========== Дело №2.2 ==========
Как мечтает провести вечер мужчина, счастливый в браке? Правильно, в компании своей обожаемой супруги, да чтобы непременно чуть слышно потрескивал огонь в камине, чтобы блестящий, бросающий блики в разные стороны самовар пыхтел на столе, а к нему разноцветной стайкой, словно утята к матери, жались пузатые чашечки. Чтобы на полу весело гонял свёрнутый шариком конфетный фантик котёнок, чтобы все хлопоты суетного дня отошли в сторону, отдав вечеру самые благостные, пропитанные умилением и спокойствием часы.
Только вот не зря мудрые люди говорят, что самый верный способ рассмешить небеса – это рассказать им о своих планах. Яков Платонович с Анной Викторовной только-только после неспешного ужина расположились в гостиной за шахматной доской (в среде заядлых шахматистов Аннушка быстро приохотилась к этой изысканной забаве), как дверь распахнулась на всю ширину, звучно грохнув о стену. На пороге появился бледный и запыхавшийся, словно на нём дюжина ведьм каталась, не меньше, Платон Платонович, который, даже не сбросив верхнюю одежду, плюхнулся в кресло и выпалил:
- Яков, тебе нужно срочно ехать со мной, только, умоляю, не спрашивай ничего, дело не терпит отлагательств!
Бровь Якова Платоновича выразительно приподнялась, в серых глазах сверкнула сталь, в голосе чуть слышно громыхнули раскаты надвигающейся грозы:
- И вот что ты… - Яков покосился на насторожившуюся Анну, готовую в любой момент сорваться с места и броситься на поиски неизведанного, и благоразумно решил все вопросы отложить. Да и головомойку лучше устраивать вдали от сострадательной супруги, вмешательство коей сведёт на нет весь воспитательный эффект планируемой выволочки.
- Хорошо, едем.
- Я с вами! – мячиком подскочила Анна, но мужчины были единодушны:
- Нет!
- Анна Викторовна, поверьте мне, зрелище не для Вашего нежного сердца, - выпалил Платон, и Яков окончательно простился с тихим семейным вечером.
- Анна, это может быть небезопасно, - попытался урезонить супругу господин Штольман, но с тем же успехом можно было заклинать огонь утихнуть и ничего не разрушать.
- В вашей компании я ничего не боюсь, - решительно произнесла Анна Викторовна и тут же умильно заглянула в глаза мужу, прекрасно зная всю безотказность данного способа, - кроме того, я тоже волнуюсь за тебя. И, честное слово, ни во что вмешиваться не стану, просто побуду рядом. Можно? Пожа-а-алуйста.
Яков глубоко вздохнул, собирая в кулак остатки самообладания и решительно произнёс, словно точку поставил:
- Нет.
Анна горестно хлюпнула носиком, но господин следователь остался непреклонен. Каблуками щёлкнул, повернулся крутенько, мало искры из-под каблука не прыснули, и вышел, коротко кивнув Платону Платоновичу, чтобы следовал за ним.
Анна Викторовна с досадой кулачком по столику ударила, губку прикусила. Случись вся катавасия в Затонске, она не задумываясь отправилась бы следом, благо, там городок маленький, серьёзных происшествий наперечёт, да и городовые все знакомые, без разговоров пропустили бы, куда угодно, даже вопреки приказу Якова Платоновича. Петербург же город большой, тут мчаться невесть куда, да ещё и на ночь глядя рискованно, опять же толком неясно, что приключилось, Платон Платонович ничего не рассказал, а Яков, как назло, не спросил. Анна опять кулачком шлёпнула. Экая досада, право слово!
…- Коли муж любимый ничего не говорит, родственников можно спросить, - тётка Катерина эффектно появилась из воздуха прямо напротив Аннушки, упёрла ручки в бока, глянула насмешливо.
- Тётушка, - Анна Викторовна готова была расцеловать свою родственницу, - что случилось?!
Взгляд Катерины омрачился, меж бровей залегла резкая складка, коей при жизни все домочадцы пуще огня страшились:
- Душегубство, милая, безжалостное и циничное.
- Катерина, может, не стоит волновать девочку? – неодобрительно спросила бабушка, укоризненно качая головой.
- Я уже взрослая! – возмутилась Анна.
- Тебе волноваться вредно, - отрезала бабуля.
Катерина покачалась с пятки на носок, лоб поморщила, а потом насмешливо на племянницу взглянула и рукой махнула:
- Да ладно, чего уж там… Всё равно узнает, рано или поздно…
Анна Викторовна с готовностью закивала, всем своим видом демонстрируя непреклонную решимость докопаться до самой сути. Матушка в таких случаях страдальчески морщилась и утверждала, что Анна – невозможный ребёнок, отец чуть приметно улыбался, а дядюшка неизменно взгляд отводил, а потом обязательно к племяннице в комнату наведывался, дабы узнать, что она опять затевает.
…Катерина наморщила нос, глядя на племянницу как на ползущего мимо таракана: мол, сразу пришлёпнуть или не трогать, чтобы потом пол не отчищать, головой покачала. Анна молитвенно сложила ручки, умоляюще глядя на призрачных родственников, без помощи которых ей, хоть плачь, было не справиться.
- Только, чур, потом не жаловаться и шибко не скорбеть, а то твой муж нас точно пеплом по ветру развеет, даром, что в духов верит с большо-о-ой натяжкой, - строго потребовала бабушка. – Давай, Катерина, показывай.
- Правильно, как гадости, так сразу Катерина, - проворчала тётка и строго погрозила Анне Викторовне пальцем. – Только уговор: сильно в видения не погружаться, иначе дурно станет
Аннушка с готовностью кивнула. Призрачные родственники сим напускным смирением не впечатлились, однако же вредничать более не стали, вздохнули слаженно, а потом мягко, плавно, дабы, оборони Господь, не навредить, открыли пред Анной Викторовной картины прошлого…
…Анна увидела молодую прелестную девушку, стоящую, словно первая христианка в кругу римских патрициев, пред почтенным обществом. Одна молодая дама смотрела на барышню с состраданием и сожалением, но, увы, кроме неё больше никто не спешил проникаться девичьими желаниями, наоборот, остальные дамы и господа взирали сверху-вниз с нескрываемым осуждением и презрением.
- Олег Петрович вполне достойный, - дрожащим от слёз голосом твердила барышня.
Но тут седой старик, сидящий в глубоком кресле, словно медведь в берлоге, властно взмахнул рукой:
- Довольно! Мы утомились выслушивать твои романтические бредни. Дарья, я не ошибся, когда утверждал, что ты никудышная мать и не сможешь воспитать достойно дочь. Полюбуйся, она смеет перечить старшим! Вот к чему приводит это потакание капризам!
- Василиса молода, - попыталась было вступиться привлекательная дама, но высохшая, точно надломленная ветка барыня с пожелтевшим от постоянных хворостей лицом прервала её надломленным, стонущим, словно ветер в непогоду, голосом:
- Прекрати, Прасковья. Тимофей Макарович прав, я слишком избаловала дочь. Что ж, ещё не поздно всё исправить. Глашка! Отведи барыню в покои да запри хорошенько! Седмицу, пока жених не приедет, она проведёт под замком.
- Маменька! – Василиса бросилась к матери, но та заслонилась от неё рукой, точно от нечистой силы.
- Прочь! Ступай, своевольница неблагодарная, прочь, бесстыдница!…
…Тётка Катерина, наблюдавшая вместе с Анной за происходящим, не вытерпела, приблизила губы к самому уху племянницы и зашептала:
- Ну что, убедилась, что твои родители ещё очень даже по-божески поступали? Тебя-то никто силком за Разумовского не отдавал, даром, что тот князь!
- Ещё бы Маша своевольничать стала, - сердито прогудела бабушка, - уж я бы ей устроила!
- Дамы, я, конечно, страшно извиняюсь, - Иван Афанасьевич изобразил поклон, в котором даже самая восторженная и романтичная барышня без труда бы насмешку определила, - но, может, прекратим пересудами заниматься и перейдём к делам сурьёзным?
- С чегой-то ты это, милый друг, вдруг засерьёзничал? – фыркнула Катерина, меряя родственника пренебрежительным взглядом.
Иван Афанасьевич почесал кончик носа, улыбнулся сконфуженно:
- Смешно сказать, барышню погибшую жалко. И поднялась же рука у супостата в самый что ни на есть венчальный день извести!…
Родственники единодушно покивали и растаяли, оставив Аннушку созерцать рыдания несчастной Василисы…
…Правда, долго предаваться слезам барышня не стала, к столу порхнула, листок чистый из записной книжки выдернула и застрочила так, что даже чернила из-под пера брызнули. Закончив писать, Василиса оглянулась по сторонам, чуть слышно поцокала. Из-под кровати вылез небольшой лохматый пёсик, сладко потянулся, зевнул и сел у ног хозяйки, преданно глядя ей в лицо и умильно повиливая хвостиком.
- Отнеси записку Олегу, - прошептала барышня, почёсывая пёсика за ушком, - только будь осторожен, крадись, чтобы тебя никто не видел.
Пёсик коротко тявкнул и подошёл к двери, нетерпеливо поглядывая на неё и время от времени царапая. Василиса подошла к столу, спешно позвонила в маленький серебряный колокольчик.
Не прошло и пяти минут, как дверь открылась, явив пышнотелую девицу в форме горничной. Девушка почтительно присела, по сторонам огляделась и в комнату шмыгнула, спросила приглушённо:
- Что желаете, барышня?
- Отведи Чапу на прогулку, - приказала Василиса.
Горничная глянула понимающе, опять присела, ответила кратко:
- Будет исполнено, барышня. Сей момент всё сделаю, не извольте беспокоиться. Ужинать будете?
- Потом, - отмахнулась девушка.
Служанка подхватила пёсика на руки и вышла, в замке непреклонно щёлкнул ключ…
Видение не прервалось, оно перетекло в другое так мягко и плавно, что Анна Викторовна сего даже не заметила, лишь удивлённо глаза распахнула, когда вместо девичьей комнаты разглядела полутёмные покои. Царивший в апартаментах беспорядок явно свидетельствовал о том, что живёт здесь холостяк, а гордо возлежащие на столе шпоры, а также небрежно брошенный на спинку стула мундир говорили о том, что комната принадлежит военному.
«Да это же Олег Петрович, друг Платона Платоновича! - ахнула Аннушка, разглядев хозяина покоев, склонившегося над лампой и читающего принесённую псом записку. – Так вот, значит, в кого Василиса влюблена!»…
…Закончив читать послание, Олег пылко прижал его к губам, подошёл к окну, прошёлся по комнате в глубоком волнении, а затем решительно сел за стол и принялся писать ответ. Послание было кратким, Анна Викторовна без труда смогла его прочесть (вот всегда бы так было, а то иной раз от духов и слова не дождёшься!).
«Ангел мой, - гласила записка, - Ваше письмо вернуло меня к жизни. Уже завтра ночью я смогу назвать Вас своей супругой, и никто не сможет вырвать Вас из моих объятий. Вы решились, что может быть прекраснее! Завтра, как меж нами уже было условлено, проситесь с тёткой своей Прасковьей Макаровной на богомолье. Ваши родители хоть и суровы, а препятствовать Вашему общению с Богом не станут. О дальнейшем Вы помните, писать не стану, сие послание и так опасно, коли в чужие руки попадёт. Целую Вас, мой ангел, многократно, вечно Ваш О.»…
И опять видение перетекло в другое, словно кто-то незримый страницы перевернул.
…Василиса вместе со своей тётушкой и горничной, облачённые в скромные одежды, стояли посреди простого дешёвого нумера, постояльцев коих никто и никогда не запоминает, а за дополнительную плату и вовсе забывают начисто, так, что даже полиции не доискаться. Барышня спешно облачалась в подвенечное платье, служанка с тёткой ей по мере сил помогали…
- Да неужто бежать решилась?! – охнула Анна Викторовна.
- А чего такого? – моментально откликнулась тётка Катерина. – Сама-то, небось, за своим Яковом Платоновичем и в Сибирь не задумываясь последовала бы.
Аннушка повернулась к тётке, но вместо неё увидела Олега и Василису, крепко держащихся за руки.
- Как?! – ахнула Аннушка, прижимая ладошки к щекам.
- Отравили нас, - вздохнул Олег Петрович. – Только и успели, что из часовни выйти да шампанского в честь венчания испить.
- Вы не печальтесь, - Василиса коснулась Анны Викторовны призрачными пальчиками, - теперь нас с Олегом точно никто не разлучит, мы на убийцу зла не держим…
Влюблённые растаяли в порыве прохладного ветерка, оставив после себя чуть приметный аромат нарциссов, Анна Викторовна зябко обхватила себя за плечи.
- Ну что, теперь твоя душенька довольна? – сварливо поинтересовалась тётка Катерина. – Ты знаешь, что стряслось.
- Шампанское, - Анна задумчиво затеребила локон, - кто-то отравил его.
- Не соглашусь с Вами, Анна Викторовна, - мягко вмешался Платон Карлович, - если бы отравили вино, тогда погибших было бы больше.
Анна так резко повернулась к своему свёкру, что даже юбка вокруг ног закрутилась:
- Тогда что?
Призрак виновато развёл руками:
- Сие только надлежит следствию установить…
========== Дело №2.3 ==========
Следствие же в лице Якова Платоновича Штольмана глядя на мёртвые тела пребывало в том состоянии тихой ярости, коего даже призраки опасались, потому как в такие минуты веяло от всегда сдержанного на чувства следователя силой невероятной и всесокрушительной.
- Ваше Выс-родие, - верный помощник Прокофьев растерянно смотрел на Штольмана, не зная от волнения куда деть руки, ставшие вдруг просто огромными, - это чего же деется-то, а? У кого же рука-то поднялась?
- Это нам и предстоит выяснить.
Прокофьев кивнул и замер, стараясь даже не дышать без острой необходимости, дабы не отвлечь господина Штольмана от тщательного изучения места преступления. Яков Платонович меж тем внимательно осмотрел всё вокруг, коротко поздоровался с только что приехавшим доктором, весьма недовольным тем, что после трёх тяжелейших часов у постели роженицы ему пришлось ехать не домой, а непонятно куда, да ещё и мальчишка-гусар, притащивший его в этот богом забытый угол, ничего толком сообщить не смог. Беда с этими вояками, коли доведётся толковать о делах, со службой напрямую не связанных, так и двух слов связать не могут! И всё-то у них спешно, срочно, безотлагательно, всё приказным тоном, словно не с почтенным человеком, а с самым распоследним солдатом общаются! Впрочем, недовольство почтенного доктора исчезло, едва лишь блестящие синие, точно весеннее небо, глаза остановились на двух телах.
- Господи, - прошептал врачеватель и осенил себя крёстным знамением.
- Что скажете, Юрий Германович?
Доктор помолчал, обуздывая вышедшие из-под контроля чувства, ответил негромко и размеренно:
- Внешних повреждений нет…
- Может, хворые были? – пробасил Прокофьев.
- Это с каких, позвольте узнать, пор в гусары стали немощных брать?! – фыркнул Юрий Германович, насмешливо глянув на городового.
- Игорь Петрович, отправьте людей осмотреть всё вокруг, - приказал Штольман, спасая проштрафившегося Прокофьева от докторского гнева.
Городовой моментально вытянулся, махнул рукой стоящим поодаль служивым и исчез быстро и бесшумно, словно тень в ночном мраке. Яков Платонович присел на корточки рядом с Юрием Германовичем, спросил негромким доверительным тоном:
- Кто из них Вам знаком?
По горлу доктора скользнула короткая судорога, глаза повлажнели:
- Василиса Тимофеевна. Осьмнадцать лет назад я помогал ей на свет появиться, да и потом заботами не оставлял. Она слабенькая была, хворала часто, я родителям говорил, что климат Петербурга ей не полезен, да они и слышать не хотели о том, чтобы столицу бросить. Очень сильно переживали, что дочка родилась, Тимофей Макарович, батюшка её, сына ждал, наследника, дабы передать ему со временем всё, чем сам владеет.
- Иные дочери ничуть не хуже сыновей, - задумчиво заметил Яков, вспомнив о своей неугомонной, ни в чём удержу не знающей и братьям не уступающей сестрице, а также Анне Викторовне.