку. У Чарльза глаза полезли на лоб, он изумленно посмотрел на Леншерра и по лицу увидел, что тот чувствует себя неловко, и удивлен не меньше самого англичанина.
– Что вы делаете? – почему-то шепотом спросил врач.
Комендант неопределенно пожал плечами:
– Целую тебя? – и снова дотронулся сухими, плотно сжатыми губами до кожи. Осторожно проложил дорожку из поцелуев и остановился у самых губ, помедлил и накрыл рот Ксавьера.
Чарльз все это время лежал ни жив, ни мертв, он не знал такого Леншерра, не знал, что ожидать от него, а неизвестность пугала. Эрик тем временем все настойчивее и глубже целовал Ксавьера, прихватывал острыми зубами нижнюю губу, посасывал ее, вылизывал. Оторвался от припухшего рта:
– Оближи, – поднес два пальца, видимо забываясь и грубовато проникая в рот Чарльза
Англичанин, борясь с комком в горле, торопливо прошелся языком по пальцам, с испугом следя за каждым движением Леншерра. Тот вытащил пальцы, и приставил их к входу, аккуратно проник внутрь, начал размеренно двигать. Сам тем временем стал целовать шею Чарльза, перешел на ключицы и грудь. Вскинул голову, посмотрел на англичанина безумным, невидящим взглядом и выдохнул: