На следующий день собирали его вещи. В огромной комнате с белыми стенами и белой мебелью высились ряды таких же белых ящиков – по размеру примерно с коробку для микроволновки. В них складывали личные вещи погибших военных и затем отсылали родным. Из близких у Махади осталась только сестра, та самая которая жила в Норвегии.
– Командир уже сообщил ей, – Алекс взял стопку книг и положил в коробку.
Наверху лежала «Вершина Холма» Ирвина Шоу.
– Эту посоветовал я, – улыбнулся Алекс. – Читала?
Я кивнула. Неудивительно, что ему нравилась эта книга – если подумать, то его многое роднило с главным героем. Вот только сумеет ли он, как Майкл, остановиться, до того, как случится непоправимое?
– Вот, значит, как это бывает? – я провела рукой по гладкому пластику. – Это остается от ваших жизней?
Вся история человека в белой коробке, которую отправят на другой конец света, чтобы она пылилась в чьей-то кладовке.
Он собирался закрыть крышку, но я остановила.
– Подожди, я тоже хочу положить кое-что от себя.
Махади нравились мои фотографии. За пару часов до его гибели я сфотографировала его «стреляющим» в несуществующего боевика: снимок получился очень эффектным, хоть и постановочным. Махади просил, чтобы я отправила это фото его сестре. Что ж, так тому и быть.
– Я знаю, что ты скажешь, – Алекс бросил короткий взгляд на фото и закрыл коробку. – Но это мой выбор, Тэсса, и я могу лишь надеяться, что ты поймешь меня.
– Тогда мне остается надеяться, что твои родители не получат такую же коробку.
Злилась ли я? Конечно. Но в то же время чувствовала, что начинаю понимать. Жажда адреналина всегда была в нем, и до поры до времени он старался подавлять ее, вписаться в рамки того мира, в котором жил, но от себя не убежишь. Ему нравилось ходить по краю, только так он чувствовал вкус жизни, ощущал ее ценность, и здесь уже ничего не поделать. Либо принять все, как есть, либо уходить. Я могла осуждать его, но… не по той же ли причине сама прилетела в Ирак?
Было и еще кое-что, не дающее покоя. В момент гибели Махади, камера в моих руках продолжала снимать. При взрыве она разбилась, но карта памяти уцелела. Меня разрывали противоречия. Я сидела одна в комнате, вертела в пальцах чертову флешку и мучилась угрызениями совести. Смерть Махади – трагедия, но с другой стороны… снятая на видео гибель подрывника будет стоить… Я не знала точных расценок, но знала, что платят за такие материалы хорошо. Учитывая, что на моем счете было долларов семьсот-восемьсот, это бы здорово улучшило положение дел. Но ведь тогда получится, что я наживаюсь на смерти приятеля.
– Махади ты уже не поможешь, – сказал Брайан, когда я позвонила ему, – а вот себе – да. – Но почему ты не сказала, что тебе нужны деньги?
«Потому что ты уже не мой жених», хотелось ответить мне. Да, даже если бы и был им – я никогда не просила денег у мужчин. Джессика считала это неправильным, и, возможно, была права, но мне это претило. Я хотела заботиться о себе сама.
– Потому что мне нужен миллион долларов, а у тебя его нет, – отшутилась я.
– Когда возвращаешься?
– Через три дня. Уже купила билеты.
– Хорошо. К Уотерсу поедем вместе. Я встречу тебя в аэропорту.
Брайан знал про меня и Алекса (после расставания я решила, что нет смысла скрывать от него правду), но не терял надежду, что все образуется, хоть и не говорил этого вслух.
Я с самого начала знала, что будет нелегко расставаться с Алексом, но после гибели Махади это оказалось сложнее вдвойне. Теперь, когда я своими глазами видела смерть, и не просто смерть – ужасную, молниеносную – пришло осознание, что однажды это может произойти с Алексом. На базе к гибели подрывника отнеслись спокойно: проводили с должными почестями, но устоявшегося ритма жизни это не нарушило. Трагедии были здесь частью повседневности. И это страшнее всего.
– Возможно, в январе мне дадут отпуск, – сказал Алекс, когда мы подъехали к аэропорту. – И я приеду в Нью-Йорк.
Он ничего не обещал – здесь это было бессмысленно. Можно лишь уповать на счастливый случай. Даже опыт не всегда спасает. Махади был профессионалом, и служил на базе с две тысячи первого года, но это его не спасло.
– Береги себя. – Старая, как мир, банальная до скрежета зубов фраза. Но что еще я могла сказать?
***
Удивительно, но мне удалось скрыть это происшествие от родителей: они увидели лишь «мирные» фотографии, а отец и вовсе признал, что это была не такая уж и плохая идея. Конечно, я клятвенно заверила их, что покидала территорию «Эль Комачи» всего пару раз и в сопровождении парней из отряда. Последнее, в сущности, было правдой.
Брайан не смог встретить меня в аэропорту – в Кенсингтоне шла приемная кампания, и как декан журналистики, он был обязан контролировать процесс.
Мы встретились через неделю, в том же кафе, где полтора месяца назад я познакомилась с Уотерсом. Он тоже пришел на встречу: когда я позвонила ему и сказала, каким материалом располагаю, Гэвин сказал, что это без пяти минут успех. Меня неприятно задела его циничность, но потом я вспомнила лекции Брайана: «Вас и не должны любить. Придется стать сволочью, если хотите забраться на Олимп». Махади уже нет, ему все равно, а мне нужно думать о будущем. Кроме того, это мой шанс рассказать его историю, поведать миру, что хороший человек не зря отдал свою жизнь. Возможно, так я успокаивала саму себя, но отступать уже не собиралась.
– Давай флешку.
Уотерс и Брайан посмотрели запись прямо там, в кафе, я же вышла на улицу покурить. Воспоминания были еще слишком свежи, особенно, когда шок отступил, и пришло осознание.
– Это тяжело, знаю. – За спиной раздался голос Брайана.
Я затушила недокуренную сигарету и повернулась к нему.
– Чувствую себя так, словно наживаюсь на его смерти.
– Понимаю, – он приобнял меня. – Отчасти так и есть, конечно, но, – он чуть отстранился и посмотрел мне в глаза. – Только отчасти. Ты выбрала интересное направление, но если хочешь идти дальше, будь готова. Таких историй будет еще много.
– Я еще не решила, чем займусь. Мне просто нужны деньги.
– Тэсса, я же уже говорил, что…
– Тсс… – я приложила палец к его губам. – Я знаю, что ты скажешь. Не нужно. Я должна сама пробиваться в жизни. Хотя я очень благодарна тебе.
– Но ко мне не вернешься, – продолжил он грустно.
Мне было нечего ответить ему. С Алексом мы не давали друг другу никаких обещаний, признав окончательно, что вступать в «серьезные отношения» не вариант, и пусть все идет, как идет, а Брайан… Он был хорош во всем даже слишком хорош, раз согласился терпеть присутствие Алекса между нами, но я понимала, что не могу дать ему то, в чем он нуждается. А нуждался он в стабильности.
– Поговорим об этом позже. – Я поцеловала его в щеку и невольно улыбнулась, почувствовав колючую щетину. Было время, когда она сводила меня с ума.
***
Уотерс оказался прав: видео смерти Махади стало отправной точкой в моей карьере. Баснословных денег не принесло, ибо подобных записей в сети пруд пруди, но принесло хорошие деньги, и главное – обо мне узнали. Через две недели после того как видео появилось на ютуб-канале “Friday News”, мне позвонили из двух изданий и предложили сотрудничество. К тому моменту я уже жила на съемной квартире в Куинсборо, но отец и Марси, конечно, все равно узнали, и устроили разбор полетов. Я понимала их, но понимала и то, что, как и Алекс сделала свой выбор. Военная журналистика – это мое.
– Тебя убьют, – пытался вразумить отец. – Или изнасилуют. Возьмут в рабство. А, вероятнее всего, и то и другое. Брайан! – он с надеждой посмотрел на Флеминга. – Скажи ей!
Была суббота, и мы собрались за ужином.
– Она не послушает, вы и сами знаете, мистер Блумвуд. – Он развел руками. – Но рано или поздно настает момент, когда надо отпускать детей. Даже, если очень не хочется.
Я кивнула в знак благодарности.
