– Эрик, я еще раз хотел бы извиниться за сегодняшнее. Я уверен, что Кевин не хотел никого обидеть, просто ляпнул не подумав.
Леншерр молчит довольно продолжительное время. Чарльз пытается незаметно разглядеть его выражение лица в свете фонарей, но видит лишь профиль со сжатыми в тонкую полоску губами. Ксавьер готовится вновь заговорить, извиниться еще раз, если потребуется, но Эрик его опережает:
– Спасибо тебе за твою смелость, Чарльз.
Эта короткая фраза звучит так искренне, и в ней столько благодарности, что Ксавьер заливается краской смущения.
– Я ничего не сделал, – лепечет он, – любой бы поступил так же на моем месте…
– Нет, Чарльз, – довольно резко прерывает его Леншерр, – не любой, и ты это знаешь. Поэтому и благодарю тебя. Это очень много для меня значит.
Эрик наконец-то перестает неотрывно глядеть перед собой, и поворачивается к генетику.
– Ты не замерз? Может, возьмешь мою куртку?
Утром было солнечно и довольно тепло, но вечером погода стала более прохладной, и Чарльз слегка ежился в одной рубашке. Эрик же сняв свою куртку и, перекинув ее через плечо, вполне комфортно чувствовал себя в одной водолазке. Чарльз открыл было рот, чтобы отказаться, но Эрик уже расправил куртку и ждал, пока Ксавьер проденет руки в рукава. После обошел его, проворно вжикнул молнией и поправил воротник, задев кончиками пальцев шею Ксавьера. Чарльз стоял ни жив, ни мертв, пока Эрик проделывал все эти нехитрые манипуляции.
– Ну вот, так лучше. Спрячь руки в карманы, они у тебя всегда ледяные, может станет хоть немного теплее.
Чарльз послушно засунул ладони в карманы, наслаждаясь теплом, оставшимся от чужого тела, и глубоко вдыхая запах, исходящий от ткани. Эрик лишь довольно поглядывал на генетика, но не торопился прервать молчание. Дойдя до подъезда, Чарльз встал напротив Эрика, и, решив немного поднять тому настроение, сказал:
– Кстати говоря, я закончил с «Адом»[6].
– Присматриваешься к будущему месту обитания? – вспомнив разговор за ужином, подыграл Леншерр.
– Что-то вроде того, – рассмеялся Ксавьер. – Как ты думаешь, на каком бы круге мы с тобой оказались?
– Если бы я мог выбирать, то остался бы с тобой на втором[7]. – Тихо и серьезно произнес Эрик.
Чарльз замер, боясь, что ослышался, и тут же поспешил перевести тему:
– Что насчет стиха на прощание, мистер Леншерр? – протараторил он, – вы сегодня не выступали.
– Стих на прощание? – повторил Эрик, не отрывая взгляд от Чарльза, – у меня есть пара четверостиший, но я не уверен, что вам понравится, мистер Ксавьер.
– Мне нравятся все стихи, которые ты читаешь, Эрик, прошу.
– В глаза голубого цвета
Влюбиться не сложно ни капли,
От глаз голубого цвета
Не сможешь уйти безвозвратно.
Такие глаза ты увидишь
И будешь ты ими пленен.
Такие глаза ты увидишь
И сразу поймешь: «Я влюблен».
– Что скажешь, Чарльз? – глаза Эрика горели тем же безумным блеском, как в их первый вечер, когда Леншерр впервые околдовал его своими стихами.
– Это о-очень красивый стих. Очень красивый, мистер Леншерр. Мне, наверное, пора, да и вы как бы не опоздали на работу. Я пойду, спасибо вам за стих. До свидания.
Чарльз просто сбежал от мужчины, который только что, если Ксавьер все правильно понял, признался ему в чувствах. Чарльз понимал, что это подло и трусливо, но ничего не смог сделать с собой в тот момент, потому что это было как удар под дых. Чарльз не ожидал такого, поэтому капитулировал с поля боя. Уже ночью, лежа без сна в своей постели, он прокручивал в голове строки стихотворения снова и снова, понимая, что попался. Ксавьер тоже влюбился.
На следующее утро Чарльз высматривал Эрика в толпе студентов, но нигде не видел знакомую фигуру. На большой перемене его перехватила Рейвен.
– Чарльз, сегодня не будет никаких стихов, – расстроенно сказала она, – Эрик просил предупредить. Сказал, что ему срочно нужно куда-то пойти. Так что встречаемся послезавтра.
