- И тоже с цветком, - хмыкнул Яков, неловко доставая букет и протягивая его жене. – Знаешь, я каждый день готов повторять, что ты…
Платон Платонович, который старался тише мыши скользнуть наверх, дабы переодеться и смыть с себя навалившуюся на спину медведем тоску и сосущее чувство одиночества, оступился и громыхнул шпорой. Анна и Яков невольно вздрогнули и оглянулись, причём Штольман привычно прикрывал жену собой.
- Общайтесь-общайтесь, я никоим образом не намерен вам мешать, - примиряюще поднял ладони Платон, спиной вперёд отступая к лестнице. – Я уже ухожу.
Проводив брата взглядом, Яков повернулся к жене, обхватил её личико ладонями и выдохнул:
- Я люблю тебя, Анна. Ты нужна мне.
Аннушка спрятала закрасневшиеся от смущения щёчки на груди супруга, выдохнула чуть слышно:
- Я тоже тебя люблю, Яшенька, сильно-сильно.
Бывают моменты, которые становятся путеводной звездой для души, трепетно сохраняясь в памяти навсегда. Тихий, полный любви и нежности шёпот, мягкие пальчики, гладящие грудь, шелковистый завиток, щекочущий шею и безграничное, пронизывающее всё вокруг, словно солнечный свет, ощущение радости и покоя. Что ещё нужно человеку для полного счастия?
***
Яков Платонович хоть по делам служебным и имел доступ в прекрасное и коварное, словно дремлющая змея, высшее общество, светским человеком не был, предпочитая тихую размеренность спешке и суете. Аннушка, после опыта общения с князем Разумовским и Ниной Аркадьевной, тоже старалась держаться в стороне от ядовито-изысканных дам и внешне-обходительных господ, привыкших драпировать самые гнусные помыслы высокопарными фразами. У Платона же Платоновича горестное венчание, закончившееся смертью молодых, начисто вымело из головы всё, к трагедии не относящееся, а потому известие о венчании единственной дочери князя Горчакова стало для него, как и для брата с его супругой, новостью, о коей узнали они лишь за завтраком из газеты, посвятившей сему событию целую передовицу, да ещё и с разворотом.
- “Люди женятся, гляжу – не женат лишь я хожу”, - зевнул Платон Платонович, небрежно откладывая газету.
- “А кого же на примете ты имеешь?” – в тон ему спросил Яков, легко продолжая цитату сказки солнца русской поэзии.
Платон от столь скабрезного вопроса даже кофием поперхнулся:
- Типун тебе на язык, братец! Ты смерти моей хочешь, не иначе, я одну выберу, а остальных-то куда девать?
- Амуров меньше заводить не пробовал? Чтобы не разрываться потом на части, не зная, которую предпочесть.
- И-и-и, милай, - протянул Платон на манер старой нянюшки, - иные и между двумя не враз определялись с выбором. Нейтралитет всякий предлагали, а потом сами же его и нарушали.
Анна хихикнула, без труда определив, в чей именно огород прилетел камушек, и этот её звонкий смешок спас младшего Штольмана если не от расправы, то выволочки точно. Платон Платонович посмотрел в потемневшие, словно грозовые облака, глаза брата и поспешно вскинул руки, сдаваясь на милость победителя. Военному, конечно, капитуляция без боя чести мало несла, зато неплохо сохраняла жизнь и нервы.
- Всё, сдаюсь, не вели казнить. Я дурак, сам не знаю, что болтаю.
Яков глубоко вздохнул, мягко, без стука отложил вилку, согнутую дугою, и ровным тоном ответил:
- Извинения приняты.
========== Дело №2.4 ==========
Платон бесшумно выдохнул и даже вознёс короткую молитву небесам, хотя особым благочестием никогда не отличался. Гневался Яков Платонович редко, удивительной выдержкой отличался, но уж если вулкан страстей пробуждался, то разрушительной силой своей легендарный Везувий, Помпеи загубивший, мог затмить. Впрочем, Платон Платонович относился к той категории людей, кои могли часами дёргать тигра за усы и плясать на кратере вулкана. Единожды отступив перед натиском стихии или же превосходящих сил противника, они непременно возвращались и одерживали победу, не признавая ни в чём и никогда поражения. Вот и сейчас стушевавшись пред братским гневом, Платон уже через пару минут как ни в чём не бывало вопросил:
- Каковы будут наши планы?
Яков помолчал, вращая в руках чайную ложечку, ответил медленно, раздумчиво, сопоставляя имеющиеся детали и отмечая то, что ещё предстояло выяснить:
- Ты выясни всё про Олега и его окружение, убийство не спонтанное, значит корни его далеко тянутся. Я в управление направлюсь, допросы с обысками по всей форме проводить…
Анна насторожилась, нетерпеливо покачивая ножкой и выразительно глядя на супруга. В очередной раз оставаться дома и ждать у моря погоды она не собиралась, в конце концов, её талант медиума никто не отменял, и в делах следствия он весьма полезен может быть!
- А ты, Аннушка, - Яков отвёл взгляд, чтобы готовая расцвести на губах улыбка не выдала его раньше времени, - а ты…
- Я с вами, - выпалила Анна и голову строго вздёрнула, - и в этот раз нипочём дома не останусь!
- Да кто бы сомневался, - голос Якова Платоновича был чуточку насмешливым, точь-в-точь как в самые первые месяцы в Затонске, когда строгий столичный следователь ни в грош не ставил мистические таланты чудаковатой провинциальной барышни. Анна Викторовна хотела было возмутиться, да тут приметила, какой нежностью и любовью глаза супруга светятся, как дрожит в уголках губ лёгкая озорная мальчишеская улыбка, и сама разулыбалась, расцвела, словно цветик лазоревый под щедрыми животворными лучами солнца.
«А может, и правда жениться, - подумал Платон Платонович, - найти такую вот как Аннушка или Лизхен, хотя, нет, лучше как Юлия, соседка наша. Лизка словно кобылица норовистая, замаешься доказывать, кто в доме хозяин».
Штольман-младший вздохнул чуть слышно, из-за стола поднялся, дабы в чужом пиру чувств похмельем не быть, и отправился долг дружбы возмещать, сиречь искать погубителя Олега и его супруги, с коей тот только и успел, что обвенчаться да один раз поцеловаться.
Яков Платонович проводил брата мимолётным взглядом и сосредоточил всё своё внимание на супруге. Анна улыбалась нежно и выглядела земным воплощением кротости и послушания, только вот господин следователь слишком хорошо знал своего голубоглазого ангелочка, чтобы верить обманчивому облику. Анна Викторовна обладала храбростью, опасно граничащей с безрассудством, и забывать об этом не следовало.
- Анна…
- С тобой, Яша, - Анну Викторовна упрямо сверкнула глазами, - я больше дома не останусь! В конце концов…
Яков с приглушённым смешком подошёл к жене, мягко привлёк к себе. Аннушка возмущённо встрепенулась, словно птица, которую заботливые руки отправляли в клетку, выпалила, стараясь, чтобы голос звучал строго:
- Я буду помогать.
- Будешь, - Яков, всё ещё посмеиваясь, потёрся щекой о шелковистые волосы Анна, - тебя же всё равно не остановить.
Сердце Анны Викторовны таяло, словно ком снега, брошенный на раскалённую сковороду, колени превратились в желе, и чтобы не упасть, Аннушка обняла мужа, прижалась к нему, щедро делясь теплом и нежностью и ничего не требуя взамен.
- Анна, - выдохнул Яков, стискивая жену в объятиях.
В душе Штольмана сошлись в неравной битве следователь и муж, долг и страсть, служба и любовь. Прежде такого никогда не было, Яков Платонович чётко отделял дела служебные от личных, стараясь ни в коем случае их не смешивать, ведь следователь должен быть невозмутим и беспристрастен. Анна Викторовна каждую, даже случайную, встречу делала яркой и незабываемой, то чуть не раздавив его своим велосипедом, то замирая статуей, то щедро делясь полученными от духов сведениями, а порой напуская на себя такую чопорность, что столичный следователь чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, вызванным на разговор к отцу. Общение, начавшееся с моментов служебных, очень быстро перешло на личное, чувства вырывались из-под гнёта разума, и это было волнующе, беспокоило, словно заноза, но при этом будоражило, сбрасывая гнёт прошлого и открывая дверь в таинственный и неизведанный мир искренних улыбок, сердечных порывов и бесхитростных чувств, среди которых не находилось места расчёту и поиску выгоды.
- Я люблю тебя, Аннушка, - Яков чуть отстранился, заглянул в блестящие голубые глаза жены.
- А я тебя, Яшенька, - Анна погладила мужа по щеке, - но дома всё равно не останусь, и не проси.
Штольман рассмеялся, громко, от души, как смеялся только в детстве, когда самой страшной бедой было чахнуть в библиотеке над письмами Элоизы и Абеляра, тихонько костеря того злодея, что опубликовал их переписку полностью, без всяких сокращений, а порой ещё и со своими собственными измышлениями, будто они кому-то интересны!
- Я хотел попросить тебя сходить к родственникам Василисы. Что-то мне подсказывает, что со следователем они откровенничать не станут, а в управление их тащить, - Яков Платонович раздосадованно махнул рукой. Беда с этими столичными богачами, гонору на два железнодорожных состава, а разумения порой меньше, чем у кошки. Конечно, за время службы господин Штольман научился сбивать спесь, но если была хоть малейшая возможность добиться своего путями окольными, без лишнего шума, он такой шанс никогда не упускал.
У Анны Викторовны от удовольствия даже щёчки зарумянились:
- Я обязательно к ним схожу. Прямо сейчас и отправлюсь.
- Только не огорчайся, если беседы не выйдет, - напутствовал жену Яков Платонович, провожая её до дверей и целуя в щёку.
Аннушка согласно кивнула, подарила мужу ответный поцелуй и выпорхнула за дверь, на улице помахав рукой и, озорно улыбнувшись, послав Штольману воздушный поцелуй. Яков ответно улыбнулся, подхватил трость и саквояж, поправил шляпу и тоже покинул дом, направившись в полицейское управление. Нежного заботливого супруга сменил строгий следователь, суровый, словно холодное море, в коем и летом не тают ледяные глыбы.
Вызванный в полицейское управление священник, например, так проникся строгостью следователя, что на пороге кабинета замешкался и просительно на городового взглянул, безмолвно умоляя его забрать куда угодно, пусть даже в камеру, лишь бы подальше от этого давящего, точно могильная плита, места.
- Присаживайтесь, - Штольман кивнул на стул, расположенный напротив письменного стола.
Священник кротко вздохнул, осенил себя крестным знамением, молитву для укрепления духа прошептал и сел на стул, лица не пряча и спину не сутуля.
- Следователь Штольман, Яков Платонович, - Яков окинул священнослужителя быстрым взглядом, от коего не укрылось и сдерживаемое волнение, и сплетённые, дабы дрожь не выдали, пальцы рук, и некоторая скованность позы.
- Отец Никодим я, - священник коротко поклонился, - служу в часовне Святых праведников, что близ бывшего торгового тракта.
- И часто Вы венчания тайные проводите?
Отец Никодим губы поджал досадливо, помолчал, потом вздохнул глубоко, ладонью провёл по короткой бороде, живо напомнившей Якову Платоновичу Затонск, убийство профессора Анненкова и Антона Андреевича Коробейникова, переодетого послушником.
- Скрывать не буду, случалось, потому как убеждён, что лучше пусть, хоть и тайно, обвенчаны будут, нежели во грехе и без благословения господнего жить станут.
Яков Платонович хоть и был в глубине души согласен со священником, ничем сего внешне не проявил. Из-за стола вышел, на краешек стола присел, переводя разговор на более доверительный лад, и вопрос свой повторил, потому как желанного ответа не услышал:
- Так как часто венчания тайные проводите?
Отец Никодим опять бороду пригладил, губами пожевал, вспоминая:
- В этом месяце два раза обращались, в прошлом четыре, в декабре ещё один раз приезжали, а до того с самого лета тихо было.
- Вы не узнавали, все пары благополучно венчание пережили?
Вопрос прозвучал резко, пожалуй даже на грани богохульства, но священник не обиделся, рукой махнул, отчего широкий рукав монашеского облачения птичьим крылом плеснул:
- Господь с Вами, сын мой, все живы и в полном благоденствии, дай им бог и дальше всевозможной милости.
«Все живы, - мысленно повторил Штольман, - все тайно обвенчанные пары живы, а Олег и Василиса погибли. Почему?»
Яков Платонович вернулся за стол, передвинул справа налево чернильницу, строго посмотрел на священника:
- Пару, которую Вы вчера венчали, Вы ранее знали? Или, может, видели? Рассказывал Вам о них кто-нибудь?
Отец Никодим нахмурился, глаза вверх поднял, вспоминая, помолчал минуты три, а потом размеренно головой покачал:
- Девицу видал неоднократно в дни больших церковных праздников, во время которых верующие обходом по всем церквям да часовням идут, а вот молодца, лукавить не стану, ранее не встречал. Оно и понятно, господин из военных, у них свои часовни с церквями имеются.
Священник вовремя остановился, решив не озвучивать своих соображений о новомодных мыслителях, склонных сомневаться во всём, в том числе, вот богохульники, даже в существовании самого Господа Бога! Господин следователь-то, поди, из таких же будет, если вообще не иноверец, фамилия-то самая что ни на есть немецкая, а значит и веры её носитель католической. Отец Никодим перекрестился и зашептал молитву, некстати вспомнив взбудоражившую весной весь Петербург историю о коварных иезуитах, то ли погубивших, то ли едва не сведших в могилу сына благородного польского пана, решившего сменить католическую веру на православную, дабы обвенчаться с любимой.
- Значит ни с невестой, ни с женихом Вы лично знакомы не были, - Яков машинально потянулся в ящик стола за картами, но в самый последний момент руку убрал, священник и так не спешит откровенничать, не стоит его ещё больше против себя настраивать.
- Лично не имею чести знать, а девицу видел, - терпеливо повторил батюшка, подавляя нетерпение. Вот ведь, прости господи, служба у человека, по сто раз одно и то же вопрошать, мечом карающим на земле служить, от господ богатых да знатных пренебрежение терпеть, да ещё каждый день судьбу испытывать, со смертью в салки играть.
Никодим, коего когда-то в миру звали Прохором Антипычем, человеком был незлобивым, а потому всем сердцем посочувствовал господину следователю и возгорелся желанием ему помочь. Только вот чем, если жених и невеста в одинокую часовенку пришли только один раз, на венчание, которое завершилось для них смертию? Священник задумчиво губами пошевелил, головой покачал, дабы мысли, вспугнутыми зайцами скачущие, хоть немного угомонились и стройными рядами встали, бороду пригладил, да и возопил во всё горло:
- Вспомнил! Слава тебе, господи, вспомнил!
От могучего баса отца Никодима господин следователь едва на месте не подпрыгнул, зыркнул так, что все мифические существа, способные взором в прах или камень обращать, почувствовали себя посрамлёнными, и вопросил строго, словно ангел в день страшного суда:
- И что же Вы такое вспомнили?
- Вспомнил, - отец Никодим от удовольствия даже в ладоши прихлопнул, по-мальчишески гордясь своей сообразительностью, - вспомнил, как есть вспомнил!
- Вы меня заинтриговали, - Штольман насмешливо приподнял бровь.
- Служка у меня другой был, - священник опять взмахнул рясой, словно намереваясь воспарить над столом господина следователя. – Так-то всегда Михаил на венчаниях, а тут другой был, Егор, он… - Никодим замялся, - милостью божией отмечен.
- В каком смысле?
Священник губы поджал, силясь совместить духовное с мирским, ответил осторожно, словно по тонкому льду шествуя:
- Блаженен он, снисходит на него иногда милость божия, и становится он гласом божиим.
Во взгляде господина следователя отчётливо читалось скептическое недоверие, левая бровь приподнялась и изломилась в холодной насмешке, но голос меж тем оставался ровным и сдержанным:
- И что же Егор провозгласил Олегу Петровичу и его невесте?
Отец Никодим от столь невинного вопроса даже взмок весь, плечи опустил, словно из него разом весь воздух выпустили:
- Когда Егор имя новобрачных узнал, побелел весь, затрясся, а потом сказал, что не должно нам венчание проводить, потому как смерть за ними придёт и с собой обоих заберёт.