– Это потому, что у тебя своих нет, – фыркнул отец. – Не думай, Тэсса, – он посмотрел на меня, – что я это одобряю.
– Надеюсь, однажды ты будешь мною гордиться.
Гэвин заплатил за сюжет приличную сумму, гораздо больше той, на которую я рассчитывала, но мне по-прежнему не хотелось превращать смерть Махади в источник дохода. Он был хорошим человеком, и у него была своя история. История, которую стоило рассказать.
– Так даже лучше, – одобрил Брайан. – Люди любят сантименты. Если завоюешь женскую аудиторию, считай это успехом.
Он вырвал у начальства отпуск, и теперь жил со мной в Нью-Йорке. Кем мы были друг для друга? Любовники? Партнеры? Друзья? Наверное, всего понемногу. Прошло четыре месяца после моего возвращения из Ирака, Алекс редко выходил на связь, отпуск, о котором он говорил, ему так и не дали, но я его не винила. Главное, что он жив и здоров.
Да, я смирилась с тем, что совместного будущего у нас нет, но, черт подери, как же хотелось вернуться в Шердинг! Погулять по узким улочкам, прокатиться до Зальцбурга, вспомнить то лучшее, что случилось с нами. Я понимала, что цепляюсь за прошлое, и даже если мы встретимся в Австрии, «как раньше» уже не будет. Слишком много ушло безвозвратно, слишком много случилось, но главное – мы стали другими. Не разлюбили друг друга, но реально смотрели на вещи. Что ж, может, оно и к лучшему. Надо двигаться вперед. Я говорила это самой себе больше за тем, чтобы внушить – я отпустила его, отпустила ситуацию.
– О чем думаешь? – Брайан протянул мне бокал вина и покрепче прижал к себе.
Мы лежали на диване, укрывшись пледом, а за панорамным окном переливался огнями Нью-Йорк. Цветные огни размывались в потоках дождя, негромко работал телевизор, и мне очень хотелось наслаждаться моментом, прочувствовать его, и уж никак не портить эту ночь унылым самокопанием: «что?» «как?» И «а если»? Психолог на «Эль Комачи» заметил, что я имею склонность беспокоиться о вещах, которые еще не случились и, возможно, никогда не случатся. Иными словами – бываю излишне мнительной. Противное качество, если честно: способно отравить даже самые лучшие мгновения.
– О Махади, – ответила я, и отчасти это было правдой. – И о других ребятах на базе тоже. О том, что жизнь хрупкая штука, но это от этого еще более прекрасная. И немного о статье. – Я откинула голову и посмотрела на Брайана. – Мне бы хотелось сделать ее по-настоящему душевной. Не только ради денег.
– Я понимаю, о чем ты, – Брайан поцеловал меня. – Если хочешь, значит, все получится.
– Да, – ответила я, глядя в окно, – все получится.
Комментарий к Глава 20. Смерть и пиар
[1] джезва - турка
группа в контакте - https://vk.com/lena_habenskaya
========== Глава 21. Предел ==========
Я не ошиблась в своих надеждах – материал действительно выстрелил. История Махади понравилась сразу четырем редакторам – пусть не акулам журналистики, но вполне себе авторитетных. В то время я еще не разбиралась в хитросплетениях медиабизнеса и без помощи Брайана наверняка пролетела бы, продав статью за гораздо меньшую цену, чем она стоила на самом деле.
Брайан стал моим наставником: научил взаимодействовать с издателями, набивать себе цену и грамотно продвигать материал.
— Хороший журналист – это не только хороший писатель, — говорил он. — Хочешь добиться успеха, учись основам бизнеса.
И я училась. Маленькими шагами, спотыкаясь, набивая шишки, но двигалась вперед. Поначалу была мысль «прицепиться» к одному изданию, сесть на оклад и получить определенную стабильность, но в глубине души я понимала, что не смогу так. Я уже почувствовала вкус свободы, и это оказалось восхитительное чувство – осознавать, что ты сам себе хозяин, планировать день так, как это нужно тебе, распределяя время на работу и отдых. Хотя, конечно, далеко не все было так радужно. Фриланс – штука сложная и подходит не всем. Главная его загвоздка в том, что гарантий тут не бывает. Никаких. Сегодня ты сорвал куш, у тебя есть деньги и свобода, которую они дают, а завтра наступает «неурожай», гонорар кончается, а новых заказов нет. Да, это был осознанный риск, на который я пошла. Затеянная мною игра стоила свеч. Если честно, я не представляла, как буду сидеть на одном месте, сочинять под заказ проплаченные рекламодателями статьи, при этом гордо именуя себя журналистом. Тогда, в ноябре две тысячи одиннадцатого, я казалась себе очень важной и независимой, с нерушимыми принципами.
Правда, эйфория была недолгой. Довольно скоро мне пришлось пересмотреть свои ценности ввиду того, что после первой успешной статьи наступило затишье. Деньги довольно быстро ушли, ведь я не экономила, поскольку, захваченная восторгом, думала, что скоро заработаю еще и гораздо больше. Но, увы, Гэвин не мог предложить мне новую командировку, а на то, чтобы лететь куда-то самой не осталось средств. Да и страшно было.
Брайан к тому моменту вернулся в Тенесси, но, даже будь он здесь, я бы не стала просить у него денег. Для меня это было все равно что расписаться в профессиональной несостоятельности, как будто журналистика для меня лишь хобби, время от времени приносящее деньги, но реализоваться в ней я не могу. Я знала, что Брайан так не думал, он верил в меня, и как раз по этой причине хотела доказать ему, что он прав.
В итоге, когда денег не осталось совсем, а срок платежа за аренду квартиры стремительно приближался, я наступила на горло собственным принципам и устроилась штатником в захудалую газетенку.
Главному редактору было плевать на то, кто я, откуда и какое у меня образование.
— С копирайтингом знакомы? — спросил он лениво.
— Да, конечно, — я заставила себя улыбнуться.
— Вот и отлично, милочка, — редактор шумно допил остатки кофе. — С понедельника можешь приступать.
Про опыт работы он даже не спросил, и я не считала нужным говорить о том, что писала о военных действиях в Ираке. Здесь это не имело никакого значения.
Настали унылые времена. Рабочий день начинался в восемь и заканчивался в пять, и покидать офис (назвать этот клоповник редакцией у меня не поворачивался язык) запрещалось. Мои обязанности заключались в том, чтобы переделывать уже готовые статьи, иными словами — копирайтить их. Но хуже всего были интервью. Издание жило за счет рекламы, и приходилось подстраиваться под капризы заказчиков, даже если это вредило качеству материала.
Однажды меня отправили к владельцу небольшой фабрики, который очень хотел рассказать о своем бизнесе. Он занимался пошивом спецодежды, и в цехах трудились в основном мигранты. Условия труда были жуткими, а вот кабинет директора сиял роскошью. Он был довольно мил, но в словах и жестах чувствовалось превосходство.
В итоге статья ему не понравилась — по его словам она получилась «недостаточно рекламной». Терять работу я не хотела, а потому безропотно переписала текст. Он снова забраковал его, не забыв спросить у моего начальника «где он нашел такую тупицу». В итоге, когда я переписала статью в третий раз, превратив ее в отвратительно-сладкую хвалебную оду, заказчик остался доволен.
— Пой им дифирамбы, — посоветовал редактор. — Они это любят.
Мне было тошно от себя. Я писала низкопробные, полные дешевой лести статейки, расхваливала некачественные товары, бесполезные услуги и выставляла героями никчемных людей. Я и сама была никчемной, потому что тратила жизнь на то, отчего меня воротило.
— Все образуется, — говорила Джесс, когда по пятницам мы пили в баре.
Она повторяла это каждый раз, и я верила ей, но не знала, куда двигаться и что делать, чтобы разорвать порочный круг. Уходить было нельзя – ненавистная работа приносила пусть и небольшие, но все же деньги, и на них я могла худо-бедно могла сводить концы с концами.
Родители ни о чем не знали, для них у меня все было хорошо, я врала, что работаю с удовольствием и могу позволить себе заказывать еду в ресторанах и покупать вещи в бутиках, но не делаю этого, потому что коплю на собственное жилье. Я была очень убедительна, они гордились мной, и это немного успокаивало. Отец всегда хотел, чтобы я добилась успеха, и было бы свинством разочаровать его.