Ксавьер рассеянно кивнул, обеспокоенно думая, что должно быть обидел Эрика своим необдуманным поведением. Чарльз не верил, что у Леншерра появились какие-то дела: буквально пару дней назад они говорил о планах на ближайшие дни, и у Эрика не было никаких неотложных дел. Чарльз был твердо намерен увидеться с Леншерром сегодня. Именно поэтому после последней пары он побрел на поиски своего затерявшегося немца. На кафедре Эрика не оказалось, в деканате тоже, но один преподаватель сказал, что Эрик абсолютно точно присутствовал сегодня на лекциях. Значит, оставалось лишь одно место, где мог находиться Леншерр.
Чем ближе подходил будущий генетик к театру, тем быстрее улетучивалась его уверенность. Зачем он туда идет? Чего вообще ждет? На что надеется? Он попытался себя успокоить: Рейвен ведь сказала, что у Эрика появились какие-то неотложные дела, скорее всего его уже нет в университете. Значит, Чарльз просто постоит перед дверьми («Для чего?!» – попытался вразумить Ксавьера его внутренний голос, но Чарльз не был настроен внимать гласу разума) и, с чувством выполненного долга, пойдет домой. Взяв себя в руки и подбодрив самого себя уверенным кивком головы, он взялся за ручку и, к своему удивлению, ужасу и, о Боже, затаенной радости – дверь поддалась. Чарльз зашел, плотно закрыл за собой дверь, стараясь двигаться, как можно тише, и, когда глаза привыкли к полумраку (горела лишь пара ламп над сценой), двинулся к подмосткам. Пол слегка скрипел под шагами профессорского сына, но на фоне оглушающей тишины эти звуки казались резкими и громкими. Чарльз дошел до сцены, оглянулся по сторонам, еще раз вслушался в гробовую тишину вокруг и, подтянувшись, забрался на сцену. Было очень душно. Воздух, казалось, загустел. Чарльз повернулся лицом в залу. Даже после войны, бомбоубежищ и авиационных налетов, во время которых пропадало электричество, он не боялся темноты, скорее она несла в себе покой и спасение: в темноте можно спрятаться и выжить. Но сейчас, стоя посреди сцены, вглядываясь в задние ряды, едва видимые в полумраке, Чарльзу становится тревожно. Он не может понять, откуда взялось это чувство смятения и беспокойства.
Ксавьер пытается успокоиться: дышит глубже и убеждает себя, что бояться нечего. Ну, в самом деле, что может случиться, какая опасность может его поджидать? По загривку бегут мурашки, а волосы на затылке встают дыбом, потому что в этот момент Чарльз чувствует (интуицией, шестым чувством, внезапно открывшимся на затылке третьим глазом, да хоть самой задницей) – за его спиной кто-то стоит. Ксавьер совершенно отчетливо ощущает на себе пристальный тяжелый взгляд, и в страхе зажмуривается. Он сглатывает вязкую слюну, которая наждачкой проходится по пересохшему горлу, и медленно оборачивается. Чарльз не знает, что он чувствует – невероятное облегчение или животный ужас, когда видит, что в тени занавеса стоит Леншерр. Удивительно неподвижный, будто бы застывший, но все же Эрик. Эрик, который держит руки за спиной и немигающе смотрит на Чарльза.
– М-мистер Леншерр, это вы… – Чарльз нервно улыбается и тоже не сводит глаз с немца, – а я тут заглянул, думал, что, может, сегодня будет вечер поэзии.
Чарльз слышит свой тонкий испуганный голос со стороны, и понимает, что вообще ничего больше не понимает.
– Вам так понравилось вчерашнее зрелище, что вы проигнорировали предупреждение Рейвен о том, что мы собираемся послезавтра, и… И что, Чарльз? Решили прийти и порепетировать, проникнуться атмосферой искусства?
Эрик медленно сокращает расстояние между ними, и с каждым его шагом сердце Чарльза стучит все быстрее и заполошнее. От Леншерра за версту несет скрытой угрозой и какой-то звериной, нечеловеческой силой. И это завораживает его – Ксавьера, чертового психа. Эрик наступает на Чарльза, а тот пятиться к краю сцены, чувствуя себя глупым слабым зверьком, который сам забрел в капкан, и теперь ему некуда бежать, и не спастись никак. Вдруг Чарльз чувствует, что опоры под ногами нет, кажется успевает издать удивленный вскрик, но его тут же хватают чужие руки, рывком дергают обратно и уверенно удерживают от падения. Чарльз вертит головой и понимает, что чуть было не навернулся со сцены, торопясь скрыться от того, кто сейчас стоит так близко, и что Ксавьер практически упирается носом во впадинку между ключицами Эрика. Чарльз нервно облизывает губы, поднимает широко распахнутые блестящие глаза и его сердце, пропустив удар, начинает вновь неистово биться о ребра. Леншерр смотрит на красные губы Чарльза, пожирает глазами, в которых полыхает тот же голодный безумный блеск, который Ксавьер видел вчера, а англичанин по своей глупости снова проходится языком по губам, делая их влажными и еще более яркими. Наверное, в этот момент у Эрика слетают шестеренки: он берет Чарльза за подбородок, заставляя приподнять голову, и едва ощутимо проводит большим пальцем по щеке. У Чарльза все замирает внутри от этой нехитрой ласки, он неосознанно льнет к чужой руке, чтобы продлить прикосновение, но Эрик держит крепко, не позволяя своевольничать. Леншерр наклоняется ближе, и Чарльз чувствует теплое дыхание на своем лице, смотрит умоляюще невыносимыми глазищами в ответ.
– Мистер Леншерр… Эрик, пожалуйста.
И Чарльз не знает, о чем он просит Эрика: чтобы тот отпустил его, дал уйти, сбежать отсюда, не оглядываясь, или чтобы уже наконец-то сократил это смехотворное расстояние между ними, и поцеловал Чарльза.
Эрик усмехается прямо в губы глупого мальчишки, и шепчет своим глубоким хрипловатым голосом:
– Чарльз, Чарльз, Чарльз…
И от этого гортанного, раскатистого «р», у Ксавьера коленки подгибаются, и дышать совершенно невозможно.
– Беги отсюда, Чарльз. Беги, пока я тебя отпускаю. Потому что в следующий раз я не остановлюсь.
Эрик напоследок мягко проводит губами по скуле, и выпускает Ксавьера из своей хватки. Чарльз пару секунд стоит на месте, одурманенный Эриком. До него медленно доходит осознание происходящего, и он с коротким судорожным выдохом бросается прочь, не оглядываясь, как ему и говорил Леншерр.
Следующие два дня Чарльз ходит сомнамбулой, он по-прежнему не понимает, почему его с такой силой тянет к Эрику, как вообще все это произошло, и что теперь делать. Мать, заметив, что сын притих и не находит себе места, начинает было переживать, но Чарльз вовремя убеждает ее, что просто переутомился на учебе, и волноваться совершенно не о чем. Ей-то может и не о чем, а вот сам Ксавьер думать не может ни о чем и ни о ком, кроме совершенно определенного немца. Он ведь практически не знает Эрика. Не знает о нем ничего, кроме того, что тот безумно любит литературу и интересуется историей. Почему-то Чарльза начисто не беспокоит тот факт, что такой нездоровый интерес вызывает в нем не дочь их соседей, например. «Очень хорошая девочка. Вежливая и воспитанная. Фрау Мильх говорила, что ее дочка с отличием закончила школу». – Поведала Чарльзу мама как бы между прочим. Или даже не милая белокурая, хоть и не без странностей, Рейвен. Нет, Чарльза влечет высокий, опасный, загадочный немец, с полным суповым набором скелетов в шкафу. Ксавьер не знает, что думает о нем Эрик: просто играет ли он с Чарльзом или ставит какие-то свои опыты на наивном пареньке. Студент все глубже увязает в своих мыслях, сомнениях и страхах. Поэтому, когда приходит время встречи поэтического кружка, он и не думает опаздывать, а одним из первых оказывается у дверей той злосчастной аудитории. Генетик снова занимает место на последнем ряду, стараясь быть как можно незаметнее. Ребята относятся к этому с пониманием, поскольку, как позже объяснит ему Рейвен, в их кругу сложилось впечатление, что Чарльз довольно стеснительный и застенчивый. Ксавьера это нисколько не расстраивает, а скорее даже радует, потому что так он может смотреть на Эрика, как ему самому кажется, абсолютно незаметно. Леншерр, увидев среди собравшихся Чарльза, задерживает на нем взгляд, в котором пляшут черти, и едва заметно улыбается. Все, что остается делать Ксавьеру – это томиться в обветшалой аудитории, прожигать взглядом затылок Эрика и терпеливо ждать конца поэтического вечера. Он не знает, что произойдет потом, как себя вести, и что вообще делать. Чарльзу до нервного мандража хочется остаться с Эриком наедине, он уже даже и не пытается найти объяснение своему поведению, а только тянется к Леншерру с безумной силой. В конце вечера около Ксавьера останавливается Рейвен, и пытается выяснить понравились ли ему представленные сегодня произведения, Чарльз бормочет что-то невразумительное и на предложение девушки пойти домой вместе, ссылается на то, что ему еще нужно заглянуть на кафедру к отцу или нечто в этом духе. Рейвен отвечает усмешкой, едва заметно оглядывается куда-то через плечо, где двигает ряды стульев Эрик, и уходит. Дверь за ней закрывается, погружая театр в тишину. Чарльз оборачивается к сцене и видит, что Эрик стоит в проходе и с выжиданием смотрит на него. И вот он, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, идет навстречу Леншерру, как в тот раз, когда они впервые встретились здесь. Тот тоже не стоит на месте, поэтому они опять встречаются на середине. Чарльза немного потряхивает, он не знает, куда девать руки, и куда смотреть, и что сказать, поэтому Леншерру, который выглядит совершенно спокойным, приходится начать.
– Я рад, что ты пришел, Чарльз. И даже не опоздал.
Ксавьер набирается храбрости, и смотрит на Эрика. Наверное, было бы неправильно сразу попросить Эрика, чтобы он поцеловал его уже, в конце-то концов. Поэтому Чарльз принимает правила игры и продолжает некое подобие светской беседы.
– Я был очень впечатлен сегодняшними стихами, – безбожно врет Ксавьер, потому что он не слышал никаких стихов, несмотря на то, что один за другим двенадцать студентов выходили на сцену. Все мысли Чарльза были заняты одним единственным человеком. И судя по хитрой улыбке последнего, ему это было прекрасно известно.
– Само собой, – Эрик пристально смотрит на генетика, слегка склоняясь над ним, нависая, снова пленяя Ксавьера. – И кто же произвел на вас наибольшее впечатление, если не секрет?
– Этот человек сегодня не выступал, поэтому, к сожалению, я не смог насладиться им в полной мере.
Чарльз сам не понимает, откуда в нем берется столько смелости, но он произносит эти слова с вызовом, глядя Эрику в глаза, давая понять, что пришел не просто так, что он весь вечер ждет ответного хода от Леншерра.
– Хм, – Эрик делает вид, что задумался, – возможно, вам все же удастся услышать пару стихов сегодня, если, конечно…
– О, Господи, Леншерр! Да заткнись ты уже и поцелуй меня!
Чарльз не намерен больше терпеть эти акульи игрища. Надо нырять в омут с головой, пока не передумал и не стушевался, решает он, и первым тянется к Эрику. Тот наконец-то затыкается, обхватывает Чарльза за затылок и – не может этого быть – накрывает губы Ксавьера своими. Поцелуй получается трепетным и неторопливым. Эрик никуда не спешит, целует Чарльза тягуче, ведет его за собой, направляет, а Чарльз цепляется за рубашку Эрика, закрывает глаза и теряется в ощущениях. Для Чарльза в тот момент существует лишь сильная рука Леншерра, ласково сжимающая волосы на затылке, и его теплые, слегка обветренные, едва пахнущие табаком губы. Ксавьер не хочет и не может оторваться от Эрика, поэтому, когда тот прекращает поцелуй, Чарльз вновь слепо тянется к нему.
– Так что там со стихами? – спрашивает Эрик между короткими и нежными поцелуями. – Прочитать тебе парочку стихов, м?
– Конечно, конечно прочитай, Эрик.
Чарльз обвивает шею Леншерра руками, льнет к нему всем своим существом, а Эрик расплывается в своей хищной, безумной улыбке, вот только Ксавьера теперь не пугает этот оскал, и бежать от него, куда подальше, он больше не собирается.
Комментарий к Глава 2
Примечания к главе:
1)Эпоха Реставрации – или же Реставрация Бурбонов. Восстановление власти монархов – представителей династии Бурбонов во Франции на период с 1814 по 1830 годы.
2)Dum spiro spero (лат.) – Пока дышу, надеюсь.
3)«Коричневая чума» – проще говоря – фашизм.
4)Политика «умиротворения» – политика, проводимая Великобританией по отношению к нацистской Германии в 1930х годах прошлого столетия. Если вкратце, то данная политика сводится к чему-то вроде «берите что хотите, делайте что хотите, но нас не трогайте». Не сработало.
5)Политика «изоляционизма» – политика, проводимая Соединенными Штатами по отношению к нацистской Германии (да и всей старушке Европе, в целом) в то же время, что и политика «умиротворения». Проще говоря, Америка решила не ввязываться в дела и проблемы Европы, а просто переждать и глянуть, что там, в итоге, у европейцев из всего этого получится.
6)Имеется в виду «Ад» из «Божественной комедии» Данте.
7)Вообще, согласно Данте, в первых пяти кругах страдают те грешники, которые предавались плотским порокам. Но они могут искупить свои грехи, отправиться в Чистилище, а после попасть в Рай. У грешников, которые находятся за пятым кругом, такой возможности нет, они вынуждены остаться в Аду навечно. Эрик говорит о том, что будь его воля, то он остался бы с Чарльзом на втором круге, а на втором круге наказаны за свои грехи сладострастники. Может, кто-то по-другому взглянет на эпиграф)